Я переписал всю статью, как песню, из которой нельзя слова выкинуть. Я делал выписки, конспектировал. Я впитал весь её смысл в себя до той степени, что она стала моей, отражением моего духа.
Сейчас я пользуюсь тогдашними выписками и конспектами и заново переживаю состояние более чем сорокалетней давности.
Идеи, изложенные в статье, были как вулканические извержения, и их мог родить в себе только человек с судьбою Василия Александровича.
Статью он начинал так: в учительской среде можно услышать дискуссию – обязательно ли, чтобы каждый педагог любил детей? «А если я их не люблю? – щеголял своей оригинальностью один учитель. – Если от их галдёжа у меня головная боль? Если я только и знаю светлые минуты, когда не слышу их и не вижу? Что же, прикажете оставить школу и переквалифицироваться?» Такому учителю Василий Александрович отвечает резко: «Да, надо оставить школу и приобрести другую специальность. Или же воспитать в себе любовь к Ребёнку – третьего не дано». Это потому что «Любовь к Ребёнку в нашей специальности – это плоть и кровь воспитателя как силы, способной влиять на духовный мир другого человека. Педагог без любви к Ребёнку – всё равно, что певец без голоса, музыкант без слуха, живописец без чувства цвета».
Далее последует серия цитат, которые не нуждаются в комментариях.
«Нельзя познавать Ребёнка, не любя его».
«Речь идёт о мудрой человеческой любви, одухотворённой глубоким знанием человеческого, пониманием всех слабых и сильных сторон личности, – о любви, предостерегающей от безрассудных поступков и вдохновляющей на поступки честные, благородные.
Любовь, которая учит жить, – такая любовь нелегка, она требует напряжения всех сил души, постоянной отдачи их».
«Мудрая любовь к детям – вершина нашей педагогической культуры, мысли и чувств. Сердечность, теплота, доброжелательность в отношении к Ребёнку, – то, что можно назвать общим словом – доброта, является результатом большой, длительной работы педагога над самовоспитанием чувств».
«Мудрая человеческая любовь к Ребёнку и детству – чувство, одухотворённое глубоким раздумьем, богатством мысли. Духовная пустота никогда не пробуждала и не питала подлинной любви».
«То, что мы вкладываем в понятие любовь учителя к детям, любовь детей к учителю, начинается… с удивления, с благоговения одного перед духовными богатствами другого и прежде всего перед богатством мысли».
«Любовь учителя к детям рождается в горении, в борьбе за человека, нередко – в муках».
Меня поражают сердечные откровения Василия Александровича. Посмотрите, как он пишет:
«Если бы я не познавал многогранности человеческого в Ребёнке, если бы каждый день не открывал перед собой чего-то нового в каждом Ребёнке, все дети казались бы мне похожими друг на друга – я не видел бы Ребёнка. А тот, кто не видит Ребёнка, не может и полюбить его».
«Я не могу себе представить, чтобы Ребёнок когда-нибудь надоел мне, чтобы я перестал любить его».
«В самих детях, в их оптимистическом мировосприятии – источник моей любви к ним. Мне хочется быть с детьми. Особенно сильным становится это желание тогда, когда по каким-то своим внутренним причинам я чувствую упадок духовных сил. Знаешь, что общение с детьми вдохновит бодрость, пополнит духовные силы, и потому в такие минуты больше, чем когда-либо, стремишься быть с детьми».
Василий Александрович не «из пальца высасывает» эти истины. Он описывает свою действительную педагогическую жизнь, описывает судьбы отдельных детей, которых преобразила и спасла его любовь.
«Было бы наивно, – говорит он, – представлять себе дело так, что все дети, которые приходят в школу, – красивые розы; и учителю не остаётся ничего, лишь только любоваться ими. Есть розы, есть и чертополох.
Сколько приносят с собой дети уродливого, сколько бывает такого, когда сердце детское – как гнойник, как язва, корни которой уходят в глубину тех дней, когда перед Ребёнком только открывалось оконце в мир.
Бывает, смотрят на тебя не чистые, честные, откровенные, а наглые, лицемерные глаза».
«Разве можно всё это любить?» – ставит он вопрос и даёт такой ответ: «Я люблю Ребёнка не таким, какой он есть, а таким, какой он должен быть. И когда удаётся очистить сердце детское от гнойника и язв, когда в глазах Ребёнка сияет одухотворённость красотой, а не блуждает лицемерная усмешка, я люблю этого настоящего человека, ибо в нём – частица моей души».
