— Не глупи. Это просто нервы.
Пол качнулся у нее под ногами, и она пошатнулась. Бектор положил ей руку на плечи:
— Возьми себя в руки. Ты не можешь сейчас упасть в обморок! Твоя реплика.
— Нет, нет, — бормотала она. — Я не могу!
— Ты должна.
Он убрал свою руку и толкнул ее на сцену. В какое-то мгновение панического страха Энн глянула через ярко освещенную сцену в черноту зрительного зала. Память отказала полностью: она не помнила, кем она должна быть и что должна говорить. Она не помнила себя. Ее не было.
— «Машина гестапо остановилась…» — прошипел из-за кулис Арнольд Бектор.
Энн подняла голову: «Машина гестапо остановилась перед домом, отец…» Слова отчетливо прозвучали на весь театр, и зал, откинувшись в креслах, стал смотреть и слушать.
Когда опустился занавес после первого акта, Энн поспешила в свою уборную и заперлась там. В этот момент она хотела быть одна, чтобы вчувствоваться в настроение сцены суда. Ей повезло: она играла в пьесе, которую многие считали шедевром Пола, но только когда она произнесла текст роли перед живой аудиторией, она ощутила всю магию слов и чувств, в них выражавшихся. Какое значение имело то, что в жизни он капризен, жесток и несправедлив? Человека, который смог написать такую пьесу, можно было судить только по его законам.
Высокий безличный голос за дверью напомнил ей, что антракт закончился. Она встала, вытерла со лба испарину и уверенно пошла к сцене. Бектор снова стоял за кулисами, но на этот раз она с ним не заговорила и вообще почти не осознала, что он здесь. Для нее существовала лишь одна реальность: сцена, превращенная в камеру тюрьмы. Она подошла к жесткой скамье и вытянулась на ней, как раз когда пошел занавес. Никто не двинулся, никто не кашлянул, когда сцена дошла до своего трагического финала.
Это был триумф Энн. Когда стихли ее последние слова и она опустилась на землю, наступила долгая тишина, величайший знак признания актера. Затем весь зал встал, как один, и буря аплодисментов потрясла здание. Снова и снова подымался занавес, шквал за шквалом проносились овации, пока наконец только исполнение гимна смогло их прекратить и позволить актерам уйти со сцены.
В своей уборной Энн не могла пошевелиться из-за набившегося народа. Все пришли за кулисы поздравить ее. Все, за исключением человека, который значил больше всех. К ней подошел отец и со слезами на глазах поцеловал.
— Лучший спектакль в моей жизни, — сказал он охрипшим голосом. — Я ждал этого с момента твоего рождения.
Стараясь не заплакать, Энн повернулась к матери:
— Теперь тебе надо справляться не с одним, а с двумя актерами в одном доме.
— Я помогу твоей матери справиться с этим.
Это был Десмонд, его бледное лицо раскраснелось от волнения; он наклонился и поцеловал ее в щеку.
— Энн, ты была потрясающа. Я всегда верил, что в тебе это есть.
— Я знаю, что ты верил.
Она улыбнулась ему, но больше ничего не успела сказать: Десмонда оттеснила публика. Пробравшись к туалетному столику, она начала кремом снимать грим и, не обращая внимания на шум голосов за спиной, напудрилась и причесалась. Она все еще была в серой тюремной одежде последнего действия, которая подчеркивала ее бледность и худобу. Она наклонилась вперед и вдруг встретилась в зеркале с взглядом Пола. Он стоял прямо за ней, и лицо его было почти таким же бледным, как у нее. Медленно она обернулась и посмотрела на него.
— Поздравляю, — тихо произнес он. — Я полагаю, что мне не нужно говорить тебе, как хорошо ты сыграла.
Слишком усталая, чтобы притворяться, Энн сказала правду:
— Я предпочитаю, чтобы из всех людей, кто здесь был, это сказал мне ты.
У него на щеке около рта задергалась жилка, и, словно ощутив это, он втянул и сжал рот.
— Пока я не видел тебя в роли Герды, я всегда думал о ней как о фанатичке, заслужившей свою смерть.
— А теперь?
— Когда ты упала, умирая, — медленно проговорил он, — мне хотелось быть там и поднять тебя на руки.
Энн задержала дыхание и первый раз посмотрела прямо ему в глаза. Они стояли так близко, что она увидела в них свое отражение.
— Актриса может сыграть только то, что есть в роли, — прошептала она. — Я играла твою пьесу.
Он покачал головой:
— Многие женщины играли Герду до тебя, но только актриса, обладающая истинным пониманием и сочувствием, могла вдохнуть в нее жизнь.
Энн качнулась к нему:
— Если ты веришь в это, тогда ты должен понять, что это относится и к Мэри-Джейн. Ради бога, Пол, очнись, пока не поздно!
Прежде чем он смог ответить, между ними втиснулась Сирина, ее заостренное личико было полно яда.
— Пол, эта уборная чересчур переполнена людьми. Пойдем, я не могу здесь дышать.
— Разве ты не собираешься поздравить Энн?
— Конечно. Ты была изумительна, дорогая. Я бы сама не сыграла лучше. Ты такая чудная актрисочка, что по сравнению с этим сыграть секретаршу Пола было для тебя детской забавой!
— Замолчи! — резко оборвал ее Пол. — Энн заслужила свой триумф. Я думаю, что мы достаточно взрослые люди, чтобы забыть прошлое.
— Не могу не согласиться с этим, — закивала его нареченная. — Я надеюсь, что ты не считаешь нас врагами.
Энн ничего не ответила, и Сирина надула губки:
— Ты все еще дуешься на меня, а я хочу доказать свое дружеское расположение к тебе. Как насчет того, чтобы стать подружкой у меня на свадьбе?
— На свадьбе? — выдохнула Энн. — Ты хочешь сказать, что уже назначена свадьба?
— Люди не остаются помолвленными вечно! — Сирина упивалась произведенным эффектом. — Мы с Полом решили окунуться в семейное счастье. Мы собираемся пожениться в субботу, после премьеры в Лондоне.
Все чувства, все инстинкты Энн взбунтовались, протестуя против того, что она услышала, но приличия обязывали к сдержанности. Нервно глотнув, она повернула голову и увидела протискивающегося к ней сквозь толпу Десмонда. Почти не соображая, что делает, она протянула ему руку, и тепло его пальцев вернуло ей голос.
— Нам надо поделиться с Полом и Сириной нашими новостями, дорогой. Пора перестать держать это в секрете. — Обернувшись к Полу и Сирине, она выдавила из себя улыбку. — Вы тоже должны поздравить нас. Мы с Десмондом вчера решили обручиться.
Глава 10
Весь следующий день Энн одолевали поздравительные телефонные звонки. Неизвестная дебютантка вчера, сегодня она стала новой сценической звездой. Днем состоялась ее первая пресс-конференция, такая же пугающая, как и вчерашний дебют.
Только вечером она смогла поговорить с Десмондом наедине, причем из всех последних испытаний это оказалось самым тяжким. Она нервно металась по гостиной, крутила в руках платок, пока он не превратился в мятую влажную тряпку.