Читать интересную книгу Повседневная жизнь Вены во времена Моцарта и Шуберта - Марсель Брион

Прибытие в Хофбург маршала Бертье с предложением об этом браке не вызвало бурной реакции, подобной той, которую спровоцировала история с Бернадотом и его флагом, оно ввергло венцев в удивленное оцепенение. Народ не понимал, как Габсбург может согласиться на брак австрийской принцессы с бывшим солдатом удачи, возведенным на трон горсткой людей. Все в отчаянии вспоминали печальный прецедент: отъезд в Париж Марии Антуанетты; теперь же женой «бурбона»{35} должна была стать Мария Луиза!

Брак, заключенный в подобных условиях, не может принести счастья, думали венцы, неспособные проникнуть в далеко идущий политический подтекст этого дипломатического акта, который считали просто чудовищным. И народ, несомненно, оказался прав, поскольку выдвинутые обоими монархами политические соображения не привели к ожидаемым результатам. Наполеону пришлось довольно быстро убедиться в том, что никакой брак не гарантирует долговременного союза. Этой иллюзорной гарантии мира, этому соглашению, позволившему Наполеону войти в «семью» коронованных голов Европы, суждено было оставаться эффективным лишь столько времени, сколько Франц считал выгодным для своей страны.

В день 11 марта 1810 года, когда в Вене была отпразднована эта свадьба, Наполеон не приехал в Вену, и в народе это сразу отметили. Суеверным людям не нравятся браки «по доверенности»; эти люди обратили внимание наивных обывателей, ожидавших тысячи радостей от свадебной церемонии, что представителем Наполеона перед алтарем был не один из его братьев и даже не один из его маршалов, а эрцгерцог Карл собственной персоной, триумфатор Эсслинга и Асперна, «победитель Непобедимого». Как могла Вена не усмотреть в этом обстоятельстве предвестия будущих несчастий и новых военных кампаний? Разве не было это свидетельством того, что эпоха окончательного мира в столице империи еще не наступила?

Глава седьмая

ТАНЦУЮЩИЙ КОНГРЕСС

Зрелища и скандалы. Мемуары и полицейские архивы. Сто тысяч иностранцев в Вене. Памфлеты и сатира. Первые роли. Каслри. Принц де Линь. Талейран. Александр I. Меттерних

Можно по-разному описывать Венский конгресс. Можно, например, подобно графу Гард-Шамбона, потерявшему голову от собственной светскости и очень гордому тем, что присутствовал на всех приемах, видеть только хронику интриг и удовольствий, которым предавались князья и князьки, в перерыве между двумя вальсами и двумя ужинами резавшие на куски Францию, не считаясь с правами национальных меньшинств.

Можно смотреть на него глазами Байрона как на «гнусное зрелище», способное возмутить всякого благородного человека. Можно также проследить за одной из самых волнующих дипломатических шахматных партий, которые разыгрывали европейские государственные деятели, и распутать нити одного из сложнейших планов, которые пытались задействовать, чтобы обеспечить длительный мир Европе, выходившей из Наполеоновских войн обескровленной и опустошенной.

Можно, наконец, — и только этот угол зрения соответствует теме и плану настоящего труда — смотреть на актеров этой пьесы, то трагической, то шутовской, а чаще всего шутовской и трагической одновременно, глазами венского буржуа, ошеломленного тем, что его любимый город внезапно стал цен-гром общеевропейской дипломатической игры, тем очагом, где создавался или, точнее, где пытались в соответствии с надеждами идеалистов создать новый мир.

Да, несомненно гнусное зрелище представляли собой эти монархи, выступавшие с угрозами в адрес малых государств, пытаясь таким образом привлечь их на свою сторону и вынуждая других действовать в своих интересах с помощью подозрительных сделок, но тем не менее прежде всего это было зрелище, спектакль, что для рядового венца было основной стороной вопроса. Для «человека с венской улицы», плохо информированного о политических проблемах, лежавших в основе игры, и едва знающего собственную «историю» этих людей, собравшихся, чтобы делать историю, конгресс был всего лишь длинной последовательностью празднеств, более или менее отдаленным свидетелем которых он был, комедией, длившейся несколько месяцев, где актеры носили всемирно прославленные имена и роскошные одежды, придававшие спектаклю еще более высокую цену.