Откуда такое глубокое чувство и понимание Любви?
Василий Александрович дал мне и всему учительству, всем педагогам, всем воспитателям ответ на вечный вопрос, от которого мы увиливали. Это так же, как дал человечеству ответ на вечный вопрос Иисус Христос.
Спросите у Иисуса Христа, для кого он пришёл на Землю?
И мы услышим: «Я пришёл призвать не праведников, но грешников».
Спросите: «Кто имеет нужду во враче?»
Он скажет нам: «Не здоровые имеют нужду во враче, но больные».
И что сделает пастух, если было бы у него сто овец, а одна из них заблудилась?
Иисус ответит: «Не оставит ли он девяносто девять в горах и не пойдёт ли искать заблудившуюся? И если случится найти её, то, истинно говорю вам, он радуется о ней больше, нежели о девяносто девяти не заблудившихся».
Только наивный спросит у Иисуса Христа: «Это как, Господи, всех, что ли, надо любить?»
Ибо мы имеем от Него вечную заповедь: «Возлюби ближнего своего как себя самого».
А теперь спросим у Василия Александровича: кому мы – учителя, воспитатели, педагоги – нужны, тем, кто уже воспитан и обучен, или тем, кто в этом нуждается?
Спросим ещё: всех детей, что ли, нам любить, или тех только, кто сам уже любит нас?
Спросим по-другому: неужели любить нужно того, в чье сердце поселилось зло, и того, в чьих глазах цинизм, и того, бессердечного и жестокого, бездушного и безнравственного? Любить этот «чертополох», этих духовных уродов?
Мы уже получили ответы на эти вопросы. «Да-да-да, – воскликнет Василий Александрович ещё раз, – всех, всех, всех детей нужно любить». И расскажет о том, как, любя «уродов», вылечивал их.
Вот о каком открытии читаю я в программной статье Василия Александровича: «Искусство нашей профессии состоит в том, чтобы, ненавидя зло, не переносить ненависть на того, в чьей душе живёт оно».
А дальше расшифровывает эту идею: «На мой взгляд, подавляющее большинство конфликтов между учителем и „неисправными“, „безнадёжными“ школьниками как раз и возникает там, где ненависть ко злу учитель переносит и на Ребёнка. Однако Ребёнок есть Ребёнок, а в том, что зло укоренилось в его сердце, виноваты взрослые».
И как же бороться со злом в душе Ребёнка?
Клин клином, что ли, вышибать?
Нет, избавить Ребёнка от зла злом нельзя.
«Обращаясь к Станиславу К., я старался забыть, – и мне удалось это величайшим напряжением духовных сил, – что в его душе царит зло. И как только мне удалось забыть об этом, мальчик впервые в жизни почувствовал, что в эту минуту обращается человек к человеку».
«Я обращаюсь не к голосу зла, – скажет он далее, – а к голосу красоты человеческой, которая в Ребёнке обязательно есть, которую не заглушить ничем».
Василий Александрович предлагает ещё одну закономерность и предупреждает:
«Если вы забыли о ней, то ни вы не будете любить детей, ни дети не будут любить вас».
А закономерность такая: «Если всё время, на протяжении которого учитель находится вместе со своими воспитанниками, считать единым целым, то две трети его должны быть непринуждённым, товарищеским, дружеским общением, в котором дети забывают, что они – воспитанники, а учитель – их воспитатель».
Василий Александрович вводит новое понятие, рождённое в недрах понятия Любви – защитное воспитание.
«Любить Ребёнка – значит защищать его от зла, которое ещё окружает многих детей в жизни (мы имеем в виду, прежде всего, семью). Ежегодно, когда школьный порог переступают первоклассники, с тревогой смотришь в глаза детям, которые несут в своём сердце открытую рану. Я хорошо знаю этих детей, знаю их родителей, знаю боли и тревоги детской души, знаю, что отдельных детей надо уже не воспитывать, а перевоспитывать. Эти дети у меня на особом учёте, их воспитание я называю „защитным воспитанием“…» Детей надо защищать от одиночества и чувства ненужности, от обмана, нечестности, эгоизма, неуважения к людям, от телесных наказаний и насилия, от заласканности.
«Защитное воспитание – это глубоко индивидуальное творчество педагога. Тут надо так прикоснуться к болезненному, искалеченному сердцу Ребёнка, чтобы воспитание не обернулось для него страданием. От духовного одиночества самой лучшей защитой является пробуждение чувства любви, симпатии к человеку-учителю…»