Читать интересную книгу Молох морали - Ольга Михайлова

— Утром-то? Вельчевский с братом на почту ходили, Лидия Витольдовна с ними пошла, я решил ванну принять. Потом поспал часок, газеты полистал. В Германии введён высокий таможенный тариф, пошлины на железо, бумажную пряжу и хлеб. Кроме того, наш Тургенев получил звание доктора гражданского права в оксфордском университете. Сообщено, что он один из первых русских, удостоенный этой чести. Больше ничего примечательно. На рояле побренчал, подзакусил слегка. Ванну принял.

— Какого чёрта вы принимаете ванну дважды в день? — вскипел Дибич.

— Потому что три раза я не успеваю, — охотно растолковал Нальянов.

Дибич тяжело дышал. До него только сейчас дошло, что убийца Анастасии не арестован и может продолжать убивать.

— Перестаньте ёрничать. Вы, что, думаете, что убийца — маньяк, и Елена… Елена погибла?

Нальянов зевнул.

— Отличительное свойство маньяка, дорогой Андрэ, — постоянство и неизменность. Но постоянство и неизменность проступают только со временем. Если убийца маньяк — это скоро выяснится. Девица могла и заблудиться. Валериан с Вельчевским сейчас взяли шляпку мадемуазель и поищут её с собаками.

Дибич едва сдерживал гнев.

— А вам, холодному идолу морали, это безразлично?

— Ну, почему? Это я предложил взять собаку. Кстати, о расследовании убийства Шевандиной. Её выследила Ванда Галчинская, а Вашу записку Вельчевский обнаружил вложенной в дневник убитой. Он взял образчик моего почерка и сильно интересовался вашим, потому что руку Деветилевича, Левашова, Харитонова, Гейзенберга и Осоргиных уже изучил.

Дибич побледнел и снова сел. Всё его бешенство погасло. Не составит труда найти его почерк в бумагах министерства, а как он объяснит подпись? Рассказать правду было немыслимо, но какие-то объяснения дать было необходимо. Андрей Данилович лихорадочно размышлял, забыв и об исчезновении Елены, но, как назло, ничего в голову не приходило.

— Что же делать? — растерянно спросил он сам себя, но произнёс это вслух.

Нальянов вздохнул.

— Вы же не убивали Анастасию Шевандину, хоть и подставили её под ревнивую месть пятерых влюблённых дурочек, — невесело усмехнулся он. — Но факт остаётся фактом. После ночи с вами она была жива и здорова, а раз так…

— А если я скажу Вельчевскому, что просто пошутил над девицей, а она возьми и прими всё за чистую монету? — жалобно пробормотал Дибич. — Она пришла, ну, а мне, как джентльмену, деваться было некуда?

Нальянов покачал головой.

— Не выйдет. Вельчевский же не идиот. Если бы дело шуткой и закончилось, вопросов бы не было, но убийство… убийство, увы, на любое деяние проливает свой холодный и мертвенный свет. В вашей записке стоят мои инициалы. А джентльменам свойственно подписываться своим именем. К тому же, если бы девица приняла всё не в шутку — прийти она должна была ко мне, именно так Вельчевский и подумает, уверяю вас, — лениво растолковал он.

— Ну, спальню перепутала…

— Ага, — расхохотался Нальянов. — Записка ваша и почерк ваш, инициалы зато мои, спальня снова ваша, девица в моём доме идёт в мою постель, попадает в вашу. Дивны дела твои, Господи.

Дибич вздохнул. Он не мог признаться Вельчевскому, что решил заманить к себе Климентьеву запиской от имени Нальянова. Не мог доказать, что перепутал шляпки. Не мог объяснить, что вовсе не Анастасию Шевандину ждал к себе в полночь — всего за восемнадцать часов до её смерти. Он попал в дурной капкан двумя ногами и понимал это.

— Если вам что-то мешает рассказать правду, — усмехнулся Нальянов, — правдиво солгите. И если вы не настолько щепетильны, чтобы принять от меня помощь…

Дипломат резко повернулся к нему.

— Что мне делать?

— Пусть следствие думает, что я был в курсе этой записки, — посоветовал Нальянов. — Вы можете сказать, что знали о моей связи с девицей, хотели приволокнуться за ней, имея в виду лёгкую добычу, посоветовались со мной, и я согласился, чтобы вы заманили её к себе от моего имени. Мне она была безразлична, и вы знали об этом. Она пришла, вы своё получили, а кто убил девицу на следующий день — знать не знаете. Лучшая ложь та, в которой много правды. — Глаза Нальянова болотно искрились. — Разумеется, о Климентьевой — ни слова, даже если её угораздило стать новой жертвой маньяка: вам до этого дела быть не должно.

— И вы подтвердите, что знали о записке? — оживлённо спросил Дибич. В словах Нальянова ему и вправду померещился выход.

— Что мне, подлецу, стоит солгать следствию? — язвительно рассмеялся Юлиан. — Да, дорогой Андрэ, я готов это подтвердить.

