Читать интересную книгу Слишком много кошмаров - Макс Фрай

– Думаешь, это так важно?

– Важнее всего на свете. Не сам по себе дом на дереве, конечно. Важно собрать себя из разрозненных деталей. Вернуть мальчишку, не прогоняя при этом взрослого, который из него получился. Вернее, великое множество взрослых, которыми я успел побывать. Собрать их всех вместе и посмотреть, что получится в сумме. Очень этого хочу.

– Значит, так и будет, – сказал я.

– Мне нравится твой оптимизм. Но я не Вершитель.

– Ты гораздо хуже. Пока Вершители сидят и ждут, что им на голову свалится то, чего однажды сдуру угораздило захотеть, ты приходишь и берёшь это сам. Чтобы ты, да не повернул всё по-своему – вообразить не могу.

Мы просидели в гостиной почти до рассвета, под тем предлогом, что не хотим будить так удачно задремавшую в кресле Базилио. А на самом деле просто потому, что любим трепаться. И готовы заниматься этим сутками напролёт. Но потакать собственным слабостям любой дурак может, поэтому мы договорились делать вид, будто бережём чужой сон. Довольно причудливым способом, но какая разница, если он работает.

Удивительно, впрочем, не это. И не тот факт, что когда я в полдень спустился в гостиную, сэр Шурф снова сидел в том же самом кресле, словно и не уходил никуда. Может, мне и правда только приснилось, как я его провожал? День вчера был такой длинный и разнообразный, что с меня вполне сталось бы отрубиться буквально на полуслове. И продолжить увлекательную беседу уже во сне.

И что другое кресло занимала не спящая Базилио, а чрезвычайно бодрая Меламори, меня тоже не особо удивило. Почему бы, собственно, ей не сидеть в моей гостиной? На мой взгляд, тут ей самое место.

Удивительно было, что они ссорились. Я сперва не поверил – ни своим глазам, ни ушам, ни иным органам чувств, которые встревоженным хором докладывали, что в моём доме происходит натуральный скандал. Хотя, конечно, чрезвычайно тихий и вежливый. С сэром Лонли-Локли иначе не поскандалишь, знаю я этот его флегматичный вид и бесстрастный тон, проявляющиеся в те моменты, когда нормальные человеческие люди начинают орать, размахивая кулаками. А что каменные стены трещинами порой идут, так сами виноваты, нечего было затевать дискуссию.

Впрочем, стены моего дома пока были целы. Думаю, это потому, что всерьёз рассердиться на Меламори решительно невозможно: к её тяжёлому характеру и темпераменту боевого генерала прилагаются очаровательный облик легкомысленной старшеклассницы и неотразимые манеры избалованного ребёнка из хорошей семьи. Убийственное на самом деле сочетание, кого угодно обезоружит.

Однако сэр Шурф старался как мог.

– Когда ты принимаешь необратимое решение, – говорил он самым невыносимым из своего богатого арсенала подчёркнуто спокойных голосов, – следует ясно представлять, кому именно придётся расхлёбывать его последствия. И если этот «кто-то» не ты сама, решение следует пересмотреть.

– Да какое оно, к драным козам, «хренобратимое»?! – свистящим от ярости шёпотом спрашивала Меламори. – Что за роковые последствия тебе уже примерещились? Откуда столько пафоса? С какого перепугу ты пытаешься раздуть полную фигню до масштабов вопроса жизни и смерти?

– Не жизни и смерти, а свободы выбора. Причём, заметь, не твоей свободы, а чужой. Всё, чего я хочу, – донести этот факт до твоего затуманенного алчностью сознания.

– Эй, – наконец сказал я, – привет. Рад вас видеть. Одна небольшая просьба: если соберётесь убивать друг друга, сначала пристукните меня. Я без вас затоскую, а руки на себя накладывать не обучен. Совсем беда.

– Ещё один псих с вопросами жизни и смерти на мою голову, – фыркнула Меламори. – С какой стати нам друг друга убивать?

– Спросонок ещё и не то померещится, – объяснил я. – Никогда прежде не видел, чтобы вы ссорились. Но если вас это развлекает, можете продолжать.

– Прости, пожалуйста, – вежливо сказал Шурф. – Мне не следовало затевать ссору в твоём доме. Но моё безобразное поведение отчасти извиняет тот факт, что я пытаюсь отстаивать твои интересы.

– Мои интересы? – изумился я. – Погоди, ты ещё что-то о свободе говорил, когда я вошёл. Неужели Меламори решила продать меня куманским работорговцам? Я не знал, что у нас настолько плохо с деньгами. Но как раз недавно прикидывал, что мог бы ограбить Невидимую Флотилию. Это решит проблему?

– Всё-таки у тебя потрясающая интуиция, – улыбнулась Меламори.

