Читать интересную книгу Осада Азова - Григорий Мирошниченко

В тронном зале были поражены его словами.

«Неужели старому паше надоело носить голову на плечах? Разве такие изречения могут охладить пыл и гнев молодого султана?»

Но султан сказал:

– Мой гнев не расплавит железа. Он не может остановить движения вселенной. Но я допытаюсь…

– Повелевай! – указал визирь.

– Открой мне все, о чем ты думаешь…

– Кизи-султане писала тебе в Багдад, чтобы ты был осторожен с чужестранками?

– Писала, – сказал султан, насторожившись. – Я был осторожен. В Багдаде я велел казнить прекрасную Айше – благоухающий цветок из цветника жизни. Она была как роза. Ее стан был тонок и гибок. Голос певуч и нежен. А в черных лучистых глазах был океан любви и счастья. Она была лазутчицей… И я казнил ее.

– А как же ты поступишь со своей возлюбленной Уджан?! – спросил верховный визирь, прищурив глаз и потирая руки. – Разве твоя матушка Кизи-султане не успела еще сообщить тебе, что эта змея с кошачьими глазами, с ковыльными волосами, которую, что лепесток, лелеяли и сохраняли в гареме, задумала такое… пророк в гробу перевернулся бы! Мы празднуем издалека твою победу, пьем вино и веселимся, а она, зеленая гадюка, с помощью армянки Лютры из твоего же гарема, тем временем подговорила стражу, перепоила всех, зажгла семь факелов, обозначающих число холмов Стамбула, и двинулась к главному арсеналу, чтобы взорвать запасы пороха…

– Этого не может быть! – вскричал султан. – Что слышу я! Гюзель Уджан! Моя прекрасная Уджан! Ты лжец! Ты сатана! Ты смеешься надо мной, – захлебываясь от раздражения, говорил султан. – Сколько ты, старый осел, хочешь за эту ложь?

– За эту ложь я хочу отдать свою голову, – сказал верховный визирь, – если это окажется ложью…

– Подожди, подожди! – сказал султан тише. – Я поступлю с тобой так, как будет угодно аллаху.

– Поступай со мной как хочешь, но прежде спроси у всех, правду ли я сказал?

Султан повернулся в зал, потребовал грозно:

– Поклянитесь мне семью башнями и трижды святым именем аллаха, что все это так!

В знак согласия все стали клятвенно кивать головами.

Султан вихрем сорвался с места, оставив на троне корону, хлопнул дверью так, словно громом ударило, и бросился в гарем.

Высокий евнух в длинном одеянии, с птичьим носом, с едва заметными зрачками мутных глаз, открыл крепкие двери.

Султан вбежал и остановился, ища злыми, огненными глазами ту, ради которой пришел сюда.

Женщины затаились, почувствовав недоброе.

– Уджан! Поди сюда! – сказал он задыхаясь.

Подошла тонкая Уджан. Глаза ее нежно светились. Волосы цвета ковыля спускались на смуглые плечи. Она была в зеленом халате, подвязанном красной шелковой лентой. Сандалии из сафьяна были едва видны.

Верховный визирь сказал неправду, что она зеленая гадюка, что она змея, что у нее глаза кошачьи… Нет, Уджан была совсем не такой. Она была хороша и свежа как роза.

– Где Лютра, армянская княжна? – спросил султан.

– Ее вчера казнили, – тихо ответила Уджан, опуская лучистые глаза.

– Верно ли, – грозно спросил султан, – что ты, Уджан, ушла из гарема, обманув евнухов?

Уджан сказала:

– Верно, мой повелитель.

– Верно ли, что ты с княжной Лютрой подговорила стражу дворца?

– Верно, мой повелитель.

– Верно ли, что ты с Лютрой пошла к пороховым складам арсенала с семью большими факелами?

– Верно, мой повелитель…

– Какая же цель толкнула тебя на такое злодейство?

Тут она гордо подняла голову и сказала:

– Я персиянка! Мне душно в твоей стране, в твоем гареме.

Султан покачнулся, но высокий евнух поддержал его.

– Честь моя во имя моей страны требовала сделать это, – сказала она.

– Змея! – закричал султан, вытаращив глаза, налившиеся кровью, и отшвырнул ее, словно пушинку, в глубь просторной комнаты. Сжав кулаки, Амурат хотел было наброситься на нее и тут же прирезать кинжалом, но раздумал. Такой смерти ей будет мало! Он умертвит ее по древнему обычаю. На то ведь есть особая статья закона… Есть особое окно…

– Палач! Эй, вислоухий евнух! Зови Джафара!

На пороге остановился огромный человек в черных коротких штанах и в красной рубахе с рукавами по локоть, с подобострастной улыбкой на широком, скуластом лице. То был палач Джафар.

– Турция, – сказал султан, – никогда не станет мириться с коварными преступниками. Неси, Джафар, мешок!

