– Потом расскажу, – пообещал он и резко повернул руль. Машина въехала во двор.
Кристоф вышел, снова взвалил на плечи Дарэла и почти бегом скрылся в подъезде. Спутники поспешили следом за ним. Не дожидаясь лифта, поднялись на четвертый этаж. Колдун открыл металлическую дверь, впустил всех и повернул ключ в замке.
Это была полупустая просторная двухкомнатная квартира. Только что после дорогого ремонта. Здесь еще пахло новым ковровым покрытием и влажными обоями. Подвесные потолки, великолепные дубовые полы, светлые стены, кажущиеся шелковыми в мягком свете ламп. Окон то ли вообще нет, то ли они отлично замаскированы.
Вивиан и Сэм остались в гостиной. Кристоф сгрузил даханавара на широкий диван в соседней комнате. Знакомым жестом закатал рукав на своей рубашке.
– Подержи ему голову, – распорядился кадаверциан и прокусил запястье. На белые манжеты снова брызнула кровь.
– А ему не вредно пить твою кровь? Вы же из разных кланов, – тихо спросил Лориан, осторожно придерживая тяжелый затылок.
– Не вредно, – сухо отозвался колдун, и было непонятно – раздражает его неуместное любопытство или настораживает непомерная любознательность.
Кровоточащая рука прижалась ко рту Дарэла, и тот впился в нее. Сжал предплечье Кристофа и пил жадно, торопливо, долго.
Колдун внимательно посмотрел на Лориана:
– Не очень красивое зрелище?
– Да. Не очень.
– Вот так это выглядит на самом деле. А когда прокусывают сонную артерию, – свободной рукой он провел себе по шее, – еще отвратительнее.
– Наверное.
Кадаверциан болезненно поморщился, разжал скрюченные пальцы Дарэла, перехватил свое запястье, останавливая кровь:
– Теперь он придет в себя.
Даханавар пошевелился. Его лицо больше не выглядело трупно-безжизненым, он глубоко вздохнул несколько раз, открыл глаза. Посмотрел на Кристофа, потом перевел взгляд на растрепанного, грязного Лориана в металлическом ошейнике. Резко сел на диване, ладонью поспешно вытер губы, испачканные кровью. Уже понял все, что произошло. Почувствовал. Он же телепат.
– Лориан, я... я ничего тебе не сделал? Не пытался... когда ты...
– Пытался, – ответил за него Кристоф. Застегнул манжет, зевнул, деликатно прикрыв рот ладонью, сел в кресло у стены. – И не ты один.
Дарэл свирепо глянул на него, но от комментариев воздержался:
– Лориан, извини, я...
– Знаю. Ты не хотел. Я не обижаюсь. Просто ты...
– Просто я – вампир. И для тебя опасно общаться со мной.
ГЛАВА 8
ИСКУССТВО ФЭРИ
Искусство – это зеркало, которое отражает того, кто в него смотрит.
Оскар Уайльд. Портрет Дориана Грея28 октября 2004
Картина была великолепна.
Из полумрака прямо над зрителем нависала колонна. Казалось, еще мгновение – и она упадет. Придавит росток плюща, растущий у подножия, погребет под собой девушку, остановившуюся на ступенях храма. Рухнет, выломав кусок рамы, разорвет холст, выбьет из мраморного пола каменные брызги...
Паула отвела взгляд, чтобы избавиться от ощущения опасности, веявшей от полотна. Александр стоял в дальнем конце комнаты, у фальшивого окна. За тонким венецианским стеклом пейзаж – жаркий испанский полдень. Пыльные кроны деревьев в плывущей дымке, холмы цвета охры и громады облаков, кипящие ослепительными солнечными лучами.
Фигура маэстро на фоне южной страны казалась нереальной, словно его вырезали из черной бумаги и наложили на цветную картинку. Как в театре теней. Площадь Вероны. Маленький павильон. Вход десять лир. Темные контуры, движущиеся за белым, туго натянутым полотном. Воспоминание было таким ярким, что Паула на мгновение почувствовала запах смолы от свежих досок помоста, а во рту вкус лакричных леденцов. Усилием воли отогнала видение прошлого.
Снова посмотрела на колонну, готовую прорвать холст, на хрупкую девушку, не догадывающуюся, что ее тело через секунду разобьет каменная глыба.
– Великолепная картина. Идеальная, – сказала Паула тихо, почти шепотом, для самой себя, но маэстро услышал. Медленно обернулся, посмотрел мимо ученицы, иронично приподнял бровь:
– Говорят, трагедия художника в том, что он не может достигнуть идеала. Но на самом деле, когда тот достигнут, причем в полной мере, возникает еще большее разочарование. Волшебная сила, таинственность совершенного творения теряется. Созданное произведение становится всего лишь отправной точкой для создания другого, не похожего на прежний идеал.
Паула улыбнулась. Раньше она честно пыталась понять парадоксальные размышления Александра, теперь просто наслаждалась ими. Принимая как аксиому каждое высказывание.
– И чей же это загубленный идеал?
– Ты не знаешь его. Пока никто не знает.
– Это символы? Плющ, ионическая колонна, полуразрушенная лестница на заднем плане... Они изображены с умыслом, или просто...
– Думаю, он сам не может сказать точно. Единственная цель художника – запечатлеть собственные переживания. Но с того момента как произведение закончено, оно живет самостоятельной жизнью и высказывает совсем не то, что в него было заложено.
Александр подошел ближе. Встал за спиной Паулы. Она продолжала смотреть на картину и вдруг увидела. Цвета на полотне стали меняться. Густая киноварь проступила сквозь белила, и теперь светлый хитон девушки у колонны перечеркивала алая полоса пояса.
Дрожь восхищения пробежала по спине ученицы, как всегда, когда она видела волшебство маэстро.
– Так лучше, – произнес он, и Паула снова задрожала, на этот раз от его голоса. Глубокого, наполненного низкими звучными нотами. Банальные желания, недопустимые во время сеанса высшей магии, затуманили голову. Ясность восприятия рассеялась. В его словах больше не было смысла, лишь чередование минорных нот, словно в пении виолончели.
– Природа, как и жизнь, всего лишь копирует искусство. Воздействуя на произведение искусства, я меняю реальность.
Она пыталась сосредоточиться, но добилась только того, что услышала стук его сердца. Размеренный, чуть замедленный, эхом отдающийся в ее теле.
– Паула, взгляни на себя.
Когда Александр произносил ее имя, в его голос возвращался легкий акцент. Получалось «Паола». Юная фэри посмотрела на свою белую блузку. На тонкой ткани рукава появилась алая полоса – от плеча до манжета. Такого же цвета, как и на полотне. Вот оно – воздействие искусства на реальность. Наверное, если бы он захотел, колонна на картине рухнула на девушку, стоящую на переднем плане, а Паула упала бы на пол с размозженной головой.
Ученица снова взглянула на рукав. Красный цвет был лишним в ее костюме, и маэстро прекрасно знал это. Шутка в его стиле. Еще вчера он цитировал Бодлера[17], завязывая галстук перед зеркалом: «Неразумно сводить дендизм к преувеличенному пристрастию к нарядам и внешней элегантности. Для истинного денди все материальные атрибуты – лишь символ аристократического превосходства его духа».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});