Читать интересную книгу ""Северная корона". Компиляция. Книги 1-13 (СИ) - Ольховская Влада"

* * *

Молчание всегда давало Саргону больше, чем любые слова. Слова все равно не так уж важны: люди услышат не то, что ты пытался передать им, а то, что им хотелось приписать тебе. Они найдут, на что обидеться, за что обвинить. Так зачем обеспечивать им такую возможность?

Молчание – куда более верный друг. Ему сложно что-то приписать, оно очень быстро выводит из себя. Почти все, кого знал Саргон, плохо выносили молчание. Они старались всеми силами уничтожить тишину, болтали больше, чем следовало бы, и каждое слово было частью их портрета. Порой даже тем, что они хотели бы скрыть, а все равно допустили ошибку.

Постепенно молчание сроднилось с ним, срослось, и о словах Саргон вспоминал, лишь когда это было необходимо. К тому же в поселении осталось очень мало людей, с которыми ему было интересно говорить.

Но бывали и исключения. Например, пленница, живущая в его доме. Саргон не отказался бы услышать от нее больше, потому что она была порождением иного мира. При этом он понимал, что его желание не следует исполнять, и рядом с ней он тоже молчал. Просто это было не так легко, как рядом с остальными.

Изначально желания говорить не было. Он прекрасно знал, что девица его ненавидит – она преуспела, показывая это снова и снова. Причем ее ненависть не была обычной ненавистью солдата другой стороны войны. Пленница стремилась убить именно его, и он знал, за что. Он убил ее мужа. Саргон не спрашивал, как этого мужа звали и при каких обстоятельствах он погиб. Какая разница? За свою жизнь Глашатай Теней убил сотни мужей – и ни одного не запомнил. А еще ни об одном не сожалел. Саргон прекрасно знал, что каждый из этих убитых мужей не пожалел бы его, если бы обстоятельства сложились иначе.

Поэтому его не связывало с пленницей чувство вины, да и восхищения ее красотой он не испытывал. Среди Глашатаев тоже попадались редкие красавицы – но это не делало их менее смертоносными. Хотя Саргон прекрасно видел, что сын верховной жрицы попался в ловушку мгновенно. Это было забавно.

Желание слов появилось позже, и складывалось оно из многих деталей, каждая из которых сама по себе не имела такого уж большого значения. Например, из того, как она сражалась с ним, не сдавалась, даже зная, что проиграет. Или как она плакала над погибшими детьми Брерис. Она не притворялась тогда, ей действительно было жаль их, Саргон такое легко чувствовал.

Он не отказался бы от ее слов… Но она могла предложить только слова ненависти. Это не развлекало Глашатая Теней.

То, что пленница жила в его доме, не особо его волновало. Убить она его не сможет, даже если наизнанку вывернется. Куда важнее был намек со стороны жрицы, к которой он, кажется, попал в немилость. Однако Саргона не беспокоило даже это, он прекрасно знал: дальше таких мелочных выходок дело не пойдет. У Амарсин никогда не хватит смелости на открытый конфликт с Глашатаем, да и заменить его пока некем.

И все равно он теперь редко бывал дома. Не из-за пленницы, ее он ни в чем больше не винил, а вот ее сородичей готов был порвать на кровавые ошметки. Даже после наступления рассвета Саргон большую часть времени проводил в джунглях, сейкау ядовитого тумана не боялись, а его надежно защищала маска.

Он надеялся найти тех, кто убил детей. Если не их, то хотя бы их проклятые машины… Не повезло. Горные воры дураками не были, они забрали груз и скрылись. Вряд ли они появятся на том же месте, а где теперь их ждать – непонятно.

Промаявшись так много часов, Саргон все-таки вынужден был вернуться к своему дому – и сразу почуял неладное. Нет, внешне все казалось обычным. В поселении продолжалась жизнь, пусть и ограниченная законами дня. Все защитные щиты на его доме оставались на месте. Однако насторожились сейкау, а вместе с ними насторожился он. Глашатай всегда чувствовал то же, что и его Тени, на охоте они были едины.

Внутри его дома находился враг. Хищник, прокравшийся внутрь под покровом тумана. Единственная жизнь, не нападение стаи… Но ведь внутри дома и этого было достаточно! Чувствуя нарастающий в душе гнев, Саргон поспешил к своему эвкалорису.

