пока он вернется из своего отпуска, чтобы бросить ему в лицо:
- Моджеевский, ты совсем охренел?!
- И тебе привет! – весело отозвался Богдан. – Давно не виделись.
- С наступившим! – не уступила ему в любезности Юлька и прошла в кабинет, захлопнув за собой дверь. – Ничего не хочешь мне объяснить?
Он откинулся на спинку стула, в то время как брови его взлетели вверх.
- А должен?
- Было бы неплохо, - твердо вознамерившись сдержаться и не закатить ему тут истерику, заявила она. – Это ты ее купил, да? Твоих рук дело?
- Может, присядешь? – Богдан кивнул в сторону подноса, который Алена оставила на столе для заседаний. – Кофе выпьем.
- Не боишься, что я тебе его на голову вылью?!
- Не боюсь.
- А зря! Потому что сейчас ты реально перешел черту. Ты выкупил Первую?
- Я, - согласился Моджеевский с довольным видом кота, объевшегося сметаны.
И она не знала, как тут же не вцепилась ему в волосы. Стереть эту счастливую лыбу с его лица хотелось сильнее всего. А потом вдруг поняла, что сил на это у нее нет. Потому что надо было хоть как-то затушить спичкой полыхнувшее жжение под грудью. Больно. Очень больно.
- Зачем? – шевельнула она губами еле слышно.
- Чтобы она осталась на ферме, - объяснил он и поднялся. Налил себе кофе и глянул на Юлю. – Будешь?
- Иди ты к черту! Ты меня совсем не слышишь, да?
- Юль, я тебя прекрасно слышу, - Богдан отодвинул стул, расположился у стола и отхлебнул кофе, - но не понимаю, чего ты так всполошилась.
Она резко развернулась и ломанулась к нему, обойдя стол.
- Потому что ты лезешь туда, куда тебя не просят лезть! Я прошу – не лезь! Зачем ты снова это делаешь, а?! Тебе скучно?
- Если я правильно тебя понял, - продолжая оставаться на своей волне, проговорил Моджеевский, - было бы лучше, чтобы Первую купил не я. Так?
- Да кто угодно лучше, чем ты! – все-таки взорвалась она. – Все должно идти своим чередом, какого черта ты вмешиваешься?! Какого черта ты лезешь? Тебе твоей Алиночки мало? Все бабы должны быть твои?
- Алина не любит лошадей, - он пожал плечами. – А тебе лучше успокоиться. И если ты так хочешь, я продам Первую. Хочешь?
- Продавай! Я все равно ездить на ней больше не буду. Ты отравляешь все, до чего дотягиваешься. Даже то, что мне дорого!
- Врешь.
- Я вру?
- Ты.
- А ты охамел вконец, понятно? У тебя все люди с мордами с денежных купюр. Ты по ним оцениваешь человека! И сам давно собственное лицо потерял, только и сто́ишь, что эти бумажки! Привык, что все твои прихоти немедленно исполняют, да? А тут я тебя так обломала, вот тебе и неймется!
Улыбка на его лице стерлась.
- Прекрати орать и включи мозги, - сказал Богдан, глядя ей прямо в глаза.
От этого его взгляда по ее пояснице пробежали мурашки. Но отбрасывая в сторону все последние барьеры, которые еще удерживали ее от окончательной потери контроля, она нависла над ним, продолжавшим сидеть на месте.
- Лучше бы ты их включил! Генеральный директор компании все-таки! Разоришь и фирму, и папу. По миру пустишь, если такие деньги на баб своих спускать будешь. Мне лошадь, Алиночке – Барбадос. А завтра кому-нибудь виллу на Канарах втюхаешь!
- Хочешь виллу на Канарах? – рассмеялся Моджеевский, и посмотрел на Юльку снизу вверх. Ему нравилось то, что он видел. Сердитая, взъерошенная, словно сбросившая с себя все эти годы, которые они друг друга не знали. Живая и настоящая.
- Иди к черту! Ты знаешь, чего я хочу, Моджеевский!
Насмешливо выдохнув, Богдан ухватил ее за затылок, с силой притянул к себе и впился губами в ее рот. Она ошалело охнула и попыталась трепыхнуться в сторону, но тут же оказалась сидящей у него на коленях, а он продолжал ее целовать, удерживая в объятиях. В ответ на такое самоуправство Юлька только и могла, что бессильно замычать, очевидно, в знак протеста, но в конце концов, ее ладони легли на его плечи. Снова. Потому что желание чувствовать под пальцами его – его силу, напор, напряжение мышц – слишком большой соблазн после прошлого раза, когда они были совершенно одни у речки. Только теперь они оказались еще ближе друг к другу, и ей казалось, что чувствует она его всего, полностью. До конца.
Но лишь когда она поняла, что внизу живота разливается то самое, знакомое, заветное тепло, ей стало по-настоящему страшно. Он ведь и правда знает, чего она хочет.
А потом Богдан ее отпустил. Разорвал поцелуй и отстранился, откинувшись на спинку стула.
- Так чего ты хочешь? – спросил он ровным голосом, будто и не было никакого поцелуя, и она не сидит до сих пор у него на коленях.
Все еще ничего не соображая, Юлька негромко всхлипнула. Только ледяной ужас постепенно подступал к ее голове, в то время как в противовес ему к щекам прилила кровь. Она метнула взгляд на входную дверь, в каком-то диком состоянии сознавая, что там сидит посторонний человек, с которым Богдан работает. И по коридорам точно так же туда-сюда мельтешит множество людей, которые приходят сюда работать. А она сама – окончательно спятила. Потом вернулась взглядом к Моджеевскому, продолжавшему смотреть на нее. И, понимая, что сейчас просто разрыдается, предоставив ему счастливую возможность наблюдать ее плачущей из-за него, рванулась с его колен прочь.
- Ты не ответила, - нарушил Богдан тишину, в которую не проникал ни единый звук извне. Только их дыхание и тихий шорох секундной стрелки настенных часов. А он сам не сводил с нее глаз, запоминая каждое ее движение.
Тех было немного сейчас. И очень четкие – воли себе больше не давала, и сама не знала, откуда в ней взялось хоть какое-то самообладание. Потому что нет, не заплакала. Не бросилась наутек, как полная идиотка. Стояла и молча смотрела на него, до тех пор, пока от тишины не стало казаться, что мир вокруг нереален. Не могло с ней произойти такого. Только не снова.
Она медленно сглотнула и потянулась к пустой чашке. Налила себе кофе и сделала маленький глоток, чтобы перебить вкус его губ на своих губах. Потом выдохнула и запахнула пальто.
- До