все перемешал, а сам был уже наряжен в зеленое платье с рюшечками. Был похож на абажур и был дико недоволен.
— Ты парик забыл! — торопливо вбежала в комнату Принчипесса. Двумя пальцами она держала его кудри.
Веро, молча, смотрела то на Томми, то на Принчипессу.
Принчипесса уже была наряжена в темно-синее платье и своим серьезным видом, тем, как внимательно присматривает за Томми, напоминала собой строгую умненькую уточку. Юбка едва доходила ей до щиколотки, из-под кружева затейливо выглядывала ножка, но главное, Принчипесса тоже была затянута в корсет.
«Сама бы она так не смогла, значит…» — и Веро вновь исподлобья посмотрела на Томми. Доверительные отношения — это хорошо, но Веро слегка беспокоило другое: не слишком ли они все тут сблизятся за этот отпуск с переодеванием?!
— Мне соседская горничная помогла, — успокоила ее Принчипесса, потом прицелилась, подпрыгнула и нахлобучила на Томми парик.
Тот огрызнулся, как пес, к миске которого подошли не с той стороны. Он все еще что-то рыл в сундуке, что-то искал, какую-то брошку, чтобы пятно скрыть: его Удав пончиком с черникой угостил.
«Не-е-е, — мрачно подумала Веро, сильнее укутываясь в одеяло, — не нравится он мне в платье».
— Не нравится?! — взревел Томми, словно мысли ее прочитал. — А вот Удаву нравится!!!
— Да?! — крикнула тогда в запале Веро. — А ты не мог бы постараться быть не таким милым?! Ты со своей очаровательностью сведешь нас туда, куда в прошлом месяце последний кондитер отправился!!!
И Принчипесса тоже так просительно жалобно посмотрела на Томми, будто бы у Удава шанс был. У Томми тогда брошка из рук выпала и, пока он слова подбирал, закатилась куда-то под кровать. Веро не разрешила искать брошку, вытолкала обоих за дверь, хмуро сказала, что ей одеваться надо. Спорить с ней не стали, Веро вдруг стала крепко не в духе.
«И холод-то какой, — подумала она, нехотя скидывая одеяло, — кажется, еще сильнее дуть стало».
…Но позднее, оглядывая себя в зеркале, немного успокоилась. Ноги все также мерзли, но сердце медленно отогревалось. Все-таки красивое платье лечит неглубокие раны! Алессандра знала, что испытания начнутся задолго до сезона охоты и, как фея-крестная, как могла приободрила тщеславие, собирая Золушку на бал.
Веро в розовом кружеве словно в теплом песке потонула. Юбка как бутон, подорванный динамитом, во все стороны лепестками стояла и еще далеко по полу расходилась. И все было, как любила Веро, пышно-пышно.
Она с мрачным удовлетворением уставилась на себя в зеркало: «Ну и ладно! Пусть Удав забирает себе Томми! Зато у нее такое красивое платье!»
Раздался вежливый стук в дверь. Лакей с легким поклоном сообщил, что готов проводить гостью к ужину. На слабые протесты Веро лакей опять поклонился и сказал, что остальные гости уже в обеденном зале.
«И зачем такие церемонии, — снова невольно заныло сердце Веро. — И почему за мной отдельно пришли… И как в этом, черт возьми, ходить можно?!»
Сделав несколько шагов по коридору в своем розовом, недавно облюбованном кринолине, Веро в какой-то момент наступила на юбку и, как печальная шхуна, накренилась и завалилась набок. Развалилась посреди коридора, раскинув вокруг море розового, уже не милого сердцу кружева. Дело было так плохо, что мысли не о красоте были. Веро безуспешно старалась подняться. Ее пышный зад, как розовый фламинго, заносило то в одну, то в другую сторону, и она только и думала о том, что мало ей в жизни позора и сколько она еще может вынести.
Лакей, чтобы не смущать гостью, благородно отвернулся и смотрел в другую сторону, делал вид, что разглядывает узор на стене.
«Скотина. Лучше бы руку подал. Что мне теперь толку от его деликатности».
По дороге Веро еще два раза упала, и когда они с лакеем, наконец, добрались до обеденного зала, Веро, без слов, завалилась в ближайшее кресло и закрыла глаза…. Лакей робко откашлялся и попросил подождать, пока он докладывать будет. Веро не пошевелилась.
«Даже ради “Оскара” не встану. Других причин для такого стыда просто нет».
Но что-то вдруг случилась. Веро словно почувствовало какое-то движение, и открыла глаза. Выпрямилась в кресле, потянула воротник на платье, незаметно втянула голову в плечи.
У большого зеркала в позолоченной раме стояла Львица и красила губы. Львица была породистой, ухоженной и красила губы с четким пониманием того, когда, с кем и, главное, кем она сегодня будет ужинать. И так красиво она красила свои губы, и такой вид у нее был независимый, что становилось понятно: пусть весь мир перевернется, но, пока она свои «туда-сюда» не дорисует — с места не сдвинется.
Веро сидела, не шелохнувшись. На свое место в пищевой цепочке она смотрела трезво. И если приходилось на себя внимание обращать, то делала она это тогда, когда все уже наедятся.
И Львица ее заметила. Большой красивый глаз почуял добычу и с интересом на нее скосился.
— Кто такая? — почти не двигая губами, произнесла Львица.
— Я? — открыла рот Веро — Я… это… Баронесса…
В комнате повисла зловещая тишина.
— Баронесса? — недоверчиво обернулась Львица. Львица смотрела так, словно она здесь не просто губы красит, а у нее такие же планы и на тот же «Оскар».
И не успела Веро испугаться, уж очень многозначительный был тон и взгляд, как раздался щелчок от колпачка помады.
— Ну, здравствуй, Баронесса. Будем знакомы. Я — Алиса.
И вот тут случилось самое неожиданное. Из обеденного зала вышел Удав, и, пока он Веро не видел, у него лицо было как у родителя, чей ребенок самый лучший.
— Доча… — ласково сказал он.
«Мама…» — заныло сердце Веро.
— Папа… — поддержала разговор Алиса, и в ее голосе больше всех оптимизма было.
— А ты почему еще здесь? — энергично спросил Удав. — Уже вторую перемену блюд подают!
— Да не хочу я их всех видеть, — поморщилась Алиса. — Одни и те же физиономии каждый банкет.
— Это твой долг! — прогремел Удав. — Уважай отца! — А потом по-человечески попросил: — Ну, сходи, а? Потом опять разговоры начнутся. Ты уже два приема пропустила.
Потом еще раз просительно улыбнулся и хотел направиться дальше.
— А ты сам куда? — прыгнула как кошка Алиса, перегородила ему дорогу и взглянула так, что Удав сам взгляд отвел.
— Ну, куда-куда… — замялся он, и было видно, что говорить не хочет. — Надо мне. По государственным делам.
— По каким делам? — не отставала Алиса. — В подземелье идешь? По глазам вижу! Ты же обещал, что на этой неделе приговоры больше не подпишешь!
Удав только плечами пожал.
— А я так иду… Не подписывать. Счастливого пути