Кровь он увидел почти сразу – алые разводы, след отчаянной борьбы. Рисунок смерти, ведущий к разорванному телу юной служанки. Саргон не знал ее имени, да и не хотел знать. Какая разница? Эта девушка работала на него, она доверила ему свою жизнь – и теперь она была мертва.

Саргон уже настроился на тех сейкау, что оставались в доме, знал, что случилось. На его территорию пробрался джесин. Совсем молодой и плохо обученный, он, похоже, прокопался в хранилище продуктов, расположенное под корнями. А когда дверь туда открыла служанка, он сразу напал.

Зато остальные заметили это, подали сигнал тревоги по дому. Такое, увы, случалось не впервые, и его люди были готовы. Слуги попрятались по комнатам, совсем как он учил. Оставшиеся сейкау тоже не спешили атаковать, их было слишком мало, чтобы легко победить джесина, они дожидались возвращения стаи.

И все вроде как было под контролем – пока Саргон не обнаружил нечто необъяснимое.

Пленница покинула укрытие. Сначала она убежала вместе со всеми, слуги показали ей, где прятаться. А потом она неожиданно вырвалась и сама напала на джесина. Зачем, почему? Так хотела умереть, лишь бы ее не продавали? Но она не умерла, она сражалась с джесином. Если бы у нее было подходящее оружие, она могла бы и убить его. Однако в доме оружия не нашлось, Саргон хотел, чтобы так было. В итоге пленница лишь ранила джесина, а теперь должна была поплатиться за это. Шипящий хищник загнал ее на один из верхних уровней и готовился нанести последний удар.

Это было настолько глупо, что Саргон почувствовал, как часть гнева на джесина перекидывается на девицу. Чем она только думала? Зачем высунулась, какой в этом смысл? Ему хотелось просто позволить тупице умереть, она это заслужила. Но, чуть подумав, он решил, что такой исход лишь обострит отношения с верховной жрицей и ее сыночком. Оно того не стоит. Да и потом, джесину все равно предстояло умереть, лучше раньше, чем позже.

Поэтому Саргон направил на него стаю – и все закончилось. Джесин был грозным хищником и без труда убил бы даже самого большого сейкау, но только в битве один на один. Когда на него налетала стая, у джесина не оставалось шансов. Он, возможно, не успел даже понять, что произошло. Вот он собирался прыгнуть на добычу, перегрызть девице глотку, наполнить пасть горячей кровью – а вот он уже сам добыча. Он скрылся под черным коконом облепивших его сейкау и очень быстро затих, пожираемый.

Когда Саргон неспешно добрался до верхнего уровня, джесин был давно мертв. Сейкау, послушные приказу, обгладывали его тушу, а голову не трогали. Голову Саргон собирался использовать.

Девица все еще сидела, сжавшись, на полу. Она не была испугана, просто смотрела на сейкау настороженно, а потом перевела взгляд на Глашатая – и ее глаза снова полыхнули ненавистью. Это не умиляло. Она доставила неприятности.

– Зачем? – только и спросил Саргон. Больше слов он был тратить не готов, не на нее.

А девица и вовсе оставила его без слов. Она выпрямилась, и Саргон обнаружил окровавленного Нинки, прижимающегося к ней всеми лапами.

Догадаться, что произошло, было несложно – Глашатай взял нужное знание у детеныша. Нинки, выросший в безопасности и ничему толком не обученный, не распознал в джесине угрозу. Он выкатился знакомиться, тут же получил удар по передней лапе и лишь чудом остался жив. Это долго не продлилось бы, джесин готов был довольствоваться и такой добычей, но тут вмешалась пленница.

Она была дурой, конечно. Неужели она не замечала, что даже взрослые сейкау не реагируют на писк детеныша? Потому что Нинки с рождения был дефективным и бесполезным. Саргон и сам не брался объяснить, зачем оставил его в живых. Малявке было дозволено только слоняться по дому, он не стоил того, чтобы ради него рисковать.

Пленница, кажется, понимала это. Она сама себя ругала, сражаясь с беснующимся джесином. Она осознавала, что подвернувшихся ей под руку стульев и подставок для блюд ни за что не хватит, чтобы справиться с хищником такого размера. Ей куда проще было швырнуть ему Нинки и бежать, пока джесин добивает детеныша. А она почему-то отступала, позволяя Нинки держаться когтями за ее платье.