Дибич облегчённо вздохнул. Он понимал, что Нальянов проявляет по отношению к нему высокомерное великодушие, но сейчас решительно всё заслонило беспокойство о себе. Подобная история, всплыви она во всех подробностях в свете, могла здорово уронить реноме и стоить карьеры. Не говоря уже о том смешном положении, при котором он, незадачливый Казанова, ловил в сети утончённую красотку, а получил чужие объедки.

— Благодарю вас, — сказал дипломат почти искренне.

* * *

Однако заняться лжесвидетельством им довелось не скоро: Елены нигде не было. Ростоцкий был бледен, к нему вызвали врача. Эмансипированные девицы недоумевали, Лизавета и Анна испуганно жались друг к другу, Белецкий метался по даче генерала как помешаный, но только путался у всех под ногами. Харитонов, Деветилевич, Левашов и Осоргины отправились в Старую Сильвию, обошли весь парк, выкрикивая имя Елены, но никто не отозвался. Собака Ростоцкого и полицейский пёс Вельчевского взяли след, но явно вчерашний, и Валериан Витольдович с Вениамином Осиповичем, прометавшись несколько часов по поляне и местам пикника, тоже ничего не нашли, убедившись, что девица пропала бесследно.

«Холодный идол морали» в центре всего этого сумбура был воплощением спокойствия: он заказал кухарке бефстроганов и послал за бутылкой роскошного вина, потом прогулялся по чалокаевскому парку и сел обедать в одиночестве, ибо Лидия Витольдовна и Дибич всё же ушли в парк узнать об итогах поисков. Когда они вернулись — вместе с Вельчевским и Валерианом Витольдовичем, Юлиан допивал уже последний бокал.

Дибича безрезультатность поисков всё же сильно обнадёжила, к тому же он был уверен, что убийца, кто бы он ни был, никогда не стал бы нападать на Елену в то время, когда рядом были её дядя и тётя. Она жива, просто… просто… он не знал, что предположить, но верил, что Елена непременно найдётся. Она забрела в какой-нибудь храм или старую церковь в Павловске, заблудилась или повредила ногу…

— Ничего не нашли, Валье? — осведомился Юлиан тоном, который ясно говорил, что в ответе он не сомневается.

— Её нигде нет, — ответил младший Нальянов, приступая к трапезе. — А ты чем занимался, Жюль?

— Меня господин Дибич обвинил в равнодушии к следствию, — любезно улыбнувшись Андрею Даниловичу, светским тоном сообщил Нальянов, — всего-то за то, что часок понежился в ванной. Между тем, — Юлиан вытер губы салфеткой и положил её на стол, — девицу я нашёл.

Дибич в изумлении выронил вилку, звякнувшую о край тарелки, Вельчевский замер, Лидия Витольдовна усмехнулась, а Валериан, сохраняя каменное спокойствие, осведомился:

— И где она, Жюль?

— Вам всем лучше дообедать, а после сопровождать меня.

— Какого чёрта? — вспылил Дибич, с досадой отбросив салфетку. — Вы всё это время знали, что с девушкой?

— Не знал, — покачал головой Нальянов. — Она могла быть в Сильвии, заплутать в незнакомых улицах, упасть о обморок… Есть и ещё один вариант — попала в воды Славянки, и тело её кануло на дно. Однако, прогулявшись в ваше отсутствие по округе, я отверг это допущение. А теперь, когда ваши поиски окончились безуспешно, я могу с весьма большой точностью предположить, где девица.

Лидия Чалокаева единственная не придала большого значения словам племянника. Она с аппетитом ела, заботливо спросила Юлиана, что он будет на ужин, приказала принести ещё вина. Дибич заставил себя успокоиться и снова принялся за еду. Валериан поднял глаза на брата.

— Значит, она мертва? — он, казалось, утверждал это.

Дибич обмер, в глазах его потемнело. Вилка снова со звоном ударилась о тарелку.

Юлиан уверенно кивнул.

— Да, Валье.

— Это… это ваши догадки! — Дибич почувствовал, как рывками заколотилось сердце. — Чушь!

Нальянов усмехнулся и промурлыкал:

— «Белый саван, белых роз деревцо в цвету, и лицо поднять от слез мне невмоготу…»

Дибич побледнел, чувствуя, как спирает дыхание: Нальянов безжалостно процитировал песенку утопленницы Офелии. Валериан же спокойно закончил трапезу.

— Я, кажется, тебя понял, — он исподлобья взглянул на брата. — Ты полагаешь, она… в нашем пруду? У меня была эта мысль, но собаки-то не пошли туда.

Чалокаева нахмурилась, бросила встревоженный взгляд на племянников, но ничего не сказала, хоть было очевидно, что эта догадка Валериана её отнюдь не порадовала. Она не любила, когда кто-то появлялся без ведома хозяйки в её резиденции, а уж утопленницам в собственном пруду и вовсе была не рада. Чалокаева внимательно посмотрела на Юлиана. Увы, на сей раз любимый племянник не смог порадовать её.