Читать интересную книгу Тигры и земляника - Айрат Галиуллин

…Меня провели в спальню. Профессор лежал под стареньким цветастым одеялом, маленькое лицо – бледное, неживое. Рядом на тумбочке пузырьки и упаковки с таблетками.

- Проходи, мой мальчик. Как хорошо, что ты…

Сухая рука в пигментных пятнах. Слабое пожатие.

- Что с вами, Профессор?

- Да ничего особенного… Моя болезнь называется «старость», какой бы диагноз не называли врачи.

Стеклянный бесплотный голос.

- Вы поправитесь.

- Постараюсь, но… похоже, мое время пришло.

«Пусть Бог нам положил до времени разлуку, Но если ты упал и враг занес клинок…»

- И вы так спокойно об этом говорите?

- Хм… Знаешь, я прожил богатую жизнь… Здесь. Пожалуй, настала пора взглянуть – что там, в других мирах…

«Они помогут встать и остановят руку Разящего врага, и взгляд их будет строг».

Я молчал. Я не знал что сказать.

- Выслушай меня, мой мальчик… внимательно.

- Я слушаю, Профессор.

Он прикрыл глаза. Затем медленно заговорил:

- Человек рожден чтобы радоваться… Радоваться. И по жизни лучше идти от радости к радости, цепляться как за перекладины лестницы… подтягиваться в завтрашний день…

Из кухни металлическое позвякивание, приглушенный разговор.

- Многим лестницей служат повседневные мелочи, заботы-хлопоты. Рутина тоже переносит в «завтра»… Но лучше все-таки радость. – Он устал говорить. – Это важно… Ты понял меня, мой мальчик?

- Да, Профессор… да.

«А время промелькнет так суетно, так странно, Последнее «прощай», последнее «прости». Придет и наш черед безмолвно, неустанно Глядеть идущим вслед и их хранить в пути»…

…Сразу за кладбищем парк культуры и отдыха. Сейчас все поменялось, а прежде за атракционами начинался отлогий спуск – по асфальтовой дорожке, потом тропой между деревьев, по мостику через овраг – к берегу Казанки. Ночью там бродили парочки, пахло речной водой и водорослями, с противоположного берега мигали огоньки.

Макаревич пел:

«Наливай, нет причин для грусти. Нам еще не назначен срок. И еще не умолкли гусли, И пока не нажат курок…»

Маленький сквер перед хореографическим училищем. Если остановиться, можно услышать из распахнутых окон: «И – раз, и – два, и – три, фу-э-те…»

Улица Карла Маркса, старинная и узкая, дальше площадь Свободы. Притормаживаю у «зебры» – дорогу переходит молодая пара с коляской. Выезжаю на Лобачевского.

«И еще какие-то люди Вспоминают, поют и ждут. Я один, словно хрен на блюде, - Все промчалось, как пять минут…»

Каменная арка у Черного озера. Если встать у основания и шепнуть в ложбинку, на другом конце дуги все хорошо слышно. Здесь часто развлекаются парочки.

Слева бывший пивбар «Мутный глаз». В нем собирались неформалы – панки, хиппи, пацифисты… Мы с пацанами приходили сюда драться и отрабатывать удары. Когда от твоего хлесткого крюка падает живой человек, испытываешь другие чувства, чем в работе со снарядом. И они валились… ватно-пьяные, неумелые… Среди уличных бойцов это называлось «месить мясо».

«И ни с кем не в любви, не в ссоре, И уже не держа весла, Я почти потерялся в море Умноженья добра и зла…»

Сворачиваю на Кремлевскую. Слева на полквартала главный корпус университета. Альма-матер. Перед центральным входом знаменитая «сковородка» – круглая площадка с памятником выпускнику универа Владимиру Ульянову. Мы пристраивали ему в руки бутылку шампанского, и туристы очень удивлялись, особенно иностранные.

Не спеша еду мимо здания верховного суда, Александровского и Чернояровского пассажей в сторону Кремля. «Керман» – так когда-то называлась эта крепость. Открывается вид на башню Сююмбике, что падает, падает вот уже три столетия…

«Я носился, как лошадь в мыле, В суете, словно в пустоте, Я любил и меня любили, К сожаленью, совсем не те…»

Разворот, спуск по улице Чернышевского. Пивной бар «Бегемот». Говорят, с высоты птичьего полета здание напоминает силуэт бегемота. Наверно, я уже не проверю – правда это или нет…

На другой стороны улицы «Грот-бар». В нем мы сидели с Алексом после его возвращения из зоны. Он рассказывал и покручивал в руке четки, а я вглядывался в обострившееся лицо и видел в глазах что-то незнакомое. На правом предплечье у Алекса появилась наколка «ЗОЛОТО». «Что это?» – спросил я. Он ответил: «Запомни, Однажды Люди Оставят Тебя Одного».

