К концу десятилетия благодаря либриуму и валиуму Hoffmann – «дом, который построил Лео» – стала крупнейшей в мире фармацевтической компанией. Коммерческий успех бензодиазепинов бил рекорды истории рецептурных медикаментов.
Однако вместе с ростом продаж бензодиазепинов в 1960‑х и 1970‑х гг. росла и волна недовольства ими. По мнению некоторых врачей, эти медикаменты назначали неоправданно часто. «Чем обусловлен этот рост [употребления успокоительных] – общей тревожной обстановкой, в которой мы живем последние 10 лет, появлением и активным продвижением новых медикаментов или опрометчивостью назначающих лекарства врачей – не известно», – размышлял в 1973 г. психиатр из Стэнфорда Лео Холлистер{246}. (Стоит ли удивляться опрометчивости, если 18 % врачей сами принимают валиум?)
К середине 1970‑х гг. у Управления по контролю за продуктами и лекарствами накопилась приличная статистика по бензодиазепиновой зависимости. У многих больных, долгое время принимавших либриум или валиум в больших дозах, отмечались при отмене мучительные физические и психологические симптомы: тревожность, бессонница, головные боли, дрожь, нечеткость зрения, звон в ушах, ощущение ползающих по телу насекомых и глубокая депрессия. В некоторых случаях доходило до припадков, конвульсий, галлюцинаций и паранойяльного бреда. К 1979 г., когда Тед Кеннеди провел в сенате слушания, посвященные опасностям бензодиазепинов, у критиков уже набралось достаточно страшных историй. Роковым сочетанием бензодиазепинов с алкоголем объясняли, в частности, смерть Джуди Гарленд. Опасения насчет бензодиазепинов активно распространяла Барбара Гордон, ведущий автор текстов для CBS, которую саму чуть не погубило пристрастие к валиуму. Ее опыт бензодиазепиновой зависимости, описанный в мемуарах под названием «Быстрее я танцевать не могу» (I'm Dancing as Fast as I Can), получил широкий резонанс. В 1979 г. книга вошла в список бестселлеров The New York Times, а в 1982 г. по ней был снят художественный фильм с Джил Клейберг. В том же году Гражданская группа общественных действий, основанная борцом за права потребителей Ральфом Нейдером, выпустила книгу «Слезть с валиума» (Stopping Valium), в которой заявлялось о свирепствующей эпидемии бензодиазепиновой зависимости.
Общественные критики беспокоилась, что повальное увлечение валиумом сглаживает острые социальные углы, глушит радикальные порывы, инакомыслие и творческое начало. «Нужно учитывать далекоидущие последствия – что будет со страной, в которой десятки миллионов взрослых граждан сидят на психотропных препаратах, воздействующих на каждый их шаг наяву и во сне? – предостерегал один из врачей, выступавших на научной конференции по медикаментозному лечению в 1971 г.{247} – Что говорит этот факт о воздействии современных технологий на наш образ жизни? Как меняется наша система ценностей?»[137] Мыслители-марксисты, например Герберт Маркузе, объясняли повальное увлечение таблетками капиталистическим отчуждением. Сторонники теории всемирного заговора вспоминали антиутопию Олдоса Хаксли «О дивный новый мир» и выражали подозрение, что правительство накачивает население транквилизаторами, стремясь к контролю над обществом (ирония в том, что Хаксли и сам был активным проповедником транквилизаторов). Редакционная статья в престижном британском медицинском журнале The Lancet за 1973 г.{248} пугала тем, что при текущих объемах потребления валиума (прираставших в то время на 7 миллионов назначений в год) «к следующему тысячелетию на транквилизаторах будет сидеть вся Америка»[138].
Истекающий в 1985 г. срок патента на валиум подстегнул разработку нового бензодиазепина, алпразолама, который Upjohn Company выпустила в 1981 г. под торговым названием «Ксанакс». Сильнейшим коммерческим поощрением для ксанакса, попавшего на рынок как раз после того, как DSM – III поместила тревожные расстройства в категорию клинических болезней, стало сразу же полученное одобрение Управлением по контролю за продуктами и лекарствами: впервые было специально одобрено средство для лечения новоявленного панического расстройства[139].
