Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Встать и уйти значило бы признать свое поражение, оставить чужих владеть домом. И Юргис просидел бы под дождем долгие часы, прежде чем решиться на это, если бы не мысль о семье. Быть может, его ждет что-нибудь еще более страшное. И, встав на ноги, он побрел прочь, разбитый, с затуманенной головой.
До жилища Анели, находившегося за бойнями, было добрых две мили. Никогда еще это расстояние не казалось Юргису таким длинным; наконец, он увидел перед собой знакомую серую лачугу. Сердце его забилось быстрее. Он взбежал по ступенькам и начал колотить в дверь.
Старуха сама открыла ему. Ее всю свело от ревматизма с тех пор, как они виделись в последний раз, и ее пергаментно-желтое лицо было почти на уровне дверной ручки. Узнав Юргиса, она вздрогнула.
— Онна здесь? — задыхаясь, крикнул он.
— Да, — последовал ответ, — она здесь.
— Как… — начал Юргис и смолк, судорожно ухватившись за дверной косяк. Откуда-то изнутри донесся внезапный крик, дикий, страшный вопль страдания. Это был голос Онны.
На миг Юргис окаменел от страха; потом бросился мимо старухи в дом.
Он очутился в кухне, где вокруг печки жалось несколько бледных, испуганных женщин. Когда вошел Юргис, одна из них вскочила на ноги. Она была растрепана и необычайно худа; левая рука у нее была забинтована. Юргис с трудом узнал Марию. Прежде всего он оглянулся, ища Онну. Потом, не увидев ее, он посмотрел на женщин, ожидая, что они заговорят. Но они, оцепенев от страха, только молча глядели на него. И тут снова раздался пронзительный вопль. Он доносился откуда-то сверху, из глубины дома.
Юргис бросился к двери в комнату, распахнул ее и увидел приставную лестницу, которая вела к чердачному люку. Он был уже у нижней ступеньки, когда услышал за собой голос и увидел, что к нему бежит Мария.
Здоровой рукой она вцепилась ему в рукав и, задыхаясь, выкрикнула:
— Нет, нет, Юргис! Туда нельзя!
— Почему? — хрипло спросил он.
— Тебе нельзя наверх.
Недоумение и страх Юргиса удвоились.
— В чем дело? — крикнул он. — Что там такое?
Мария еще крепче ухватилась за него. Слыша наверху стоны и вопли Онны, он старался вырваться и подняться на чердак, не дожидаясь ответа.
— Не надо, не надо, — умоляла она его. — Юргис, тебе нельзя наверх! Это… ребенок.
— Ребенок? — опешив, повторил он. — Антанас?
Мария шепотом ответила:
— Новый.
У Юргиса подкосились ноги, и он ухватился за лестницу. Он смотрел на стоявшую перед ним женщину, как на привидение.
— Новый? — прошептал он. — Но ведь еще не время?!
Мария кивнула.
— Я знаю, — сказала она, — но так уж случилось.
Тут снова раздался крик Онны, от которого Юргис побледнел и скорчился, словно его ударили по лицу. Вопль перешел в протяжный стон, потом Юргис услышал всхлипывания своей жены:
— О господи, дай мне умереть, дай мне умереть!
Мария обняла Юргиса, повторяя:
— Пойдем! Пойдем отсюда!
Она потащила его назад в кухню; ей пришлось поддерживать беднягу, так как ноги не слушались его. Он был парализован ужасом. Добравшись до кухни, Юргис опустился на стул, дрожа как осиновый лист. Мария все еще поддерживала его, а женщины глядели на него в немом и беспомощном страхе.
Снова раздались крики Онны. Они были ясно слышны здесь, и Юргис, шатаясь, поднялся на ноги.
— Давно это началось? — спросил он.
— Не очень, — ответила Мария и потом, по знаку Анели, продолжала: — Уходи, Юргис. Ты тут не можешь помочь, уходи и возвращайся потом. Все идет как следует.
— Кто с ней? — спросил Юргис и, заметив смущение Марии, крикнул еще раз — Кто с ней?
— С ней… с ней Эльжбета.
— А доктор? Кто-нибудь знающий?
Он схватил Марию за руку. Девушка вздрогнула и почти беззвучно ответила:
— Мы… мы… у нас нет денег.
Потом, испугавшись выражения его лица, она начала умолять:
— Не беспокойся, Юргис, все идет как следует! Ты не понимаешь… уходи… уходи! Как ты не во-время пришел!
Новые крики Онны заглушили ее слова. У Юргиса голова шла кругом. Он в первый раз присутствовал при родах и был ошеломлен. Когда появился на свет маленький Антанас, Юргис был на работе и вернулся, когда все было уже кончено. Теперь же его нельзя было успокоить. Испуганные женщины не знали, как к нему подступиться. Одна за другой они пытались урезонить его, заставить понять, что это неизбежный удел женщин. В конце концов они почти силой вытолкали его под дождь, и он принялся шагать взад и вперед с непокрытой головой, охваченный страшной тревогой. Вопли Онны доносились и сюда. Он уходил от дома, чтобы не слышать их, но тут же возвращался на прежнее место.
