Настроение команды значительно улучшилось. Мы часто встречали пассажирские пароходы со всеми навигационными огнями, ведь война закончилась. Однажды ночью нас обогнал пассажирский пароход, и мы услышали отдаленные звуки танцевальной музыки.
Люди ходили взад и вперед по прогулочной палубе, а мы смотрели на них и испытывали страстное желание участвовать в этом празднике жизни. В течение целого часа это гигантское судно, настоящее море света, беззаботно проходило мимо нас своим путем. Морской волк, когда-то гроза и ужас океана, превратился в ручного щенка.
Мы снова установили наше устройство для поиска радара. Курить на мостике строго запрещалось. Может быть, это и было чересчур, но я не хотел рисковать. Когда ночью мы шли на поверхности, тем, кто хотел, разрешалось курить, сидя у перископа в боевой рубке. Теперь мы могли настроить приемник и наслаждаться музыкой и, что гораздо важнее, снова слушать новости. После полнейшей изоляции от мира целых два месяца мы могли получить более ясную картину того, что происходит в мире. Из услышанного стало очевидно, что дома все обстоит достаточно скверно. Мы наконец узнали, что случилось после капитуляции. Ничего, что могло бы помочь нам, никакого развала коалиции победителей. Германия шаталась под гнетом поражения. Все это давало пищу для размышлений. Снова и снова я анализировал все события, проведя немало времени в горьких и противоречивых раздумьях. Казалось, я не мог трезво взвесить факты.
Команда не могла говорить ни о чем, кроме положения тех, кто остался на родине. Каждое сердце сжималось от беспокойства и страха за них. Что стало с теми, кого они любили, после оккупации, особенно с беженцами, вероятно вынужденными в самом жалком состоянии вести борьбу, за существование? У них нет ни кровати, чтобы спать, ни одеяла, чтобы укрыться. Они ничего не знают о своих отцах и братьях, а если удается что-то узнать, то новости плохие: он или убит, или остался калекой. И неоткуда ждать помощи, потому что у каждого свои проблемы и нет ни времени, ни сил помочь кому-то еще. Возможно, люди дерутся за кусок хлеба, за картофельные очистки. Старики и дети голодные, а мертворожденные дети стали частью повседневности. Моя мать оставалась в Берлине во время последней битвы, и я всегда чувствовал себя несчастным, когда думал о том, что могло с ней произойти. В таком же положении были и многие другие.
Состояние подлодки было ужасающим. Вся обшивка проржавела. Я отдал приказ старшему помощнику произвести тщательный ремонт. Лодку надо покрасить везде, где потребуется. Надо очистить ржавую плесень с боеприпасов и покрыть их смазкой. Эти 66 дней под водой сказались на лодке так же, как и на нас самих. К сожалению, старший помощник не симпатизировал мне. Он настаивал, что подлодку надо утопить у берегов Аргентины, а потому ремонт — только даровая трата времени и сил. Я порекомендовал ему выполнять приказ и не спорить. Все рядовые до последнего человека оказались на моей стороне, и состояние лодки значительно улучшилось. Большие магазины для скорострельных пулеметов были разобраны, тщательно смазаны и собраны снова. Когда один матрос беззаботно оставил патроны лежать на палубе, чтобы облегчить себе работу, я указал ему на опасность взрыва и посоветовал выполнять свои обязанности точно так, как его учили в школе пулеметчиков. Старший помощник, однако, думал, что знает дело лучше меня, и сделал несколько умаляющих меня замечаний, позаботившись, чтобы я нечаянно услышал их. Я вызвал его в свою каюту и побил, однако он открыто выступил против меня, говоря, что я не имею права ему приказывать и больше ему не начальник, какая бы ни была власть.
Кажется, наступил предел. Я никому не мешал выражать беспокойство или даже критиковать меня, правда в приличной форме. Но тут было совсем другое. Я решил не спорить с ним, однако с горечью сознавал, что его агрессивное поведение угрожает нам раздором среди команды. Я не имел официальной власти или начальников, которые могли бы поддержать меня, я должен был справиться с ситуацией сам. А ведь именно по вине этого офицера вышел из строя перископ, что могло иметь самые неприятные последствия, когда мы шли со шнорком. Он забыл закрепить перископ во время аварийного погружения. В результате под давлением воды на глубине 50 футов оборвались провода, а перископ упал, и все призмы разбились.
Я решил, что его поведение сейчас и те неудачи, за которые он был в ответе, оправдают особые меры. Построив команду, я объявил им, что старший помощник освобождается от всех его обязанностей. Я запретил всем выполнять его приказы или обсуждать с ним что-либо, касавшееся нашего похода. Второй помощник занял его пост.
К этому времени мы приближались к островам Зеленого Мыса, ожидая увидеть их острые пики в любой момент. Мы так давно не видели земли, что глаза в нетерпении буравили темноту. Когда наступил рассвет, стало смутно появляться сначала одна тень, потом другая. Мы не потрудились спуститься под воду. Мы были совершенно уверены, что наблюдателей на острове нет.
Солнце встало, и массивные утесы отвесно поднялись из моря. Это было впечатляющее зрелище. Мы начали различать поля и зеленые лужайки на склонах и в море рыбацкие суда с разноцветными парусами. Чтобы чувствовать себя в безопасности, мы шли на перископной глубине. Правда, наш перископ был слабым, но в этих местах никто не собирался высматривать следы винтов, остававшиеся, когда подлодка шла близко к поверхности. Скоро мы прошли мимо острова, который лежал не больше чем в тысяче метров от нас. Каждый имел возможность посмотреть в перископ и полюбоваться видом людей, работавших на открытом воздухе. Мы все почувствовали, что должны провести здесь хотя бы несколько дней, чтобы восстановить силы. Союзники, конечно, не будут охотиться за нами на островах Зеленого Мыса.
В своей лоции я увидел, что некоторые острова группы необитаемые, и команда буквально запрыгала от радости при мысли высадиться на одном из них. Мы выбрали остров Бланка и, всплыв около него, почувствовали себя в полной безопасности. Все поднялись на палубу полюбоваться спокойным морем, скалами, отражающимися в его голубом просторе, и белыми берегами вдали. Дельфины играли вокруг нас. Казалось, они стараются прыгнуть на нос лодки. Мы были благодарны им за их беспечную игру. В бинокль не просматривалось никаких следов человеческого присутствия, кроме нескольких хижин рыбаков, очевидно убежища на случай непогоды. В это время года все должны быть на более крупных островах. Мы осторожно приближались к берегу, используя электромоторы. В чистой, прозрачной воде проглядывалась каждая скала и отмель, но буруны бушевали так яростно, что мы решили стать на якорь. Позже мы хотели перебраться на берег на шлюпках.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});