на то, чтобы сделать приготовления и попрощаться с друзьями, что я и сделала в очень хорошем настроении, так как думала, что передо мной открывается прекрасная перспектива. То, что произошло потом, вывело меня из заблуждения. Мы отплыли на пароходе из Сент-Кэтрин-Докс в Булонь и, вместо того чтобы отправиться, как я ожидала, в гостиницу, поехали в частный дом на улице N-C неподалеку от улицы Экю. Кроме того, я должна сказать вам, что с нами ехали еще три молодые женщины. Одна была горничной, другая няня-гувернантка, а третья повар. Меня представили им как людям, с которыми мне придется общаться, когда мы приедем в дом мадам. Фактически они были представлены как домочадцы; и, бедняжки, верили, что таковыми и являются, находясь в том же заблуждении, что и я. Дом, в который привезла нас мадам, был просторным, удобным и, как я потом обнаружила, хорошо, если не изящно, обставленным. Нас провели в очень хорошие спальни; они были лучше, чем, по моим предположениям, должны быть спальни, выделенные для слуг. И когда я заметила это мадам и поблагодарила ее за доброту и уважение, она ответила с улыбкой:
«Разве я не сказала вам, как хорошо с вами будут обращаться? Эти вещи мы делаем лучше во Франции, чем в Англии».
Мне не стоит распространяться о том, что затем последовало. Легко представить себе все те ужасы, которые пришлось пройти бедной девушке. Ее все-таки сломали, и ей пришлось подчиниться своей судьбе. Она не знала ни слова на французском языке и не представляла себе ни единого способа, с помощью которого могла бы все исправить. Но его она, к счастью, узнала несколько необычным образом. Когда ее образ жизни стал для нее невыносим, она приняла решение положиться на великодушие молодого английского джентльмена, который имел обыкновение посещать их заведение и который, казалось, испытывал к ней какие-то нежные чувства.
Она призналась ему в своем бедственном положении и стала умолять защитить ее или указать путь к спасению. Он сразу же ответил: «Вам лучше всего пойти к британскому консулу и все рассказать ему. По всей вероятности, он отправит вас назад на родину». С ее стороны потребовалось некоторое время на уговоры, чтобы убедить друга сотрудничать с ней. Самое главное, что нужно было сделать, — это сбежать из публичного дома. Это было почти невозможно, так как за девушками бдительно следили. Но иногда им позволялось, если они не проявляли недовольства, выходить на прогулку в город. Эта девушка местом своих прогулок, как правило, выбирала крепостные валы, окружавшие Готвиль, и, когда ей позволили эту привилегию, она приняла решение не пренебрегать никакой возможностью, которая ей может представиться. Она договорилась встретиться там со своим молодым другом и сообщила ему о дне, когда сможет выйти из дома. Если девушка, которой разрешали прогуляться, случайно встречала на улице мужчину, известного бонне или обслуге как завсегдатай их заведения, она удалялась на приличное расстояние или вообще уходила. План оказался успешным, девушка обратилась к консулу, и он выдал ей паспорт, чтобы возвратиться в Англию. Он также предложил ей некоторую сумму денег, чтобы оплатить проезд на родину. Этой необходимости она избежала благодаря доброте ее молодого английского друга, который щедро дал ей несколько фунтов и посоветовал ей немедленно возвращаться к своим друзьям.
Возвратившись в Англию, она поняла, что ее друзья не хотят поверить в то, что она им рассказала, и оказалась предоставленной самой себе. Не обладая сильным характером и находясь в смятении, она обнаружила, что ей трудно заниматься каким-то респектабельным делом, и в конце концов прибегла к проституции — так трудно возвратиться на путь истинный, сбившись с него однажды.
Наверное, почти невозможно остановить эту торговлю, но, по крайней мере, бесчестных негодяев, которые греют на ней руки, можно напугать преданием гласности их деяний и возмущением общественности, неизбежно последующим за этим. Что может быть более ужасным, чем похищение доверчивой, ничего не подозревающей девушки, в некоторых случаях мы без преувеличения можем сказать — ребенка, ведь пятнадцатилетняя девочка не так уж и старше тех, которые подходят под положения Закона епископа Оксфордского. Повторяю, что может быть ужаснее, чем, как в нашем случае, перевоз девочки под фальшивым предлогом с ее родины в чужую страну, где она обречена против своей воли на жизнь, полную самого отвратительного рабства и деградации? Причем она не была виновна в каком бы то ни было преступлении против этой женщины или законов этой страны.
Трудно поверить, что такой работорговлей белыми людьми занимается много людей, но это, несомненно, так.
Это не вопрос к законодательству; ведь что мог сделать парламент? Единственным способом уменьшить беззаконие является широкое распространение знания о существовании такого позора, чтобы те, кого оно касается самым непосредственным образом, могли насторожиться и тем самым получить возможность избежать попадания в ловушку, столь хитроумно расставленную для них.
Большой похвалы достойны те благотворительные общества, которые интересуются этими вопросами, особенно общество, на которое мы уже неоднократно ссылались, это Общество защиты женщин и детей, председателем которого является лорд Рейнхэм.
Благодаря им может быть сделано много добра и может быть предотвращено много несчастий. Эти бедные девушки предпочли бы той презренной жизни, в которую они были обманом вовлечены, сибирские рудники со всеми их ужасами, включая кнут, если бы у них был выбор. Ведь все их надежды рухнули, все их чувства попраны, вся их жизнь разрушена и приносит им страдания вместо счастья и разумных удовольствий.
Мысль о рабстве любого рода отвратительна уму англичанина; но когда это рабство включает в себя лишение свободы, а также моральное и физическое подчинение господствующей силе, являющейся причиной этого заточения, она становится вдвойне и втройне отвратительной. Если бы дело было просто в лишении воздуха и физических упражнений или даже в выполнении самых низких обязанностей, это можно было бы вынести с некоторой долей смирения со стороны потерпевшего, насколько бы ни было незаслуженным наказание. Но здесь у нас совершенно другой случай: жертва не совершила никакого преступления, разве что по самой своей природе: ведь разве это ее вина, что она привлекательна и является женщиной? За этот каприз Создателя в момент ее рождения она осуждена на жизнь, полную страданий, деградации и отчаяния, она вынуждена принимать ненавистные для нее ласки, быть игрушкой то старческой чувственности, то импульсивной молодости — и то, и то в равной степени омерзительно, отвратительно. Если обольщение ей противно, то проявления нежности только делают ее одиночество более ощутимым, а щедрое внимание усиливает остроту ее горя; все вокруг