Падение неаполитанца среди этого пернатого царства вызвало, естественно, большой переполох. Аннибал Панталаччи, ошеломленный падением, почти тут же попытался встать. Но ноги и руки так прочно запутались в сетке, что выпутаться сразу он не смог. Терять время было нельзя. И он принялся резко трясти ловушку, изо всех сил дергая ее, приподнимая и отрывая от кольев, удерживавших сеть у земли, и тем же самым, пытаясь вырваться, занимались вместе с ним крупные и мелкие птицы.
Но чем больше неаполитанец дергался, тем сильнее запутывался в крепких петлях веревочного заграждения. И тут — уж не мерещится ли ему — к Панталаччи подскакал жираф… верхом на нем сидел не кто иной, как китаец Ли. Не успел пленник протереть глаза, как вдруг резко задул свирепый ветер, клоня долу попадавшиеся на его пути деревья. К тому моменту Аннибал Панталаччи успел уже вырвать несколько колышков, удерживавших сетку за ее нижний обрез. Новое замешательство, в которое его привела вся эта фантасмагория — жираф, Ли, шквальный ветер,— заставило его трясти сетку еще яростнее, чем прежде…
Ветер усилился, и начался настоящий ураган. Последние крепления, подтягивавшие широченное веревочное покрывало к земле, лопнули, и вся пернатая колония, которую оно держало в плену, вспорхнула с оглушительным шумом. Мелким пташкам удалось выскользнуть, крупные — накрепко запутались когтями в сетчатых кольцах, но их широкие крылья больше не сдерживала сеть — в едином могучем порыве они устремились вверх. Все эти объединенные воздушные весла, все грудные мышцы, одновременно приведенные в движение, притом усиленные бешеным напором ветра, породили поистине безмерную мощь, для которой сто килограммов оказались не тяжелее перышка.
Вся сетка, стянутая, свернутая и скрученная в плотную массу, оказалась добычей ураганного ветра, взметнувшего ее на тридцать метров ввысь вместе с Аннибалом Панталаччи, запутавшимся в ней и руками и ногами.
Когда к месту падения подъехал Сиприен, ему оставалось разве что смотреть, как его врага уносит в заоблачные сферы.
Но тут же пернатая порода ягнятников-бородачей, обессилев после первого порыва, проявила явную склонность по вытянутой параболе вновь упасть на землю. За три секунды стая достигла массива мастиковых деревьев и индийских смоковниц, что простирался к западу от маисовых полей. И там, едва не задев лесных верхушек в трех-четырех метрах от земли, она в последний раз взмыла в небо.
Сиприен и Ли в ужасе наблюдали за подвешенным к сетке несчастным, которого на этот раз благодаря неимоверному усилию гигантских птиц и сильному порыву ветра подняло над землей более чем на сто пятьдесят футов.
Неожиданно, от рывка неаполитанца, несколько колец сетки лопнуло. Было видно, как он, повиснув на руках, пытался перехватиться за конец веревки… Но пальцы разжались, веревка выскользнула, и он, грузно рухнув вниз, разбился о землю.
Освободившись от тяжести, сетка в последний раз взмыла вверх, потом, пролетев несколько миль, наконец оторвалась от пернатых, и ягнятники-бородачи исчезли в слепящей синеве беспредельного неба.
Отныне из четырех соперников, пустившихся в путь по равнинам Трансвааля ради достижения одной и той же цели, Сиприен остался один.
Глава XVIII
СТРАУС, КОТОРЫЙ УМЕЕТ ГОВОРИТЬ
Сиприен и Ли хотели лишь одного: бежать от этого ужасного места. Они решили двигаться вдоль густого леса на север и, проехав час с небольшим, добрались до ручья, наполовину высохшего, и пошли вдоль его русла. Скоро ручей привел их к довольно широкому озеру, по берегам которого возносились к небу пышные заросли тропической растительности. На противоположном берегу поднимались холмы, дальше переходившие в весьма высокие горы. Мэрэ подумал, что, взобравшись на одну из вершин, он получил бы больше возможностей для обзора всей местности и выработки плана дальнейших действий.
Сиприен и Ли пошли вдоль озера. Путь был мучителен: инженер шел впереди, прокладывая тропу, а китаец следовал за ним, таща за поводок обоих жирафов. Для преодоления расстояния в восемь километров им потребовалось более трех часов. Когда путники, обогнув наконец озеро, оказались на другом берегу, уже опускалась ночь. Они валились с ног от усталости, поэтому решили тут же и встать лагерем. Скудные запасы провизии не предвещали хорошего отдыха, однако Ли занялся необходимыми приготовлениями с обычным усердием; закончив, он подошел к хозяину.
— Папочка, я вижу, вы очень устали! Наши запасы подошли к концу! Позвольте, я пойду поищу какую-нибудь деревню, где мне не откажутся помочь.
— Ты хочешь оставить меня одного, Ли? — удивился Сиприен.
— Так надо, папочка! — ответил китаец.— Я возьму одного из жирафов и отправлюсь на север! Столица того Тонайи, о котором рассказывал Лопеп, теперь уже не может быть далеко, и я устрою так, что вам окажут хороший прием. А потом мы повернем назад в Грикваленд, где вам уже не придется опасаться тех троих негодяев, которые в этой экспедиции нашли свой конец.
Молодой инженер задумался над предложением доброго китайца. Он понимал, что если кафра и можно еще разыскать, то именно в этой местности, где его видели накануне, и поэтому следовало здесь задержаться. С другой стороны, необходимо пополнить истощившиеся запасы. И Сиприен, хотя и с великим сожалением, решился отпустить Ли, с уговором, что будет ждать его на берегу озера в течение сорока восьми часов. За это время китаец на своем быстром жирафе вполне мог объехать всю округу и вернуться в лагерь.
Когда все было обговорено, Ли решил не терять ни минуты. Отдых его мало заботил! Можно обойтись и без сна! И, попрощавшись с Сиприеном, он вывел своего жирафа, вскочил на него и исчез в ночи.
Впервые со времени своего отъезда из Вандергаарт-Копье Сиприен остался среди пустыни в полном одиночестве. Им овладела глубокая печаль, и, завернувшись в свое одеяло, молодой человек не мог удержаться от самых мрачных мыслей. Вот он остался совсем один, почти без еды и патронов, в сотнях лье от цивилизованных мест… Шансов настичь Матакита оставалось теперь очень мало! Да, эта экспедиция явно провалилась и запомнится одними лишь трагическими событиями! Почти каждая очередная сотня миль, оставленная позади, стоила жизни одному из ее участников! Теперь остался один… он!… Неужели и ему назначен столь же жалкий конец, как и другим?
Таковы были грустные мысли Сиприена, пока ему наконец не удалось уснуть.
Когда Сиприен Мэрэ проснулся, свежесть утра и отдых, которого он только что вкусил, дали его мыслям более оптимистическое направление. Ожидая возвращения китайца, он решил подняться на высокий холм, у подножия которого остановился. Тогда Мэрэ мог бы охватить взглядом более широкое пространство и ему, возможно, удалось бы с помощью своего лорнета обнаружить какие-нибудь следы Матакита. Но для этого пришлось бы оставить тут жирафа, поскольку ни один натуралист никогда не относил этих четвероногих к семейству карабкающихся.