Зрелища и скандалы

Для венцев — любителей исторического анекдота, а значит, решительно для всех венцев во время этого конгресса происходило нечто еще более интересное, нежели действие, разворачивавшееся на сцене: кипение скандалов за кулисами, потоки правдивых или ложных новостей, свежие утренние сплетни по поводу частной жизни высокопоставленных персон. Неписаная история этих интриг переходила из уст в уста, передавалась слугами, горничными, ливрейными лакеями и конюхами. Каждый, прослышав какой-нибудь пикантный слух, спешил поведать о нем соседям, и уже через несколько часов он становился достоянием всего города, докатывался до его предместий. Обычно чрезвычайно падкая на подлинные, а то и на сомнительной достоверности факты из частной жизни своих полубогов-актеров Вена интересовалась теперь тайными связями монархов и их разрывами, разнообразными вариациями той кадрили чувств, танцовщиками в которой были короли, а фигуры которой беспрерывно составлялись и распадались в зависимости от тех, кто правил бал на сегодняшний день. В салонах знати и в гостиных буржуа ни о чем другом не говорили. Слухи, исходившие из передних особняков, распространялись во дворах скромных домов, на улицах, и запутанная полицейская сеть, раскинутая надо всем городом министром Хагером, улавливала все эти слухи, которые могли представлять интерес для Полиции двора, и добавляла к ним по своему усмотрению новые детали, отмечая в картотеке малейшие пересуды, и не было ни одной самой мелкой сплетни, из которой полицейские ищейки не извлекли бы пользы для себя.

Прибавьте к интересу, проявлявшемуся австрийской полицией к этому скандальному эхо, любознательность бесчисленных тайных агентов, которых привезла с собой в Вену каждая делегация под личиной секретарей или под ливреей слуг. Эти деятели тоже прислушивались во все уши ко всему, что можно было услышать, рылись в корзинках для бумаг и кучах выметавшегося по утрам мусора, уверенные в том, что в один прекрасный день в их руки попадет какой-нибудь важный документ, который они тут же передадут в зашифрованном виде в заинтересованную канцелярию. Поскольку изобретательность шпионов позволяла разгадывать самые сложные шифры, а все письма перлюстрировались на почте и читались в секретных кабинетах прежде, чем отправиться по месту назначения, поскольку каждый был заинтересован в том, чтобы задержать переписку другого и осведомиться о ее содержании, то случалось, что венская публика оказывалась проинформированной о том, что обсуждалось на заседаниях конгресса или решалось между дипломатами в кулуарах салонов, раньше, чем заинтересованные правительства получали эти сведения в своих далеких столицах.

Все это возбуждало праздношатающихся, питало досужие разговоры в кафе, во время антрактов в театре, прогулок по Венскому лесу, и каждый житель столицы поддавался лестной для него иллюзии хоть какого-то скромного участия в конгрессе и сопереживания возбуждающим перипетиям этой монументальной комедии всеевропейского масштаба. Куда больше материальных выгод, которые удавалось извлекать в условиях такого притока богатых и праздных иностранцев, двигавших торговлю, ценилась совершенно необычная, выпавшая на долю Вены честь принимать в течение такого длительного времени столько монархов с их дворами и слугами.

Впрочем, выгоды были реальными только для тех, кто получал немедленную прибыль от торговли, так как значительное увеличение спроса при остававшемся почти неизменным предложении вызвало дефицит товаров и рост стоимости жизни, и таким образом непосредственным экономическим последствием конгресса стало, с одной стороны, значительное обогащение достаточно многих лиц, но с другой стороны — нарушение равновесия состояний и доходов и появление скрытого недовольства в отношениях между общественными классами; отдаленные результаты этого позднее обнаружатся в революции 1848 года, о которой можно сказать, что она в определенном смысле была спровоцирована конгрессом.

Результатом этого спектакля, ошеломившего добрый венский народ, но явившего ему очень плохие примеры, было заметное падение нравов. Распутство знатных иностранцев в этом мудром, серьезном городе, любившем развлекаться невинно, почти по-детски, в городе, само легкомыслие которого исключало развращенность, как бы оправдывало аморальность, которую подданные Марии Терезии, Иосифа II и Франца I привыкли осуждать и которую они, во всяком случае, никогда не встречали у своих собственных монархов. Похождения таких высокопоставленных особ, как царь Александр, великий герцог Баденский, король Вюртембергский, если назвать только самых известных, начинали казаться простительными или, по крайней мере, оставались вне критики.