Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Халед отрицательно покачал головой.
— Ты украл?
Он лишь улыбнулся. Она спросила чуть слышно:
— Ты убил человека?
— Многих…
Она опустилась на стул. Силы покидали ее.
— По моей вине погибло много людей. Ты говоришь — искупить вину… А у кого мне просить прощения, Надия? Ты и твои друзья и еще эти бедные люди, что вокруг нас, способны понять и, возможно, простить. Но другие не простят.
— Другие? Кто это другие?
— Слушай, неужели ты до сих пор не поняла, кто я? Как оказался здесь? Зачем понадобилось посылать вертолеты, чтобы разделаться со мной? Не догадываешься?
Лицо Надии было белым как мел:
— Кто же ты?
— Я «тихий американец». Агент Центрального разведывательного управления США…
Он сидел на балконе и смотрел в бинокль. Море серебрилось в лучах утреннего солнца. Почти у самого горизонта темнели узкие полоски — там, вдали от берега, застыли корабли американской эскадры.
Надия подошла к нему, положила руку на плечо:
— Халед, мне нужно что-то сказать тебе.
Он отложил бинокль, повернулся в скрипучем кресле.
— Я знаю, Халед, ты рассердишься… Но, поверь, дорогой, я не могла иначе… Так вот, пока ты спал, я записала твою исповедь. Вот она. — Надия протянула ему несколько отпечатанных на портативной машинке листков.
Халед взял их здоровой рукой, положил на колени и спросил:
— Ты записала все, о чем я рассказывал?
— Посмотри сам.
Он пожал плечами, начал читать первую страницу:
«Я, Халед Мурси, пишу все это в здравом уме. Начинаю с этих слов, потому что был тяжело ранен, когда меня хотели уничтожить. Но я выжил. И теперь считаю, что имею право рассказать правду о себе и тех, кто хотел бы ее похоронить вместе со мной.
Я американец, хотя среди моих предков есть арабы — ливанцы, эмигрировавшие в свое время в США.
Я был агентом ЦРУ и сейчас горько в этом раскаиваюсь.
Тот, кто раскаивается, часто говорит, что был обманут, введен в заблуждение. Не хочу никого винить — прежде всего виноват я сам. Я считал непогрешимой мою страну. Я искренне верил, что служу ее интересам. И во имя Америки я готов был на многое: плести интриги, причинять боль и страдания людям, натравливать их друг на друга.
Я был убежден, что нет людей благородней, чем те, кто руководит Америкой, и нет ценностей дороже американских.
Я ненавидел коммунистов, потому что, как меня учили, они против общественной системы, создавшей богатства моей страны. И поэтому вел борьбу с ними, да и со всеми, кто не был с нами «в одной лодке».
И вдруг почва ушла у меня из-под ног. Я увидел: все, чем я занимался, нужно не американскому народу, а лишь горстке американцев. Тем, для кого политика — это путь к достижению личной выгоды, а пролитая кровь, даже кровь своих соотечественников, — тоже капитал.
Истина открылась мне, когда я распознал грязную игру. Ее затеяли за океаном, в Лэнгли, а исполнителем была группа «Каир-Альфа».
Хочу объяснить, что это такое. «Каир-Альфа» — особое подразделение ЦРУ, собирающее военно-политическую информацию в странах Ближнего Востока. Свое название группа получила в семидесятые годы, когда президент Садат начал проводить свою политику «открытых дверей». В Египет хлынули сотни иностранных фирм, и ЦРУ постаралось использовать благоприятные условия. Именно тогда группа «Каир-Альфа» попыталась пустить глубокие корни во многих городах арабского мира.
Я занимал в «Каир-Альфа» довольно ответственный пост — был работником ее резидентуры в Ливане. Меня направили туда во время междоусобиц — сочли, что это удобный для моего внедрения момент.
В мои функции входило знакомство с лидерами ливанских политических группировок, изучение их курса, программ, условий и методов работы. Особое внимание я должен был уделять радикалам.
За три года, которые я прожил в Бейруте под видом владельца обувного магазина, я свел обширные знакомства с нужными нам людьми. В подвале купленного мною дома была устроена типография. Там по заказам тех или иных политических групп я печатал их материалы. И благодаря этому был прекрасно осведомлен.
Особо сблизился я с руководителями молодежной организации «Аль-Фадир», объединяющей несколько небольших левацких групп. Я сразу понял, какую пользу они смогут мне принести, если удастся на них влиять. Но так, чтобы ни один из членов «Аль-Фадир» даже не подозревал, кому на самом деле должны послужить их глаза и руки.
Возможно, я шел бы этим путем до конца. Но случилось то, что заставило меня усомниться в правильности моего пути.
