Читать интересную книгу Не измени себе - Валерий Брумель

Для начала член ЦК предложил заслушать меня. Выходя на трибуну, я споткнулся. Понимая мое волнение, член ЦК ободряюще улыбнулся мне:

— Если вы не суеверны, все будет нормально.

Я кивнул ему, встал на трибуну. В горле у меня пересохло, волнуясь, я выпил чуть ли не целый стакан воды. Вот примерное содержание моего выступления:

«В настоящее время травматизм среди населения имеет тенденцию к постоянному росту. Травматические болезни занимают третье место после сердечнососудистых и онкологических заболеваний. Больные с переломами костей выбывают из строя на многие месяцы, а иногда и годы.

Предлагаемый новый метод обеспечивает сокращение сроков излечения примерно в четыре раза и дает немалый экономический эффект. Вот типичный случай.

Больной Хабаускас. 34 года. Житель г. Юдинское, горный мастер. Диагноз — ложный сустав левого плеча. Травму получил на производстве. Ранее дважды оперировался — безуспешно. Исход лечения: инвалид второй группы. Стоимость его лечения:

а) затраты на него в стационаре — 4 745 рублей;

б) оплата по больничному листу — 1 300;

в) пенсионная выплата — 13 900;

г) оплата проезда — 92.

Таким образом, стоимость его лечения превышает 20 тысяч рублей. Притом не учтена стоимость материальных ценностей, которые теряет страна в результате потери трудоспособности этого человека.

К нам он поступил четыре года спустя после получения травмы.

Затраты у нас:

а) на лечение — 861 рубль;

б) пенсионная выплата по второй группе инвалидности — 1 900. Общая сумма составляет 2 761 рубль, в семь раз меньшая по сравнению с предыдущими затратами на больного.

Результат лечебный: за шесть месяцев удалось ликвидировать инвалидность, сделать больного трудоспособным.

Эффект экономический — 17 276 рублей.

Нам представляется, что новый метод в травматологии и ортопедии достоин того, чтобы получить дальнейшее распространение. Пока же наша проблемная лаборатория не в силах справиться как с бесчисленными запросами врачей, желающих приехать к нам на специализацию, так и с огромной армией больных, нахлынувших в наш небольшой город. Выход видится один: создать единый координационно-методический центр, который бы развивал новое направление в травматологии более планомерно и эффективно. Полагаю, что организовать подобный центр надо на базе нашей лаборатории».

Я сел, мне зааплодировали.

В прениях выступили человек двадцать. Ни метод, ни аппарат сомнений ни у кого не вызывали. Дебаты разгорелись о целесообразности строительства крупного института в отдаленном провинциальном городе. Некоторые говорили, что это нерентабельно.

Член ЦК КПСС наконец подвел итог:

— Товарищи, разрешите поблагодарить вас за все ваши выступления, которые мы здесь услышали. Теперь совершенно очевидно, что метод доктора Калинникова действительно представляет большое научно-практическое и социальное значение для нашего государства. А раз это так, мы обязаны создать максимально благоприятные условия для развития нового направления. Крупный научный центр в Сургане будет! Мы не пожалеем на это ни средств, ни сил. Однако сегодня обойти некоторые конкретные трудности, к сожалению, нельзя. Проблемную лабораторию невозможно сразу сделать институтом первой категории. Для подобного центра нет пока подходящей базы. Вывод такой: действовать поэтапно. Как перекрывали Енисей, — пошутил член ЦК. — В самое ближайшее время необходимо реорганизовать проблемную лабораторию доктора Калинникова в филиал одного из наших институтов. Года через два выделить ее в самостоятельный институт. Ну а еще через год-полтора присвоить ему первую категорию. Но это пока только план, все будет зависеть от дальнейших результатов работы доктора Калинникова и его коллектива. — Член ЦК вдруг повернулся ко мне: — Как, устраивает вас это, Степан Ильич?

Я был так взволнован, что сумел лишь неловко кивнуть. Все засмеялись.

В поезде я окончательно понял.

Все! Пусть меня опять тормозят, ставят подножки, нервируют — все отскочит, как горох от стенки. Мне уже ничего не страшно, потому что мое дело получило признание. Если бы даже мне самому по нелепой прихоти вдруг захотелось повернуть его вспять, ничего бы не вышло. Мое дело как бы оторвалось от самого меня, противников, вообще от каждого конкретного человека. Оно стало существовать самостоятельно. Странно: я понимал — это хорошо, но почему-то было грустно. Мне показалось, что какая-то часть души вдруг ушла из меня.