Через четверть часа Юргис, не выдержав, взбежал на крыльцо, и женщинам, боявшимся, что он выломает дверь, пришлось впустить его.
Он не слушал никаких доводов. Напрасно они говорили ему, что все идет как полагается. Откуда они знают? — кричал он. — Она умирает, она мучается! Слышите, слышите! Ведь есть же какое-нибудь средство! Пробовали ли они пригласить врача? Можно было заплатить потом! Можно было обещать!
— Мы не могли обещать, Юргис, — оправдывалась Мария. — У нас не было денег — едва хватало на еду.
— Но я могу работать, — воскликнул Юргис. — Я могу заработать!
— Конечно, — ответила она. — Но ты был в тюрьме. Откуда нам было знать, когда ты вернешься? Доктора не хотят работать даром.
Мария рассказала ему, как она пыталась найти акушерку и как все они запрашивали, кто десять, кто пятнадцать, а кто даже двадцать пять долларов наличными.
— А у меня было всего двадцать пять центов, — сказала она. — Я истратила до последнего гроша все свои сбережения. Я задолжала доктору, лечившему мне руку, и он перестал ходить, потому что думает, что я не хочу ему платить. Анеле мы должны квартирную плату за две педели, она, бедная, сама чуть не голодает и боится, что ее выгонят на улицу. Мы занимали и просили, у кого только можно, и больше ничего не в состоянии сделать.
— А дети? — воскликнул Юргис.
— Детей уже три дня нет дома из-за плохой погоды. Никто не мог предвидеть, что случится. Это произошло неожиданно, на два месяца раньше, чем мы ожидали.
Юргис ухватился за стол, около которого стоял. Лицо его побелело, руки дрожали, казалось — он вот-вот лишится чувств. Но вдруг Анеля поднялась и, ковыляя, направилась к нему. Пошарив в кармане юбки, она вытащила грязную тряпку, в которой было что-то завязано.
— На, Юргис! — сказала она. — Вот деньги. Гляди!
Она развернула и пересчитала — тридцать четыре цента.
— Иди, — сказала она, — и попробуй найти кого-нибудь сам. А вы что же? Дайте ему денег! Когда-нибудь он отдаст. А пока ему будет полезно чем-нибудь заняться, даже если из этого ничего не выйдет. Когда он вернется, может быть, все уже кончится.
Тут и другие женщины вывернули свои кошельки. У большинства была только мелочь, но они отдали ему все. Одна из оеседок, миссис Ольшевская, муж которой был квалифицированным быкобойцем, хотя и пьяницей, дала почти полдоллара. В результате составилась сумма в один доллар с четвертью. Юргис сунул деньги в карман, не выпуская их из зажатого кулака, и бегом отправился в путь.
Глава XIX
«Мадам Гаупт, акушерка» — гласила вывеска, качавшаяся над пивной под окном второго этажа. На боковой двери висела табличка с изображением руки, указывавшей на грязную лестницу. Юргис поднялся, шагая через три ступеньки.
Мадам Гаупт жарила свинину с луком и оставила дверь полуоткрытой, чтобы лучше вытягивало чад. Когда Юргис постучал, дверь совсем раскрылась, и он увидел хозяйку с запрокинутой над головой черной бутылкой. Он постучал громче, и тогда женщина спохватилась и поставила бутылку. Мадам Гаупт была невероятно толстая голландка, переваливавшаяся при ходьбе, словно шлюпка на океанских волнах, отчего посуда в буфете подпрыгивала и дребезжала. На ней был грязный синий капот, а зубы у нее были черные.
— В чем дело? — спросила она, заметив Юргиса.
Он бежал всю дорогу как сумасшедший и так запыхался, что едва мог говорить. Волосы у него растрепались, глаза блуждали — он был похож на выходца с того света.
— Моя жена! — с трудом проговорил он. — Идите скорей!
Мадам Гаупт сдвинула сковороду на край плиты и вытерла руки о капот.
— Вы хотите, чтобы я на роды пошла?
— Да.
— Я только что с родов и не успела даже пообедать. Впрочем, если это так спешно…
— Да! — выкрикнул он.
— Ну что ж! Пожалуй, пойду. Сколько вы заплатите?
— Я… я… а сколько вы хотите? — пробормотал Юргис.
— Двадцать пять долларов.
У него вытянулось лицо.
— Я столько не могу, — сказал он.
Голландка пристально посмотрела на него.
— Сколько же вы дадите? — спросила она.
— Платить надо теперь, сейчас же?
— Да. Так поступают все мои клиенты.
- Король-Уголь - Эптон Синклер - Классическая проза
- Сломанное колесо - Уильям Сароян - Классическая проза
- Хороший человек - Божена Немцова - Классическая проза
- Четыре времени года украинской охоты - Григорий Данилевский - Классическая проза
- Пора в путь-дорогу - Рэй Брэдбери - Классическая проза