Читать интересную книгу Статус неизвестен (СИ) - Юрий Шубин

Тяжелая листовая дверь скрипуче пискнула и повисла на железных петлях.

— Кто здесь?

Задумавшегося водителя броневика не слишком деликатно рванули за грудки и вытащив из кабины бросили на песок. Чужой палец лег на губы, а ствол пистолета коснулся переносицы. На него смотрели бесшабашно веселые и умные глаза. Они по-кошачьи жмурились. В ушных раковинах подсыхали струйки крови. Парса контузило и в его взгляде жила не прописываемая глубина боли, как отраженные ветви деревьев в потревоженной воде. Он мог убить в любую секунду. Смешливый и чумной.

Задние двери броневика-два его мозолистых тела, плотно захлопнулись. И не успев толком отдышаться Иллари интенсивно зашарил в багажном бортпаке пассажирско стрелкового отсека. Услышав тихий свист Парса он бросился к пулемету во вращающейся башне и стал искать ничтожный намек на чужое присутствие в паутине прицела. Из наползающей гари, которая благоприятно затруднила активный розыск нашей троицы, следуя своим инстинктам, бесшумно выкрался чумазый от сажи Рон. На белобрысой голове это выглядело особенно страшно.

— Ты грязный как черт, — с отеческой мягкостью в голосе приветствовал его Иллари.

— Живя в аду трудно не сблизиться с дьяволом, — не скрывая радости ответил Рон подходя к броневику. — Хотя вы оба больше меня похожи на подгоревшую индейку, — и Рон покосился на Парса.

— Я пэ-по-почти нэ-ни-чего н-не слышу, н-но в-все пэ-п-преккрас-сно вэ-в-вижу, — вымучил из себя Парс, злостью глуша подступающую боль и ударил рубчатой рукояткой пистолета по выпуклому, шишкастому лбу лежащего под ним водителя.

Мотор громогласно ревел теребя вялый заморыш смерча под колесами броневика. Под хлопьями пепла казалось что дорогу присыпают грифельной пудрой. Машина освободилась от дымной черноты километра через полтора. Рон вертел дужку руля, а рядом сидел Парс. Бисеринки пота выступили на его подергивающимся от тика лице. Космодесантники двигались против шерсти. Навстречу пронеслось три бронемашины, одна за одной, спеша к очагу пожара. Видимо пропуск красующийся на щитке угнанного броневика был особенно козырным. Их ни разу не остановили. Едва, по долгу службы, завидев заветную бумажку с изображением зажатого в здоровенный кулак скомороха в рогатом колпаке с бубенцами, кардоные отдавали честь и пропускали без всякой задержки и досмотра.

Иллари заглянул в кабину таща за собой какие-то вещи:

— Я искал чего пожрать, а тут вот, — и он показал ранец, малые саперные лопаты и дополнительные поясные сумки. — Узнаете?

Сомнений быть не могло-амуниция принадлежала им.

— З-зэ-забудь, кэ-ка-а-кая вэ-война без мэ-м-ор-р-одерства.

— Ты не прав, Парс, — стволы по краю дороги просветлели утончаясь и открыли широкий белый песок. Рон притормозил и стал вписываться в змейку бетонного лабиринта:-Все куда по круче будет. Мы ведь не астронавты с негоцией к ним залетевшие а непонятно кто такие. А что недопонимаешь-тем и не владеешь. И если нас изловят, жалить будут в самый пупок. Шантажом и мандражом. В разработку возьмут и копать станут по самую лопатную шейку.

Ветерок веял под одеждой лихорадящим сквозняком. Рон лихо выруливал меж бетонных заграждений как по старой уже знакомой колее, хотя впервые пересекал ее легально. Огонь на броневике взорванном Парсом померк и осел. Брошенные трупы с некой раздувающейся фиолетовой озлобленностью взирали на агрессоров из разных мест. Космы дыма замазывали нестерпимое солнце. Канонада упрямо дрожала теперь вдали. Кто-то упорно продолжал с ними биться без их участия. И от этого было не менее тревожно чем от вида знакомых окопов, запустелых ходов сообщения и курящегося вулканчика развороченной пулеметной точки.

Спецназовцы выпрыгнули из машины, разогнав шерстокрылых падальщиков, которые нехотя взмыв сели тут же караулить добычу. Ветер трепал мех на загривке мертвой ездовой кошки. Обломанные свисающие с дерева оглобли напоминали недостроенную виселицу. Перекошенный короб каретного катафалка зловеще торчал из травы разбухшим слоном. Второй кошары, пережившей такое, нигде не было видно.

Космодесантникам нельзя было отказать в мужестве как и в праве на собственные мысли, хотя их силы давно подошли к концу. Парс утерся, размазав по щекам кровавые полоски. Под ногами хрустели обломки каретного катафалка. Парс опустошенно гонял в себе одну и ту же мысль: «А что если тело Крейга сгорело в том подбитом броневике?». Он всю дорогу думал об этом. Если кто-то еще глубоко в себе скрывал подобные опасения, то слух говорить не стал.

