На завершающем этапе кампании 1500 г. были завоеваны города Дорогобуж, Путивль, Торопец. Дррогобуж, как было показано выше, неоднократно в течение 80–90-х гг. XV в. менял своих владельцев (Гаштольды, кн. Федор Одоевский), кому он принадлежал накануне описываемых событий — неизвестно. Сюда была направлена рать во главе с Юрием Захарьичем, состоявшая (по разрядам) из четырех полков[886]. В большинстве летописей известие об этом походе помещено перед рассказом о Ведрошской битве (14 июля), причем в Софийской I, Вологодско-Пермской, Воскресенской, Никоновской оно помечено «тоя же весны» и идет вслед за сообщением об успехах рати Якова Захарьича, вышедшей из Москвы 3 мая[887]. Поэтому взятие Дорогобужа можно датировать маем — июнем 1500 г. Некоторые подробности этого события содержатся в окончании Ермолинской летописи по Кирилло-Белозерскому списку: только здесь перечислены, кроме Юрия Захарьича, другие воеводы, участвовавшие в походе (видимо, на основании разрядных записей), и сказано, что они «град Дорогобужь взяша и людей всех дорогобужцев к целованью приведоша за великого князя»[888].
Путивль был взят войском Якова Захарьича (5 полков), действовавшим на Северщине; летописи и разряды называют одну и ту же дату этого события — 6 августа; подробности этого похода неизвестны, за исключением того, что в нем участвовали новые вассалы Ивана III — северские князья и что в плен попал путивльский наместник кн. Богдан Глинский с женой[889]. После этого вся Северщина оказалась под властью Москвы.
Наконец, третья, псковско-новгородская, рать овладела Торопцом. Псковский летописец отметил, что поход продолжался 11 недель, а вернулись псковичи 1 октября («на Покров»)[890]: стало быть, выступили они в поход в первой половине июля, Торопец же, согласно разрядной записи, был взят 9 августа[891]. При этом в плен был захвачен тамошний наместник кн. Семен Соколинский[892].
Все названные города были взяты силой, но какого-либо сопротивления источники не отмечают. Помощь из Литвы так и не подошла, а после разгрома на Ведроши всякая надежда на нее исчезла. К этому нужно добавить, что переход весной 1500 г. последних остававшихся еще верными господарю князей на сторону Москвы (Семена Бельского, Мосальских, северских князей) отрезал великокняжеские города от сообщения с Литвой. В таких условиях они, конечно, не могли противостоять натиску московских войск.
В период с 80-х гг. XV в. по 1500 г. в зоне русско-литовского конфликта оказались две категории городов: удельно-княжеские городки и небольшие господарские города. Первые, как мы могли убедиться, вообще не имели собственной позиции и безропотно переходили из рук в руки: до 1500 г. приобретения Москвы состояли только из городов этой категории. Вторые имели свое отношение к происходящему: они оставались до последней возможности лояльными к Литве и добровольно менять подданство не собирались, но когда в 1500 г. Москва прибегла к крупномасштабным военным действиям на литовском фронте, эти небольшие города, оставленные виленским правительством на произвол судьбы, оказались не в состоянии себя защитить; стремясь избежать полного разорения, горожане после занятия своих городов воеводами Ивана III вынуждены были присягнуть московскому государю. В целом же ход и исход событий 1480–1500-х гг. определялся не городами, а князьями и растущим военно-политическим натиском Московского государства. Небольшие «украинные» города (не говоря уже о княжеских крепостцах) не могли составить серьезного препятствия для его продвижения на запад.
Война продолжалась еще несколько лет после 1500 г., но характер ее начал меняться, что обнаружилось уже в 1501–1502 гг. Внешнеполитическая обстановка в эти годы была уже менее благоприятна для замыслов Ивана III: теперь ему пришлось иметь дело с коалицией Литвы и Ливонии, что заставляло делить силы между двумя фронтами[893]; к тому же одновременно на Северщину вторгся союзник великого князя (с осени 1501 г. — и польского короля) Александра — Ших-Ахмет[894]. На литовском фронте в 1501 г. серьезных боевых действий не велось, единственным достойным упоминания событием стала осада Мстиславля.