Принесли узкий кожаный мешок, сшитый из козьих шкур.

Султан повелительно указал рукой. Джафар поднял с ковра Уджан и сунул ее, юную и легкую, в мешок, который он придерживал другой рукой.

– Черную кошку!

Все женщины вскрикнули, разбежались по углам, закрывая руками лица.

В придворной тюрьме для такой пытки держали черных кошек-пантер. Черную кошку с зелеными глазами принесли скоро и кинули ее, шипящую и царапающуюся, в тот же козий мешок. Джафар расплылся в довольной улыбке…

– Несите змею! – прохрипел ополоумевший султан.

Из змеиной клетки принесли ядовитую гремучую змею. Ее держали за голову клещами. Змея извивалась, высовывая длинный раздвоенный язык. Джафар, оскалив белые зубы, ловко опустил эту мерзкую сильную гадину в мешок. Не торопясь он завязал горловину мешка тонким сыромятным ремнем, поднял одной рукой ношу и прошелся с нею перед смертельно перепуганными женщинами, словно говоря: «Вот так будут поступать с каждой, кто осмелится совершить предатель­ство».

– Другим неповадно будет, – мрачно сказал султан. – А дальше, Джафар, ты знаешь сам, что надо делать.

Это не только Джафар знал. Все знали, что в одной из комнат гарема в стене есть четырехугольное отверстие, из которого спускается до самого моря покатая скользкая доска. Отсюда придворный палач Джафар уже сколько раз скатывал вниз мешки с провинившимися султанскими женами.

Женщины тихо и горько плакали…

Не потому ли такой глубокой грустью веет от этих старинных турецких дворцов и зданий, от стройных вековых кипарисов, от всего этого жестокого и сказочного мира, готового, как призрак, рассеяться в тумане страшного прошлого…

Сановники, паши и военачальники ждали султана. Он вернулся злой, с воспаленными желтыми глазами, с почерневшим, осунувшимся лицом.

– Тебе, – сказал он верховному визирю, – последует мое вознаграждение. Ты оказался прав. Пороховые погреба могли быть взорванными, и все мы были бы без боевой казны. Я стану почитать тебя, Аззем-Мустафа, как верного и близкого друга, буду оказывать тебе свою ласку и всякое внимание.

– Благодарю тебя, мой великий господин и повелитель, за оказанную милость. Я делал только то, что должен был делать каждый турок, любящий свою империю… – Мустафа-паша елейно заулыбался.

– А теперь, – сказал султан, вздохнув, – отпразднуем нашу победу.

Аззем Мустафа-паша сказал, что по воле Кизи-султане для знатных особ все приготовлено во дворце.

– Нет, – сказал султан, – не будет по воле Кизи-султане. Будет все по моей воле. Чтобы достойно отпраздновать победу, Магомет Второй устроил пир для всей армии на холмах Кассым-паши[9]. И я велю тебе, верховный ви­зирь Аззем Мустафа, собрать всю стамбульскую армию, матросов султанского флота, сановников, визирей, пашей, мулл и почитающих власть людей из городов и ближних селений на холмах Кассым-паши. Перед нами будет город, Золотой Рог, море, холмы, а над нами будут светиться большие яркие звезды. Великий Магомет тогда, на холмах Кассым-паши, сам разносил своим воинам блюда и фрукты, сам наливал им в заздравные чаши вино, сам бил в литавры, играл на трубе, бил палочками в барабан и сам пел песни. Я хочу сделать то же самое. Когда Магомету говорили на пиру, жалея его: «Оставь это, султан, тебе не по чину подносить блюда и фрукты воинам, и не при твоей власти унижать себя перед про­стонародьем», – он отвечал словами пророка: «Господин народа тот, кто служит ему!» Я сделаю то же самое.

– Быть по-твоему, – сказали все стоявшие в зале.

На холмах Кассым-паши собралась высшая и малая турецкая знать, пришли воины, купцы, крестьяне. К заходу солнца холмы кишели людьми, как самый большой базар, освещенный тысячами горящих жаровен, факелов и костров, разведенных в неглубоких ямах. Рядами выстроились войска и пушки с открытыми жерлами. На вершину Кассым-паши на белых осликах привезли бочонки с самыми дорогими винами. Верховный визирь распорядился заранее откупорить их, чтобы угощать в честь победы всех присутствующих.

В час заката солнца, когда упал на землю его последний луч, грянули пушечные залпы батарей с азиатского и с европейского берегов, которые по старой традиции каждый день салютовали, провожая дневное светило. И когда огненное пламя заходящего солнца упало вниз и ударилось о зеркальную поверхность Черного моря, краски его заиграли, переливаясь всевозможными оттенками – темно-синими, ярко-пурпурными, зелеными, фиолетовыми… Последние искры заката гасли в море.