«Наливай, что еще осталось, Запах листьев, осенний свет. И, как дохлый хорек, усталость, И надежда, которой нет…»

Пересекаю Профсоюзную, подъезжаю к улице Баумана. Пешеходы не спешат, и я продвигаюсь черепашьим ходом. Рядом кинотеатр «Татарстан» – до революции синематограф «Аполло», затем «Электра»… Здесь я впервые поцеловал Настю.

Мы смотрели фильм «Ягуар» про латиноамериканское военное училище. Когда мальчишку-курсанта убили выстрелом в спину, я мельком взглянул на Настю и заметил на ее щеках слезы. У меня защипало в носу, я наклонился и прикоснулся губами к ее щеке… затем и к губам.

Вон там, на Правобулачной, ее дом.

«Этот мир не так уж чудесен, Не щадит никого из нас, И прошу вас, не надо песен, Если можно, поставьте джаз»…

…«Не провожай меня, Фиш, опять ведь пристанут!» – «Ничего, Настя, я уже с ними подружился», – отвечал я. Парни из ее двора расступались, я кивал – «Привет», они отвечали – «Здорово». Я доводил подружку до подъезда, целовал, и возвращался той же дорогой. «Ну что, фрайер, опять ты в нашем районе?» – «Базар пропустим, пацаны, – говорил я, снимая куртку. – Я готов, погнали…»

Вдоль пролива Булак уже включили фонтаны. На мосту притормаживаю посмотреть на подсвеченные струи, но сзади нетерпеливо сигналят.

Сворачиваю на улицу Володарского. Дом довоенной постройки с серым фасадом и полукруглой аркой. Если пересечь внутренний дворик, слева будет подъезд с лестницей на второй этаж…

«Я Фиш». – «Фиш? – переспросил вор по кличке Сандро. – Фиш… Может быть – Хаш? – Он засмеялся одним ртом. – Ну проходи, посмотрим на тебя…»

Справа тарелка цирка, впереди – железнодорожный вокзал. На светофоре поворачиваю, еду по Саид-Галеева мимо стадиона.

«Дикие времена настали!.. – говорил Сандро, разливая водку по стаканам. – Раньше зэк, за которым один жмур, считался в зоне уважаемым человеком. А сейчас? Заходит в «хату» пацан – бакланье, первая ходка, а на нем – четыре трупа! Из «калаша» зашмалял. И как, скажите, к нему относиться? – Он чокается, выпивает, закусывает тушенкой, выгребая ее из банки хлебом. – И ничего такой не уважает, нет для него ни понятий, ни авторитетов. Совсем безбашенная молодежь пошла. Вот ты – объясни обществу, нахера вы Чичерю положили?..»

Залив. Пацанами мы торчали на пляже все лето – купались и дурачились. А повзрослев, приходили сюда с девчонками – целоваться и пить яблочное вино под скособоченными грибками.

Выезжаю на Кировскую дамбу, чтобы, сделав круг, вернуться обратно. К улице, с которой когда-то начинался арестантский путь в Сибирь.

«Нашим лодкам не встретиться, видно, никак. Унесло за большие дела, за беду. Я с почтовыми рыбами шлю тебе знак, Что по-прежнему жив и пока еще жду».

Виргус. Мимо кассы

Привет, дружище! Потрындим?

Много чего произошло с тех пор, как я с этими двумя распрощался… Я что подумал – нарушу-ка хронологию, размотаю события в обратном порядке. Сначала расскажу о том, что в памяти свежо, а затем что вспомнится.

Вчера, например, случился смачный прикол. Держись за стул.

Просыпаюсь я в Параллельном Мире от того… Ну, накануне я бродил по сельской местности, потом забрался в сарай на сеновал и – на массу. Сено мягкое, душистое, и так мне клево спалось, дружище, пока дверь не скрипнула и солнце ударило в глаза. Смотрю – какой-то хрен лазит и бормочет: «Но вот и утро в розовом плаще росу пригорков топчет на востоке…»

Я ему: «Эй, ты, любезный, дверь прикрой быстрее!» Мужик от неожиданности чуть не обделался. Глаза вытаращил, а я: «Ну что ты зыришь, дверь закрой, не дома». Чувак пришел в себя, извинился, но у меня уже сон пропал. Я слез с сеновала и заговорил с ним. Трень-брень, слово за слово, короче, передам самую суть разговора.

Он оказался режиссером бродячей труппы. Нынче они дают представление в замке местного феодала (я еще с вечера по косвенным признакам понял, что на дворе средневековье. И явно не Россия и не Зимбабве, а Британия какая-нибудь или Шотландия). Но случился казус – два ведущих актера труппы ночью слиняли. Амурная история, я в тонкости вдаваться не стал. «Я змей пригрел на собственной груди! О, вероломные сыны шакала!» – так немного пафосно, на мой взгляд, восклицал режиссер.

Он отправил своего помощника в соседнее селение – подыскать кого-нибудь на замену, и сам тоже двинулся на поиски. Ну и наткнулся на меня, соответственно. Режиссер стал слезно просить его выручить, так как он боялся гнева феодала. Характер у того крутой, чуть что – велит пороть соленым плетьми.