Поход начался из Стародуба, куда, согласно разрядам, великий князь прислал 24 сентября 1501 г.[895] в помощь князьям Семену Стародубскому и Василию Шемячичу своих воевод (кн. А. В. Ростовского и других)[896]. Летописи сообщают, что они подошли к Мстиславлю 4 ноября; навстречу московским полкам вышел Мстиславский князь, Михайло Ижеславский, а также господарский воевода Остафий Дашкевич «з двором великого князя заставою и з жолныри»; в начавшейся битве победа досталась воеводам Ивана III, истребившим якобы 7 тыс. врагов (явное преувеличение), «а князь Михайло едва утече в град»; постояв около Мстиславля и опустошив окрестности, воеводы возвратились в московские пределы[897]. Кое-какие подробности содержатся в разрядах: здесь, в частности, упоминается, что северские князья и воеводы Ивана III «посады сожгли» у Мстиславля[898]. Хроника Быховца освещает то же событие с противоположной стороны: о битве под городом тут ничего не говорится, зато сказано, что князь Семен Можайский «з москвичи», «оступивши город Мстиславль, стояли время немало», «много злого около города вчинивши»[899].
Итак, осада была снята, взять Мстиславль не удалось, несмотря на победу над «заставой» Александра и сожжение посадов. В чем причина? Можно, конечно, сослаться на недостаток сил для осады из-за их отвлечения на другие направления, но ведь в прежние годы осада вообще не требовалась: украинные городки захватывались с одного удара, а то и сдавались без боя. Разряды показывают, что пришедшая осенью 1501 г. под Мстиславль рать насчитывала пять полков при девяти воеводах, помимо отрядов северских князей[900], — это ничуть не меньше, чем во время походов 90-х гг. к «верховским» городам или операций 1500 г. на Северщине. Значит, дело в самом городе: как было выяснено в предыдущей главе, Мстиславль (наряду со Слуцком и Пинском) принадлежал к тому типу частновладельческих городов, которые по своему статусу не уступали многим господарским городам и занимали прочное место в политической системе Великого княжества Литовского. Стояние московской рати под Мстиславлем показало, что время легких успехов прошло, требовались гораздо большие военные усилия.
Целью кампании следующего года стал Смоленск. Летописи повествуют об этой экспедиции очень лаконично: 14 июля 1502 г. великий князь отправил своего сына Дмитрия Ивановича с ратью к Смоленску, а затем сказано о его возвращении 23 октября в Москву, результаты похода изложены предельно кратко: «землю Литовскую повоева и поплени, а града Смоленска не взял, понеже крепок бе»[901]. Некоторые подробности сохранились в Типографской и Вологодской летописях (в частности, указание на время снятия осады Смоленска — о чем см. ниже), а также в посольских «речах» Ивана III хану Менгли-Гирею. Все эти источники давно введены в научный оборот. В поисках дополнительной информации можно обратиться к материалам польско-литовского происхождения. Польские хронисты (М. Меховский, Б. Ваповский, не говоря о более поздних), хотя и упоминают о смоленской осаде 1502 г., мало что могут прибавить к имеющимся у нас сведениям[902]. Зато опубликованные Ф. Папэ акты, относящиеся ко времени правления в Польше короля Александра (1501–1506), до сих пор не привлекшие к себе внимание отечественных исследователей, проясняют многие детали указанного похода. Так, из одного документа, помещенного в этом сборнике, явствует, что еще 9 июня король получил из Смоленска известие о приближении к городу «русских князей» — Перемышльского (Воротынского. — М. К.), Можайского, Шемячича; расположившись с артиллерией в 30 милях от Смоленска, они ожидали подхода основных сил из Москвы[903]. Стало быть, 14 июля — дата выступления главного корпуса, а передовые отряды служилых князей отправились на месяц с лишним раньше. В начале августа король, находившийся в Минске, узнал о приближении к Смоленску большого войска во главе с сыном великого князя и о движении 4-тысячного отряда кн. Можайского по направлению к Полоцку; тем временем «московиты» опустошили и сожгли предместье (prourbium) Витебска[904]. Эта информация находит подтверждение в наказах русским послам в Крым, которые на возможный вопрос хана о результатах похода Дмитрия Ивановича должны были отвечать: «сын… великого князя сам стоял под Смоленском, а люди… ходили да землю воевали… за Мстислав ль по Березыню и по Видбеск, по Полтеск и по Двину», а «у Витебска посады пожгли»[905].