Многие больные, в том числе и я, смогли убедиться лично, что ксанакс ослабляет панические атаки и смягчает как физиологические симптомы (дурноту, учащенное сердцебиение, расстройство ЖКТ), так и психологические (излишнюю робость и ощущение ужаса). (Как сказала моему приятелю, боявшемуся летать на самолете после трагедии 11 сентября, поэтесса Мари Хау: «Знаешь маленькую дверцу в мозге с табличкой "Страх"? Так вот, ксанакс ее закрывает».) К 1986 г. ксанакс перегнал по объемам продаж милтаун, либриум и валиум и стал самым популярным медикаментом в истории. С тех пор он бессменно царит на рынке транквилизаторов[140].
Современная культура пропитана тревожностью и напряжением, поэтому все ищут способы сбежать от их гнета. Но когда наша жизнь в принципе была легкой? Хотим ли мы в в конечном итоге погрузить страну в полную безмятежность? Нужна ли нам таблетка на каждый случай перепада настроения?
Из доклада Нью-Йоркской медицинской академии, декабрь 1956 г.
Бензодиазепины остаются ведущим фармацевтическим средством от тревожности уже больше половины века. Однако лишь в конце 1970‑х гг. итальянский нейробиолог Эрминио Коста – еще один заслуженный сотрудник лаборатории Стива Броди в Национальном институте здоровья – наконец определил их отличительный химический механизм: они воздействуют на нейромедиатор под названием гамма-аминомасляная кислота (ГАМК), которая тормозит частоту нейронных выстрелов.
Краткая и упрощенная нейробиологическая справка: нейромедиатор глутамат возбуждает нейроны, заставляя их выстреливать чаще, а ГАМК, наоборот, тормозит нейроны, замедляя выстрелы и успокаивая нейронную активность в мозге. (Если глутамат – это главная педаль газа для нервных контуров мозга, то ГАМК – главный тормоз.) Коста обнаружил, что бензодиазепины связываются с имеющимися на каждом нейроне рецепторами ГАМК, усиливая тормозящее действие ГАМК и подавляя активность центральной нервной системы. Связываясь с рецепторами ГАМК, бензодиазепины меняют их молекулярную структуру, продлевая действие сигнала ГАМК, что, в свою очередь, продлевает замедление нейронных выстрелов, успокаивая активность в мозге.
Вооружившись этими азами нейробиологии, я придумал для себя удобную метафору, объясняющую, как возникает в моем мозге тревожность и как ее уменьшает ксанакс. Когда тревожность растет, вегетативная нервная система входит в режим «борьбы или бегства», мысли пускаются в пляс, в голове крутятся разные страшные сценарии, тело не слушается. В этот момент, как мне представляется, нейронные выстрелы в синапсах набирают обороты, как у перегревающегося двигателя. Я принимаю ксанакс и полчаса спустя, если повезет, почти физически ощущаю, как система ГАМК давит на тормоз, а бензодиазепины связываются с рецепторами и замедляют нейронные выстрелы. Все… постепенно… успокаивается.
Картина, разумеется, сильно упрощена. Можно ли в самом деле свести тревожность к плотности перекрытия моих хлор-ионных каналов или скорости нейронных выстрелов в миндалевидном теле? В какой-то степени – да, можно. Частота нейронных выстрелов в миндалевидном теле почти напрямую соответствует интенсивности ощущения тревоги. Однако сводить тревожность к состоянию ионов в миндалевидном теле так же примитивно, как сводить личность или душу к молекулам, составляющим клетки мозга, или генам, их кодирующим.
На самом деле меня заботит более прагматический вопрос: как отражается на моем мозге долгосрочный прием бензодиазепинов? На данный момент я принимаю бензодиазепины (валиум, клонопин, ативан, ксанакс) в разных дозах и с разной частотой уже более 30 лет. Несколько лет из этого срока я месяцами сидел на транквилизаторах круглосуточно.
«Валиум, либриум и другие медикаменты этой категории наносят вред мозгу. Я видел явно вызванные этими препаратами повреждения мозговой коры, и я начинаю сомневаться, что они обратимы», – предупреждал еще в 1976 г. врач Университета Теннесси Дэвид Нотт{249}. За прошедшие три десятилетия в научных журналах вышли десятки статей, отмечающих когнитивные нарушения у принимавших бензодиазепины на протяжении долгого времени. Исследование, проведенное в 1984 г. Малкольмом Лейдером, выявило физическое уменьшение объема мозга у людей, долго сидящих на транквилизаторах{250}. (Дальнейшие исследования показали, что разные бензодиазепины вызывают усыхание разных участков мозга.) Не поэтому ли в свои 44, уже несколько десятилетий почти без перерывов принимая транквилизаторы, я чувствую себя глупее прежнего?
Глава седьмая