власти якобы проистекает из громадных размеров империи и отсутствия контактов с иностранцами[446].
Теория климатов Монтескье, в которой россияне были отнесены к числу «северных» народов, неоднократно использовалась публицистами периода Французской революции, например автором «Анекдотов о различных народах России» Ж.-Б. Шерером[447]. Но если нечувствительность русских к несчастьям, лишениям и тяжкому труду некоторыми публицистами оценивались положительно, то, по мысли Шерера, такие естественные факторы, как суровость климата и грубость почв, сильно задерживали развитие нравов в России. То была весьма распространенная точка зрения. Типичный представитель литературных «низов» конца XVIII в. памфлетист Ж.-П. Марат по той же причине критически оценивал состояние ресурсов России: «Несколько пушных предприятий, строевой лес, медь и селитра – вот единственные отрасли ее торговли, между тем как она лишена некоторых продуктов первой необходимости. В течение семи месяцев земля там почти везде покрыта снегом, льдом, инеем, и даже когда она не скована морозом, она не украшается ни весенними цветами, ни осенними плодами»[448]. Не удивительно, что во французской прессе на протяжении революционных лет, когда все торговые отношения между странами были прекращены, Россия приняла очертания страны с истощенными природными ресурсами, чье население грозит выплеснуться на плодородные европейские земли. Таким образом, стереотип о суровом климате и экзотической природе страны оказался тесно связан с доминировавшей во Франции политической идеологией и внешнеполитической пропагандой.
Европейскому читателю были доступны и более точные описания российского климата. В конце XVIII – начале XIX в. труды по географии, в большом количестве выходившие, например, в германских государствах, весьма правдиво, опираясь на многолетние наблюдения, описывали здешнюю погоду. Из них читатель мог узнать, в какие числа обычно выпадает первый снег, когда, как правило, устанавливается снежный покров на земле и ледяной на реках и когда снег сходит, а температуры становятся положительными[449]. Но подобные сочинения не были популярным чтением ввиду большого количества статистических данных, часто к тому же представленных в виде таблиц.
В литературно-исторических сочинениях авторы часто описывали российский климат и природные условия сходным образом с климатом других северных стран и регионов, таких как Швеция или Польша. Хотя на территории России особо выделялся такой «полюс холода», как Сибирь, границы этого региона определялись авторами весьма произвольно.
Революционное десятилетие и последовавшие годы наполеоновских войн способствовали рождению нового информационного рынка и серьезных изменений в средствах коммуникации, а следовательно, и интерес журналистов к климату и природе Российской империи подвергался переменам, становился более пристальным, но полностью привязанным к военной и политической конъюнктуре.
* * *
Во французских газетах эпохи Революции тема климата была одной из популярных при описании Российской империи. Погода в России заметно отличалась от французской, и потому ее описаниям были посвящены многие страницы записок путешественников, философских трактатов и иных литературных произведений. Климатические особенности становились важным признаком инаковости Российской империи, и многие авторы использовали распространенное представление об отличии погоды в России от французской для придания своим сочинениям дополнительной привлекательности для читателя. После многочисленных ярких рассказов о необычных погодных явлениях, имевших место в России, уже ни один автор не мог игнорировать эту тему. Газеты также не обходили ее стороной и нередко описывали российскую погоду с помощью сложившихся литературных штампов. При этом сходные описания различных климатических чудес можно найти в статьях, посвященных центральной России, Польше, Пруссии, Швеции и Дании, то есть тех стран, которые именовались в географической и литературной традиции Франции XVIII в. северными.
Наиболее часто французский читатель получал из газет сведения о заурядных явлениях северной природы, таких как начало ледостава на реке Неве. Комментаторы напоминали, что судоходной эта река была всего 200 дней в году, что по меркам Центральной и Западной Европы выглядело довольно экзотически[450]. Не менее необычно выглядели газетные заметки из Петербурга, публиковавшиеся в июне, которые сообщали о таянии льдов и начале невской навигации[451].
Подробные географические описания страны в прессе было обнаружить невозможно. В представлении французского читателя обитатели холодной и скованной льдами России находились полностью во власти непредсказуемой стихии. Видимо, руководствуясь этим постулатом, газетные редакции подробно описывали различные «стихийные» инциденты, связанные с деятельностью человека, уносившие многие жизни, такие как пожары, взрывы и т. д.[452] Иные отдаленные от Санкт-Петербурга города и вовсе упоминались во французской прессе исключительно благодаря теме природной экзотики и климатических факторов. Так, в сентябре 1793 г. читатели Moniteur могли прочитать о страшном пожаре в Орле, уничтожившем в июне сразу 800 домов[453]. Летние пожары, довольно часто случавшиеся в России, относились к самым страшным последствиям стихии. Большой пожар в Архангельске нанес ущерб на 2 млн рублей[454], а в результате большого пожара в Киеве старый город, как писала газета, практически весь выгорел, новый, расположенный на возвышенности, практически не пострадал[455]. В этой заметке интерес представляет разделение города на старый и новый в зависимости от характера застройки (деревянная – каменная). Киевский пожар 1811 г. в первую очередь затронул Подол – район проживания бедных слоев населения, где большинство домов действительно были деревянными, в то время как районы проживания состоятельных людей, где преобладала каменная застройка и которые оказались не затронутыми стихией, на самом деле были даже несколько старше. Подобные сообщения давали понять читателям, что в России города в основном деревянные, а, следовательно, общий уровень развития страны невысок.
Тема холодной погоды в России регулярно и подробно освещалась в прессе. В феврале 1802 г. было опубликовано письмо из Белостока в новой Восточной Пруссии (т. е. бывшей Речи Посполитой) о сильных морозах. «В первые месяцы зима была умеренной, но 1 и 2 января термометр показал минус 21 по Реомюру, затем на два дня потеплело, но 6 числа начался опять с большой силой, 7 и 8 температура доходила до 25 градусов. Мы почувствовали сильные толчки землетрясения, которые потрясли дома до самого фундамента, и тарелки и стаканы подпрыгивали. На следующий день в центре города обнаружилась большая и глубокая трещина. Холод так усилился, что протопить дома стало невозможно. Еще через день подземные толчки повторились, а холода дошли до 27 градусов»[456]. Интересно, что в этом сообщении речь о двух не столь обычных для Франции явлениях природы – сильных морозах и землетрясении, что делает их взаимосвязанными. Читатель мог решить, что это именно сильные холода вызвали землетрясение. Иногда сообщалось и о совсем уж невероятных природных явлениях: «.Разрушительное событие произошло в Сибири. Участок земли в мгновение ока провалился в местности, где в шахтах добывают золото и серебро, и вся эта территория превратилась в огромное озеро. Все погибли, и едва ли несколько человек избежали смерти. Последние