Часть третья

БУСЛАЕВ

Я очнулся, с усилием разлепил веки. Меня сильно колотили по щекам.

— Да, да, моментально подключился я к жизни, — я здесь…

И сразу увидел двух зареванных жен, двух Кисловых, двух Звягиных и двух врачей. Я тотчас все вспомнил, резко приподнялся, взглянул на поврежденную ногу. В глазах по-прежнему все расслаивалось — теперь я увидел две правых ноги. В гипсе.

Я сразу отметил про себя: «Цела. Все в порядке».

Врач сказал:

— Ложитесь, ложитесь.

Откинувшись на подушки, я мгновенно уснул…

Наутро я проснулся от знакомого запаха. Он шел из глубины больничных коридоров, там, видимо, располагалась кухня. Это был запах кислых щей, запах моего детства. Внутренне я усмехнулся: сегодня замкнулся какой-то круг, повторялось начало.

Дела мои были плачевны. Обнаженными костями я, оказывается, попал в грязь, и с первого же дня нависла угроза остеомиелита — загнивания голени от инфекции. Опасность усугублялась тем, что перелом у меня оказался многоосколочным. Кость раздробило на мелкие кусочки. При операции благодаря мастерству хирургов отломки с большим трудом составили. На моей ноге зияли три обширные раны — их невозможно было зашить, не хватало кожи. В этих местах хирурги вырезали в гипсе «окна», которые постоянно кровоточили. В эти «окна» я не мог смотреть без содрогания — там виднелись оголенные кости.

Три раза в неделю на протяжении месяца меня возили в операционную и отрезали черные отмирающие кусочки кожи. Без наркоза. Я себя презирал, но всякий раз страшно кричал от боли.

Из-за большой потери крови мне делали переливание. Каждый раз по пол-литра.

Лежать и сидеть с каждым днем становилось труднее — ежедневно мне делали несколько уколов.

Двадцать пять дней надо мной висела угроза гангрены. Врачи сомневались: отрезать мне ногу или еще выждать несколько дней. Об этом я узнал позже.

Температура не спадала, каждый день — 39; 39,5; 40.

Кроме кожи, за этот месяц мне отсекли значительную часть отмирающих сухожилий. Борясь с гангреной, хирурги сделали на ноге дополнительный разрез, чтобы гной беспрепятственно выходил наружу.

Гипс был все время в крови, от него шел неприятный запах.

Поместили меня в отдельной палате. Вместе с женой. Весь этот тяжелый период она поддерживала меня. Ободряла как могла: спокойствием, нежностью, терпением. Людмила готовила мне на больничной кухне специальную пищу; ежедневно бегала на базар, в магазины, ухаживала за мной, крутилась точно белка в колесе. Наш ребенок был в детском саду на пятидневке. Странно, но все ее усилия облегчить мою участь я в то время воспринимал как должное. Я был целиком поглощен своим отчаянием, своей болью и не мог по достоинству оценить поведения своей жены. Наоборот, я даже умудрился с ней поругаться.

Произошло это, когда температура подскочила у меня до 40,5. Людмила кинулась к врачам и стала просить, требовать:

— Отрежьте! Ради бога, отрежьте! Лишь бы он был живой! Отрежьте эту ногу!

Узнав о поступке жены, я с проклятиями начал гнать ее из больницы. Она не ушла…

Вспоминая об этом сейчас, я думаю, что это было самое лучшее время наших взаимоотношений. К сожалению, человек не способен оценить хорошее сразу. Это происходит значительно позже.

Кризис миновал, ногу не ампутировали. Меня вновь принялись возить в операционную — опять без наркоза делать пересадку кожи. Некоторые раны уже стали затягиваться.

Спустя месяц после катастрофы мне сделали снимок и объявили, что началось сращение. Правда, пока самое минимальное. Я сразу воспрял духом. Однако через отверстия в гипсе продолжал сочиться гной с кровью. Я показал их ведущему хирургу Кучнику в спросил:

— Это свищи?

Он твердо заверил:

— Нет, нет! Что ты? Просто не успело зажить. Все у тебя хорошо, все пошло на поправку!

Я ему поверил, тем более температура спала, уколы мне отменили. Меня даже начали вывозить в каталке на улицу — подышать свежим воздухом. Затем сняли длинный гипс и наложили короткий, до колена. Я принялся ходить на костылях. Разумеется, на одной ноге.

В этот период, со слов Кучника, журналисты сообщили в газетах:

«Дмитрий Буслаев поправляется! Нога спасена! В скором времени он будет выписан из больницы».