С. Третьяков. Ближе к газете
«Выросшая в эпоху расцвета русского символизма, написавшая под сильным влиянием Л. Андреева драму „Атлантида“, находившаяся в литературной зависимости от поэтов-акмеистов, во главе с Гумилевым, она нашла в себе достаточно мужества и таланта, чтобы порвать с „высокой“ литературой и уйти в журналистику». Это о Ларисе Рейснер. (Т. Гриц, «Красная новь», № 3, 1928). А вот другое, совсем другое. «Высокое»!
«Горький сделал для меня неимоверно много, между прочим содействовал прекращению моей постоянной работы в газетах».
Это пишет Федин о Федине. (Бюллетень Гиза, посвященный Горькому).
Чтобы Федину было не совсем одиноко, подсадим ему Берковского из № 5 «На литературном посту» (1928):
«…Если тут (в „Мятеже“) материал шел ему (Фурманову) наперекор, то в „Чапаеве“ материал подчинился конструктивной воле. „Чапаев“ — оригинальное романное построение.
…Нужно отказаться от взгляда на него, как на сырые мемуары».
Фурманов идет наперекор конструктивной воле монументальщиков.
Ничего — управятся. Долой публициста-мемуариста, да здравствует беллетрист-романист!
«…все высокое, все прекрасное…»
Мы знаем широту благословляющих жестов М. Горького. И все же странно, когда великий рабкор и репортер благословляет уход из газет в романные тома.
Писателя на это только помани. Оно легче.
Совершить переход через пустыню на страницах романа легче, чем заставить домком поставить мусорные ящики на черной лестнице.
Беллетристика — платеж фальшивыми монетами по счетам действительности.
Говорят о необходимости для писателя быть чем-то большим, чем простой фиксатор фактов: считают, что писатель должен быть синтетиком, уметь создавать обобщения, и что это делает его выше газетного, журнального публициста.
А наблюдали ли вы любопытное явление газетной, журнальной, публицистической практики — уловление «щин»: кореньковщина, головановщина, воронщина, маяковщина? Вместо беллетристического метода предварительного изучения 10 индивидуумов и построения по ним выдуманного, безответственно выдуманного, бумажного одиннадцатого, — публицистика знает метод нахождения в действительности таких конкретных фигур, которые являются характерными для данного ряда и могут стать обобщениями. Никакому писателю с его романными методами никогда не угнаться за газетной «шиной».
Когда доказываешь газетчикам-повседневцам, очеркистам, фактоловам, фиксаторам и продвигателям действительности их приоритет перед беллетристами, но требуешь повышения квалификации, газетчики не верят:
— Что вы! Разве мы творцы? Наша работа — ремесло. Где уж нам до Бабеля и Всеволода Иванова!
Так дворовые холопы не брали вольную даже тогда, когда крепостное право было сломано.
Рабкор мечтает о звании писателя. Газетчик целует беллетриста в плечико. Ненавидит ежедневность, неподписанность, заданность, жесткую обусловленность газетной статьи и фельетона.
Газетчики!
Голову выше!
Вы не смеете держаться последышами беллетристов!
С. Третьяков. Рабкор и строительство
Каждый день почтальон вываливает в секретариат «Комсомольской правды» охапки писем. Тут и коротенькие заметки, и обстоятельные статьи. Пишут комсомольцы и о комсомольцах.
Просматриваю папку корреспонденции, размером побольше, почти статей. Их полсотни.
Очень мал отдел «Наших достижений».
Два комсомольца хвалят свои летние лагеря. Один из них пишет: «многих усилий стоило нам…» А каких усилий — не сообщает. Заметка оказывается голой, восторженной информацией, из которой никакого полезного опыта следующие строители лагерей не почерпнут.
Любовно, но общими словами описан совхоз.
Корреспондент Защепкин разгильдяю, не умеющему жить на 67 рублей, противопоставляет аккуратную и экономную комсомольскую чету — из 45 руб. выкраивающую и горячую пищу, и уютную комнату, и театр, и газету.
Нечаев пишет из Воткинска, как таинственно с ночи, будто для отражения воздушного нападения, собирали комсомольцев в культурный поход и делили их на батальоны — легкой кавалерии, шефский и бытовиков с затейниками.
Настоящей работой весит заметка Бульбы, где дотошно, почти как в приходо-расходной книге, с переводом на рубли исчислено все проделанное в подшефной деревне комсомольцами-культпоходниками.