Иллари опустился в траву и поправил задравшуюся порванную юбку, прикрыв ляжки пухляночки. Космодесантники ходили кругами, по очереди натыкаясь на трупы возницы, его благоверной и двух кардоных. Бесполезные махи ногами. Рон со стоном зевнул и вдруг заметно приободрившись пошагал совсем в другую сторону. В светлых кудрях золотом играло солнце. Сначало он наткнулся на переливающуюся шоколадную вафлю одроформы. Поплутав еще немного отыскал и Крейга. Термо поляризованный мешок лежал пристегнутый к планирующим носилкам в глубокой траве, как подводная лодка на дне зеленого океана. Крейг словно дремал на припеке и выглядел куда лучше здешних мертвяков. Подошедшие Иллари и Парс испытали странную гордость по этому поводу. Но были и вопросы. Солдаты с броневика подобравшие их амуницию не нашли тело Крейга? Или не захотели возиться с трупом? Или торопились перевести живых космодесантников в тот же разряд? Сие осталось в тумане домыслов и предположений.

Спецназовцы загрузили планирующие носилки с телом Крейга в броневик, развернули машину и были таковы. На обратном пути качественная бумажка на броне раздвигала любое сторожевое охранение как рыцарский щит.

Они сами где-то ошиблись и свернули не туда. По краям дороги были воткнуты ядовито-желтые треугольные флажки с надписью черными буквами из одного слова «мины». Им пришлось бросить машину и навьючившись пойти пешком. В переливчатом мареве, нарезанные косыми лучами на куски, космодесантники двигались медленно и неуклюже как боксеры в одиннадцатом раунде. Они сбивались с шага, их ноги подкашивались. Трава выталкивала из земли неугодные ей камни. Война не прекращалась ни на минуту. Сквозь шорох таких шагов прорезались зубы скальных пород. Пропахшие грязью, усталостью и смертью космодесантники сами были войной и пахли ею. И где-то в дали слышался неослабевающий лай ищеек. Только будущее могло ответить на вопрос сколько продлиться эта погоня.

Мертвые и живые

В сложенных ладонях стрельчатых окон мозаикой сияли патриархи и святые. Стоял теплый вечер. Неповоротливо медленный. В свете лампадного огонька разносящего густой липкий аромат. Отблескивали медовым золотом тяжелые ризы окладов. Высокие гулкие своды рассекали балки, образуя крест. Гобеленовые шпалеры во всю стену, от сшибленных барельефами колон до бархатно-персикового ковра, украшал ажур причудливой вязи. Астрел не торопясь отнял руку от лица и перекрестился, потом стиснул подлокотники кресла. Отец Аквитин не ответил на его взгляд. В схваченном в поясе длинном хитоне его преподобие упорно смотрел в даль и молчал. Астрел был подавлен и воспринимал этот разговор как акт неповиновения:

— Мы есть недолговременное соединение белков, углеводов, железа, фосфора и чего-то там еще. И только душа делает нас похожими на что-то более вечное и сознательно пропагандирующее перед кем-то скептически настроенном величие осмысленного разума. Я думал так, что хомодермики, одни из тех немногих, которые знают для чего они живут. Держа в руках жизнь и смерть разных людей мы попечительствуем над плотью благо образуя мир в соответствии с заповедями Господа. Как не странно, но кровь… пусть и такая, на моих руках заставляет по другому относиться к проистеканию жизни. Ведь что делаем мы-касается всех. Например почему у нас так мало случается драк и увечий. Опасаясь покалечить чужое тело мы заранее, не нанося непоправимый вред, в мыслях держим про запас, что оно может стать, по неизъяснимой природе судеб, оболочкой для наших хороших знакомых. Как бы дурно воспитан не был нынешний ее обладатель. Для нас чужое-это будущее свое, — Астрел Сатерлан глядел скорбными как у мученика глазами:-Говорят, трус умирает тысячи раз. Но десятки, сотни тысяч раз люди повторяют в уме смерть своих близких. Вы же помните каким замечательным мальчиком он был. Где-то под кручей, у самой топкой тени воды до сих пор торчит этот злополучный пень. Пила безжалостна, а река молчалива. Ни дерева, ни качели с которой прыгали в воду мальчишки не осталось. Только подводный камень сломавший жизнь моему ребенку не высыхает от слез моих. Карэл подавал такие надежды, у мальчика был абсолютный слух. Учитель музыки хвалил Карэла за очень точную постановку рук. Он запоминал мелодию с первого раза и по всем статьям должен был стать музыкарием в храмовой капелле. Звонкий клавесин струился радостными дрожащими звуками как продолжение его улыбки. Ведь все пальцы при падении до единого остались целы. — Астрел слабо улыбнулся и умоляюще взглянул на его преподобие. — Вот только сильный ушиб позвоночника, — Астрел ощутил, как пусто сдавилось в животе. — Теперь, закрытый и задвинутый в дальний темный угол клавесин больше напоминает изящный гробик. Компактный упаковщик смерти. Пустота и холод, охватывающий утробный ужас, будто из тебя самого все повыкачали да повыскребли. От звонка этого клавесина оглохнуть можно, но проснуться нельзя. Вот в чем бесящая меня правота!