Читать интересную книгу Марина Цветаева. Письма 1933-1936 - Марина Ивановна Цветаева

она (он — кубанский казак, и лучший во Франции резчик по дереву. Его работу недавно (за гроши) купил Люксембургский Музей. Она — акварелистка). И вот, они на всё обменивают свои вещи: и на мясо, и на обувь, и на радио. На*-два. Т. е. получив новое, старое дали нам. И — какое! Длинное, как гроб, а вокруг, на неисчислимом количестве проводов, три тяжеленных ящика, один — стеклянный. И всё это нужно ежедневно развинчивать, завинчивать, чистить наждаком, мазать ланолином (!) — и всё это ежесекундно портится, уклоняется, перерывается, отказывается служить. День он у нас играл, т. е. мы слышали все похороны Короля Альберта[514], но это — всё, что мы слышали, ибо С<ережа> заснул, забыл вынуть что-то из чего-то и ночью он разрядился и совсем издох: даже не хрипит. И занимает у нас целый огромный стол (оставленный уехавшими в Литву Карсавиными[515]), на к<отор>ом мы, в случае гостей, обедали. И гладили. И кроили. Забыла огромную бороду, свисающую со шкафа и в которой, кажется, всё дело и есть. К нам каждый день ходят любители — теесефисты[516] (NB! бастующие шоферы) и каждый утверждает, что дело в этом, и это никогда не совпадает, но на одном все сходятся: 1) что аппарат автомобильный 2) самый первой конструкции (NB! велосипед Иловайского) 3) что он — 6-ти ламповый 4) что ни одна из 6-ти ламп не горит 4)[517] что можно его разобрать и, прикупив на 300 фр<анков> частей, построить новый 5) который будет слушать Россию 6) которую они каждый вечер будут ходить к нам слушать, а 7-ое завтра, п<отому> ч<то> завтра придет очередной шофер-теесефист.

Словом, ни стола, ни музыки, только тень Короля Альберта, с которым у меня всякое радио теперь уже связано — навсегда.

_____

Хорош конец Короля Альберта? По-моему — чудесен. С 100-метро*вого отвеса и один. Король — и один. Я за него просто счастлива. И горда. Так должен умереть последний король.

_____

В Vu[518] за месяц до его гибели было предсказание на 1934 астрологический год:

«Je vois le peuple belge triste et soucieux: la Belgique se sent frapp*e * la t*te…»[519]

A когда подумаешь о его раздробленной голове.

То, что могло показаться иносказанием («глава государства»), оказалось самым точным ви*дением (той головой, на которую — камень). Вера, умирать все равно — надо. Лучше — та*к.

Ведь до последней секунды вокруг него шумел лес! И чем проваливаться в собственный пищевод (Schlund: по-немецки Schlund и пищевод и ущелье) — ведь лучше в настоящее ущелье, ведь — более понятно, менее страшно??

_____

Вы спрашиваете про Мура? Страстно увлекается грамматикой: по воскресеньям, для собственного удовольствия, читает Cours sup*rieur[520], к<отор>ый похитил у С<ережи> с полки и унес к себе, как добычу. — «Ма-ама! Ellipse! Inversion![521] Как интересно!!»

Недавно, за ужином, отвлекаясь от тарелки с винегретом, в которую вовлекается так же, как в грамматику:

«Вот я сегодня глядел на учительницу и думал: — Все-таки у нее есть какая-то репутация, ее знают в обществе, а мама — ведь хорошо пишет? — а ее никто не знает, потому что она пишет отвлеченные вещи, а сейчас не такое время, чтобы писать отвлеченные вещи. Так — что же Вам делать? Вы же не можете писать другие вещи? Нет, уж лучше пишите по-своему».

В той же грамматике (Cours sup*rieur) в отделе Adverbe[522] выкопал: Dict*e et R*citation[523] — L’Homme tranquille[524]

Il se l*ve tranquillement.

D*jeune raisonnablement,

Dans le Luxembourg fr*quemment

Prom*ne son d*soeuvrement.

Lit la gazette exactement.

Quand il a d*n* largement

Chez son compere Clidamant

S’en va causer tr*s longuement;

Revient souper l*g*rement,

Rentre dans son appartement,

Dit son Pater d*votement,

Se d*shabille lentement.

Se met au lit tout doucement.

Et dort bien profond*ment[525]

И, Мур:

— Et quand il gagne de l’argent? [526]

— с чистосердечнейшим удивлением.

_____

Милая Вера, берегите свое сердце, упокаивайте его музыкой. Ужасное чувство — его самостоятельная, неожиданная для вас — жизнь. Об этом еще сказал Фет:

Я в жизни обмирал — и чувство это знаю.[527]

И я* — знаю. И Рильке — знал. Сердце нужно беречь — просто из благодарности, за всю его службу и дружбу. Я свое люблю, как человека. Ведь оно за всё платится, оно вывозит. И умри я от него завтра — я все-таки скажу ему спасибо. За всё.

_____

Я рада, что Вам лучше жить. Я рада, что Вы больше не в Париже[528], под угрозой всех этих, Вам совершенно ненужных дам. Пришлите мне на прочтение Св<ятую> Терезу[529], я о ней недавно думала, читая «L’affaire Pranzini»[530] (подлинное уголовное парижское дело в конце прошл<ого> века)[531].

Обнимаю Вас, Вера, не уставайте над письмами мне, я ведь знаю, что Вы меня любите.

                                       М.

Впервые — НП. С. 458–464. СС-7. С. 266–269. Печ. по СС-7.

12-34. Ф.А. Гартману

Clamart (Seine)

10, Rue Lazare Carnot

2-го марта 1934 г.

                         Многоуважаемый Г<осподи>н Гартман,

(Простите, не знаю отчества)

С большой радостью и признательностью приеду к Вам в Courbevoie послушать Вас — по моему поводу[532], или себя, в Вашем восприятии, но сейчас болен мой сын, и, пока, неизвестно чем, и я в большой тревоге. Кроме того, я настолько им же, его учением (проводами, приводами, кормежкой, укладыванием) — всем детским жизненным укладом пришита к дому (у меня замены — нет), что никогда никуда не выбираюсь — с ним.

15-го, через