В отдел же «Наши достижения» отнесу два конкретных предложения: первое — выпустить заем «культурной революции» и второе — в заводских стенгазетах перед днями получек указывать, куда могут быть истрачены деньги культурно и с пользой, во избежание беспорядочного транжирства и повальной пьянки, после которой уже на другой день рабочие ходят друг к другу побираться четвертаками на обед.
Отдел «Наши дефекты» много обильнее.
В центре — бытовые болезни. Неряхи, у которых деньги текут сквозь пальцы, а комнаты больше похожи на хлев.
В противовес неряхам комсомолки жалуются на своих франтящих подруг и франтов-комсомольцев, которые, во имя модных рубашек и ботинок и ухаживания за модницами, забывают комсомольскую работу.
Один такой франт в Кисловодске договорился до того, что Луначарский — это артист московской оперы.
Из заметки Гольденберга лезут комсомольцы-матерщинники, комсомольцы-антисемиты, комсомольцы-бюрократы. В Стунине культработа заглохла, секретарь поет нецензурные песни, а девчатам не позволяет танцевать. Из 20 комсомолок в ячейке осталось четыре.
Комаров требует объявить войну шинкарству, ибо деревня ходит босая, пьяная, больная, бездельничает.
Против сорокаградусной кричат десятки писем и из ленинградской гавани, и из цинделевских казарм.
В корреспонденции Гаваюка и Алексина — комсомольцы пропивают получку. Ячейки слабо контролируют личную жизнь комсомольцев.
Безобразны случаи сексуального хулиганства.
Новожилов пишет о том, как студенты на пари в дюжину пива разыгрывали, кто растлит студентку. На пари физкультурник публично целовал другого в зад. Школьники-комсомольцы удирали от своих сверстниц, ставших по их вине матерями.
Идут сообщения о командирствующих безобразниках. Об избачах, забросивших избы-читальни. О пролазах, устраивающих своих человечков в рабфак и на стипендию. О комсомольцах, проспавших деревенскую молодежь, взятую в плен церковниками.
Кооператив за 1 1/2 года продал книг всего на 9 рублей (Федоров). И т. д.
Темы этих корреспонденции повторяются и подтверждаются в более сжатом виде тысячами писем.
Большинство заметок даже не старается сделать какие-нибудь выгоды. Нельзя же считать выводом концовки: «надо подтянуться», «давайте об этом говорить», «пора изжить», «надо объявить войну шинкарству», «надо клеймить позором» и т. д.
Это простейший тип заметки. Чисто информационный. Человек видит что-то и рассказывает о виденном. Больше того. Бывают корреспонденты, которые «берегут» пойманный ими дефект, боятся спугнуть, никому не скажут о безобразии, опасаясь:
— А вдруг исправят, и заметка сорвется!
Для них заметка — самоцель. Это — профессионалы по ловле «социальных блох». У этих людей задача рабкорства стоит вверх ногами.
Более редок тип заметки с конкретным предложением.
Человек не только видит дефект, он уже задумывается над этим дефектом и делает предложение, как устранить.
«Темные бульвары помогают проституции. Пусть МКХ подумает о том, чтобы осветить бульвары», — пишет Г. Мик.
Другой, говоря о задачах культурного похода, выписывает названия книг, которые полезно прочитать культармейцу.
Симукина поразила безграмотность надписей на памятниках жертв революции на Марсовом поле. Он предлагает надписи пересмотреть и переделать.
В красном уголке разъезда Укора портреты вождей лежат на печке; корреспондент пишет: «приберите».
Эти предложения далеко не равноценны. В одних есть реальное содержание, в других только намек — полуприказ, полупожелание.
Наконец, бывают заметки третьего сорта, где корреспондент выступает не только как информатор, не только как советчик, но и как организатор.
Он не просто сообщает, что в мастерских течет бак с водой, заключая заметку обычным — «охрана труда, подтянись». Нет. Увидев текущий бак, он пойдет к этой самой охране, добьется с ней разговора. А если она проявит сопротивление или разгильдяйство, пойдет искать управы и на нее. Тогда в заметке его, кроме текущего бака, будут обнаруженные и отнекивающиеся разгильдяи, отмахивающиеся волокитчики. Словом, выяснится — где пробка, протолкнуть которую рабкоры не в силах. Будет показано, как маленький строитель социализма на малюсеньком культурном участке провел нужную борьбу с конкретными носителями зла.