Читать интересную книгу Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки - Михаил Дайнека

Дверь открылась, и в кабинет влетел запыхавшийся мальчонка. Увидев доктора, он на мгновение замешкался, но потом деловито подошел к столу, достал из-за пазухи бумажный пакет и высыпал содержимое на стол. Пять ОЧЕНЬ КРУПНЫХ мексиканских тараканов, два из которых еще подавали признаки жизни. Доктор, закаленный армейскими и общежитейскими буднями, отделался легким «твою же ж мать». С медсестрой все обстояло хуже.

У человечества в целом вообще довольно утилитарный взгляд на окружающий мир, и большинство предметов, явлений и существ, которые нельзя слопать, как-то поиметь в домашнем хозяйстве или хотя бы объявить носителями красоты неописуемой и ценности эстетической, признаются вредными и мастдай. А тараканы – мало того что не носят мед или хотя бы деньги от соседей, так еще и имеют наглость тесно с нами сосуществовать. Более всего они успели намозолить глаза прекрасной половине населения, которая за мамонтами большим кагалом не носилась, а сидела и поддерживала огонь в тогда еще вполне конкретно-наглядном домашнем очаге. Наверное, даже обижали. Возможно, грязно домогались. В общем, неприязнь к этим домашним насекомым у дам прошита на генетическом уровне. Реакция – тоже.

Когда временно оглушенный доктор собрал трупы пяти убиенных (последние двое, судя по всему, были добиты саунд-волной) в баночку и помог так и не сумевшей его оседлать медсестре снизойти с рабочего стола, сбор анамнеза вышел на новый виток. Выяснилось, что в подвале хрущевки, где проживал мужик, некогда располагалась станция юннатов. Сами понимаете – хомячки, кролики, морские свинки. И подаренные невесть кем мексиканские тараканы. Когда станция была расформирована, более пушистых и харизматичных обитателей разобрали по домам. А ЭТО родители, видимо, забраковали напрочь – дескать, от своих не знаем как избавиться, а тут еще иммигранты. А придавить или пшикнуть дихлофосом ни нога, ни рука не поднялись. А потом тараканы куда-то пропали. А потом появились, да так, что местным рыжим и усатым пришлось уматывать – не та комплекция, чтобы оспаривать право на территорию. В целом новые жильцы старались вести себя дружелюбно, «дос текилас пор фавор»[70] не требовали, но любви людской так и не снискали. Вот и пришлось однажды мужику с тапком наперевес отважно броситься на защиту супруги, обнаружившей на своей кухне экспедиционный отряд инсектоидов. Также в беседе выяснилось, что сына в дурдом прислала мама, которую смутно обеспокоило решение травматолога. Сын, проникшись важностью момента, в срочном порядке добыл вещдоки и рванул на помощь – надо сказать, вовремя.

Так что, помимо заключения для травматолога, психиатр на всякий случай черкнул пару строчек для СЭС – во избежание.

Улетные операции

Человек – очень противоречивое существо. Изрядную часть своей сознательной жизни он может жаждать чего-то чудесного и необычного, кляня серые скучные будни – дескать, как же достала эта повседневка! Однако, стоит ему отхватить кусочек чего-то действительно необычного, фантастического и грандиозного, как он начинает испуганно озираться в поисках чего постабильнее, попроще, потривиальнее, а главное – к чему можно покрепче пришвартовать норовящую отчалить в автономное плавание башню.

Когда я занимался частной практикой, пришлось мне года полтора или чуть более арендовать кабинет в том же помещении, где находилась женская консультация. Там же располагался и абортарий, благо площади и прочие условия позволяли. В качестве препарата для наркоза доктора использовали калипсол[71]. Буквально в первую неделю работы на новом месте я догадался, почему мне с такой охотой предоставили кабинет на их территории.

Дело в том, что один из побочных эффектов калипсола – яркие галлюцинации, схожие с теми, что можно испытать под действием ЛСД. А теперь представьте операционный день (обычно суббота), когда с небольшим интервалом дают наркоз десяти – пятнадцати пациенткам… Присутствие в соседнем кабинете психиатра давало хотя бы некоторую надежду на то, что увлекательное путешествие сознания завершится в той же точке пространства, откуда начиналось.

Чаще всего это были полеты – и чаще всего по коридорам и тоннелям, раскрашенным в яркие, насыщенные цвета. Так, у одной дамы это были ярко-желтые, ослепительнобелые и непроглядно-черные тоннели, пересекающиеся под немыслимыми углами, переходящие один в другой, меняющие уровень и направленность – притом что движение по ним становилось все быстрее и быстрее, с одновременным вращением вокруг оси, проходящей через пупок и леденящей все тело… нащупав эту ось, она попыталась убрать от себя это вращение и холод – в результате засандалила лежавший на животе пузырь со льдом через всю комнату. Ответом были нестройные матюки и реплика: «О, еще одна вернулась в эту долбаную реальность…» Другая, напротив, плыла по коридорам медленно и крайне осторожно, поскольку четко знала, что она – это мина, а все эти яркокрасные трубы – это ее (той, которая она, только ОНА, КОТОРАЯ НА САМОМ ДЕЛЕ) кровеносные сосуды, и если она вдруг коснется стенки – то взорвется, и ТА истечет кровью, а трубы все сужались и сужались…

Третья безмятежно парила над горами, и так ей было хорошо, что медперсонал, пытавшийся ее разбудить, с ходу огребал таких сложных синтаксических люлей, что потом долго жалел об отсутствии диктофона – воспроизвести впоследствии столь заковыристые пожелания и конечные пункты пеших походов не представлялось возможным, а мадам заявила, что она девушка приличная, практически нецелованная и сроду ничего страшнее слова «жопа» не произнесла, как вы такое вообще могли подумать!