Однажды, уже после того, как израильтяне вошли в Бейрут, я отправился на встречу с человеком из израильской разведки Моссад, чтобы обменяться с ним кое-какими данными. Раньше на такие встречи ходил сам шеф — говорю об этом потому, чтобы стало понятно, насколько мне доверяли. Неподалеку от лагерей палестинских беженцев Сабра и Шатила мою машину остановил израильский патруль. Я оставил машину и пошел окружным путем, удивляясь гнетущей атмосфере, царившей вокруг. Издалека слышался многоголосый женский плач, сновали машины ливанского «Красного полумесяца». Я повсюду натыкался на угрюмых израильских солдат, переговаривающихся со своими начальниками с помощью переносных раций.
Чем ближе к въезду в лагеря беженцев, которые мне нужно было миновать, тем сильнее чувствовался страшный запах смерти. За время обстрелов Бейрута израильтянами этот запах стал мне хорошо знаком. А наутро я узнал, что там произошло: отряды фанатиков-фалангистов и израильских командос застрелили и зарезали тысячи беззащитных людей.
Я был потрясен, раздавлен всем этим. И не мог избавиться от мысли, что я, американец, пусть и косвенно, но тоже причастен к этой бессмысленной бойне. Ведь ее учинили те, кого мы всегда называли своими друзьями и союзниками, кого мы снабжали всем, чем могли, — оружием, деньгами, информацией.
Многое с этого момента я стал воспринимать в ином свете. Но окончательно прозрел уже после того, как в Бейруте высадились американские морские пехотинцы из «миротворческого корпуса».
Сначала ничто не предвещало грозы. Но затем Бейрут потрясли взрывы, приведшие к многочисленным жертвам в американских и французских частях, и стало ясно, что им вообще надо уносить ноги из Ливана. Тут меня посетил большой босс из Лэнгли. И он сказал мне:
— Халед, настало время. Если сейчас что-то срочно не предпринять, эти «голуби» из Вашингтона заставят нас уйти отсюда, может быть, навеки. Для Америки это нежелательно. Понятно?
— Как же быть? — спросил я. — Парни гибнут ни за грош. Лучше им действительно уйти.
— Глупости, Халед! Нормальные потери. Есть еще и другой путь.
— Какой же?
— Поймать этих «подрывников» на месте преступления. Успокоить общественное мнение в США. Как? Очень просто. Организуйте парочку налетов и предупредите нас заранее. Мы докажем, что прежние потери были результатом излишней беспечности, а вообще мы способны справиться с любым сопротивлением.
Мне этот план пришелся не по душе, но делать было нечего, и я пустил в ход «Аль-Фадир». Мне удалось убедить руководство организации в необходимости совершить налеты на несколько военных постов. Еще три-четыре десятка убитых, говорил я, и чужеземцы уйдут с ливанской земли. Я указал, где и когда все должно свершиться, и заранее известил «Каир-Альфа». Удар можно было отвести без труда. В целом это была простая операция.
Но взрыв прогремел — погибло несколько солдат. Трудно себе представить, что я пережил в этот момент.
Когда я спросил своего шефа, что все это значит, он сокрушенно покачал головой:
— Связь, Халед, очень плохая связь. Компания работает в тяжелых условиях. Случаются накладки!
Прошел день, и прогремел новый взрыв. Новые жертвы. Я не находил себе места. А тучи сгущались. Военное командование пригрозило применить против партизан жестокие ответные меры.
На этот раз я не мог не задуматься, могла ли опять подвести связь. С трудом сдерживая себя, я потребовал разъяснений от шефа. Но он только отмахнулся.
— Сейчас не до того, Халед. Нужно готовиться к другому. Определяйте местные объекты для поражения, районы, где больше всего левых.
И тут будто вспышка молнии высветила правду, и мне стал ясен весь дьявольский трюк.
Я понял, что люди Лэнгли хотят сделать из Ливана второй Вьетнам. Решив спасти тех, кто еще не успел погибнуть по моей вине, я помчался в Руаду — на встречу с боевиком из «Аль-Фадир», готовившим очередную акцию. Но мне не дали туда доехать. Мою машину обстреляли вертолеты.
Не знаю, удастся ли мне сохранить жизнь. Не это главное. Я хочу, чтобы люди задумались, прочтя мою исповедь. Пусть она послужит предупреждением против новых трагедий, больших и малых…»
- Тонкая серебристая нить - Полина Жеребцова - О войне
- Ограниченный контингент - Тимур Максютов - О войне
- В списках спасенных нет - Александр Пак - О войне
- Пилот «Штуки» - Ганс-Ульрих Рудель - О войне
- Блокадная шапочка - Валерия Климина - Детская проза / О войне / Русская классическая проза