– Хочешь сказать, я угадал? Ты действительно решила торговать моим спящим телом? Да ну, брось заливать. Кто в здравом уме такой ужас купит?

– Ты другое угадал. Речь действительно о деньгах. Вернее, о собачьем доме, но в некотором смысле и о деньгах тоже. Потому что нам их предлагают в качестве отступного…

– Так, стоп, – я поднял руки вверх и рухнул в кресло. – Ничего не понимаю. Какой собачий дом? Куда отступаем? И зачем тебе деньги вот прямо с утра?

– Это для тебя «с утра», а у нормальных людей уже полдень, – напомнила Меламори. – Самое время наконец-то разбогатеть.

Хвала Магистрам, она уже совершенно успокоилась. И явно не горела желанием продолжать спор.

Шурф нахмурился и укоризненно покачал головой. Тоже хорошо. Когда он действительно сердит, внешних признаков недовольства от него не дождёшься.

– Хозяин дома, который мы с леди Меламори в своё время арендовали для собак, нынче утром получил предложение о продаже недвижимости, – объяснил он. – И обратился к нам с просьбой досрочно расторгнуть договор об аренде, который мы в своё время заключили на три дюжины лет.

– Этому проходимцу, как я догадываюсь, светит очень выгодная сделка, – вставила Меламори. – По крайней мере, отступные, которые он предложил, раза в три превышают обычную в подобных случаях компенсацию. Я считаю, надо соглашаться, пока он не передумал. Всё равно собаки живут в Мохнатом Доме и съезжать отсюда не планируют, а мы, как дураки платим за аренду никому не нужной развалюхи, потому что идиотский договор может быть расторгнут только по желанию владельца. И вдруг это желание у него возникло. Да такое сильное, что он ещё и кучу денег готов заплатить за наше освобождение от этого грешного домишки. Глупо было бы прохлопать такую удачу!

– Понимаю, – кивнул я.

Ещё бы я не понимал. Меламори совершенно равнодушна к деньгам как таковым, но при этом чрезвычайно азартна. Получив на службе недельное жалование, может рассеянно сунуть его в ящик стола и никогда больше не вспомнить, зато я своими глазами видел, как она рыдает от ярости, проиграв мне в «Крак» всего полдюжины горстей. И в лавке может торговаться часами – просто ради удовольствия настоять на своём. Неудивительно, что ей так понравилось щедрое предложение хозяина собачьего дома: оно похоже не столько на честный заработок, сколько на случайный выигрыш. Значит, эти деньги должны попасть в её карман. И гори всё огнём.

– Леди Меламори, как ты уже понял, хочет немедленно расторгнуть договор, – сказал Шурф. – Но не может сделать это без моего согласия, поскольку дом мы арендовали вдвоём. Я же, в свою очередь, считаю, что решение должен принимать ты. Собаки сейчас находятся здесь на правах гостей. И если их присутствие покажется тебе утомительным, ты сможешь попросить их вернуться домой – при условии, что дом у них будет. Когда мы откажемся от аренды, ситуация в корне изменится. Иными словами, ты лишишься цивилизованного способа решения возможного домашнего конфликта. А выгнать домочадцев на улицу ты, по моим наблюдениям, не способен. Что, с одной стороны, делает тебе честь, а с другой, изрядно усложняет жизнь.

– Да не будет такого никогда! – взвилась Меламори. – Собаки ведут себя, как придворные фрейлины – притом, что Максу вообще до одного места, кто как себя ведёт. Он их или любит больше жизни, или вовсе не замечает, потому что занят чем-то другим; нас с тобой, впрочем, тоже. И ты это прекрасно знаешь.

– Я понимаю, что вероятность подобного развития событий ничтожно мала. Но всё равно считаю, что у Макса должна быть свобода выбора. По крайней мере, на его месте я бы желал этого для себя. И был бы чрезвычайно недоволен, обнаружив, что близкие люди поставили меня в безвыходное положение.

– Спасибо, – сказал я. – Очень здорово знать, что ты настолько на моей стороне. Но решение в данном случае должен принимать не я.

– А кто? – хором спросили Шурф и Меламори.

– Собаки, конечно. Речь же об их доме. То есть формально арендовали его вы, но именно для собак и, если я ничего не путаю, по их настоятельной просьбе. И даже аренду в последнее время Дримарондо оплачивал сам, из своего университетского жалования. Для бывшей вечно голодной дворняги это, как я понимаю, очень важно. Не хотелось бы разбивать ему сердце.

– Ой, а ведь правда, – растерянно сказала Меламори. – Как-то я не подумала.

– И я не подумал, – признал Шурф. – Столь вопиющее пренебрежение правами заинтересованных лиц на основании отличия их облика от человеческого совершенно непростительно. Хорошо, что ты вмешался. В некоторых случаях отсутствие необоснованного высокомерия – само по себе здравый смысл.