Не всем открытые пространства по нраву, и одну из пациенток пришлось в срочном порядке успокаивать – она была СОВСЕМ ОДНА посреди бескрайней раскаленной пустыни, охваченная жесточайшим приступом агорафобии – как выяснилось впоследствии, единственным за всю ее жизнь. Особенно ее напугало небо – пронзительно-голубое, бескрайнее и грозящее обрушиться и раздавить. А в реальность вернуться все никак не получалось, вот ведь засада!

У следующей дамы проблем с пространством не возникало – оно четко ограничивалось комнатой, в которой она приходила в себя после наркоза. Вот только комната, как аквариум, была заполнена густым воздухом, в котором дама плавала, словно рыбка, то взмывая к потолку, то ныряя к самому полу, наблюдая лежащих на кровати женщин. И себя среди них. От себя, лежащей, к себе же, плавающей по комнате, тянулась серебристая пуповина, неощутимая, но прочная. Перед пробуждением было несколько тревожных минут, когда пациентка пыталась попасть обратно в себя, лежащую, и несколько раз промахивалась (персонал снова услышал порцию отборных выражений), но потом все получилось, и с воплем: «Ну что, блин, кто тут мастер парковки?!» – она открыла глаза.

Галлюцинации галлюцинациями, но самым схожим, буквально стереотипным был боевой настрой по отношению к мужской части населения, из-за которой они здесь очутились. В целом, опуская подробности, он выражался в следующем: «Если после всех моих страданий этот редкой породы дятел пенетратор-перфоратор ненужное зачеркнуть – посмеет заикнуться про секс без презерватива иначе как с целью пополнения в семье… да я ему лично все канатики бантиком завяжу!»

Об особенностях физиологии португальских лошадей

Наибольшее сочувствие и понимание из всех сотрудников правоохранительных органов у меня вызывают участковые. В том числе и потому, что с нашими пациентами им приходится встречаться не сильно реже, чем нам. И в тех условиях, когда методы убеждения уже не действуют, методы принуждения применять рановато, а метод личного примера… да пошел он, этот метод личного примера!

Историей этой поделилась наша коллега, очаровательная Юлия Юрьевна. К ней на прием пришла бабулька, Надежда Семеновна (назовем ее так), и затребовала с доктора справку, что у нее, у бабульки, с головой все в порядке. Надо сказать, что человек, заявляющийся к психиатру и требующий справку о том, что он психически здоров, обычно вызывает легкий укол профессиональной паранойи, причем не меньший, чем если бы визитер желал получить справку, что он псих. Сразу возникает закономерный вопрос: мол, а кому вы собрались эту справку показывать? А почему этому кому-то что-то надо доказывать? И вообще, индульгенциями торгуют не у нас, нет, адресок дать не можем.

Вот и тут доктор – нет чтобы сразу бац – и справку на стол. Но нет, оказалась въедливой и страсть какой любопытной, стала сыпать вопросами, да такими, что в двух словах-то и не ответишь. Пришлось колоться.

Оказывается, прислал Надежду Семеновну участковый. Мол, не приму у тебя, Семеновна, больше ни одной телеги, пока справки из дурдома не принесешь. Вишь, какой нахал! А ведь я его еще во-от таким маленьким помню. Или не его? Или не таким? Тьфу, запутали меня, доктор! А у меня сахарный диабет, на инсулине сижу крепче, чем Витька с первого этажа на своем герыче, чтоб ему так на том свете черти жилы тянули, как он мне нервы! Я, можно сказать, человек заслуженный, инвалидность имею. Аж второй группы. Нет, не умственного труда. Общую. Так вот, о чем это я? А, о заявлении. Я просила-то всего ничего: чтоб участковый разобрался с Прасковьей. Прасковьей Ивановной, если точнее, хоть и не заслужила она такой чести. Нет, не соседка. Была когда-то, лет семь назад, в соседях, а потом я переехала. Думала, избавлюсь от кровопийцы – так нет, она стала приходить по моему новому адресу и меня донимать. Для чего? А чтоб мою дачу заграбастать. У нас участки с ней соседние, так я ее к себе на дачу на лето пускала, жалеючи, – на ее шести сотках только кермек татарский с чертополохом хорошо растут, даже дома не построено, а муж умер, вот и приютила. А она с той поры задумала меня со свету сжить, а дачку-то себе оттяпать. Еще тогда начала клинья подбивать: позовет в мое отсутствие молодежь да мужиков постарше, они всю дачу презервативами закидают, а у меня через это дело сахар в крови ка-ак шандарахнет – и я в больницу попадаю. Прихожу из больницы – нет презервативов, только вороны квелые какие-то на заборе сидят – не иначе склевали и подавились. Я ее стыдить, Прасковью, а она честными глазами смотрит – мол, окстись, Семеновна, у тебя никак не только сахар в крови, но и дрожжи в одном месте, вот и бражничаешь себе помаленьку!