Читать интересную книгу Мужчина в полный рост (A Man in Full) - Вулф Том

Стоя в ванной убогой квартирки, глядя на свое отражение, Конрад вспомнил, как мистер Уайлдротски всячески убеждал его подать документы в Беркли. Но к тому времени он уже женился, у него родился сын, на подходе был второй ребенок… и снова, глядя на свое «слепленное» тело с шестью кубиками пресса, он пережил болезненный укол Несбывшегося.

Конрад услышал, как к дому подъехала «хонда» — у машины немного стучал мотор. По каменистой земле дворика зашлепали детские ножки. Конрад прошел в гостиную.

Голос Джил:

— Карл! Ну-ка вернись! Сейчас же! Не смей убегать от меня! Сейчас же вернись и попроси прощения у сестры!

Ножки снова зашлепали; послышался детский плач — ребенок заливался слезами, одновременно хватая воздух ртом.

— Карл! Ну-ка вернись!

Дверь в гостиную с силой распахнулась, и в комнату влетел пятилетний Карл — красивый маленький мальчик, светленький, как мать. Густые прямые волосы падали на лоб, однако лицо у мальчика было красным, перекошенным от ярости, а в глазах стояли слезы.

— Мистер Ка, что такое! — с улыбкой окликнул его Конрад. — Что стряслось?

Улыбка еще больше разозлила мальчика; он начал размахивать кулачками и попал отцу в ногу. Конрад присел перед сыном на корточки, чтобы поймать его кулачки; Карл начал колотить по его рукам.

— Ну что ты, малыш… — успокаивал его Конрад. — Расскажи, что случилось?

— Мама — вот что случилось. Мама меня не любит. А любит только свою кро-о-ошку.

— Да нет же, Карл. Мама любит тебя.

— Ага, любит… Как же! — выпалил мальчик и снова забарабанил кулачками.

Конрад поразился: «Ага… Как же!» Впервые он услышал в словах сынишки сарказм. Это вообще нормально или нет? Неужели пятилетние дети могут быть саркастичными? Может, сын нахватался этого здесь, среди питсбургских двушек? Чего же от него ждать в следующий раз? Похоже, это еще цветочки.

— Карл! Ты меня слышишь?! — Джил стояла в дверях, гневно уставившись на отца и сына.

На двадцать три Джил не выглядела — скорее, на шестнадцать. Ее светлые волосы, разделенные пробором посередине, свободно спускались по спине — такую прическу здесь называли «а ля серфингист». Однако сейчас две длинные пряди, потускневшие от пота, свисали на лицо, закрывая правый глаз. Приятное лицо, похожее на личико ребенка, на лбу прорезали две вертикальные морщинки, спускавшиеся почти до переносицы. Джил покраснела от жары, злости и слишком густо наложенного макияжа.

На ней была мужская рубаха в синюю с белым полоску, расстегнутая снизу на три пуговицы, и джинсы, туго — туже некуда — обтягивавшие бедра и выпиравший животик; Конрад с грустью подумал о том, как ей, матери двоих детей, должно быть, непросто поддерживать образ стройной и беззаботной калифорнийской девушки. Конрад все еще сидел на корточках; подняв голову, он тепло улыбнулся жене.

О чем здорово пожалел. Такой злой он Джил еще не видел.

— Хорошенькое дельце! — напустилась она на мужа. — Значит, решил все в игру обернуть? Ну-ну… в ладушки еще поиграйте! Послушай, Конрад! Не берись не за свое дело! Не бе-рись! Оставь это мне! Здесь за дисциплиной буду следить я! Я буду строгим родителем!

— Джил, послушай…

— Это же не смешно! Карл только что ударил Кристи прямо в живот! Со всей силы!

— Но я же не знал…

— А ты что, оглох? Не слышал, что ли, как я на него кричала?! Неужели не ясно — он не слушается! А ты? Что ты делаешь? Сидишь тут на четвереньках, развлекаешь его!

Конрад не нашелся что ответить, только чувствовал, как лицо заливает краска. Он еще толком даже не разобрался, что к чему, а его уже оскорбили. И за что? Конрад поднялся; Карл тем временем убежал по тесному коридору в спальню.

— Послушай, Джил, — сказал Конрад, — давай для начала успокоимся.

— Успокоимся? Ну, спасибо! То есть мне надо успокоиться? И все? Больше ничего? Так, да? Твой сын… он же на год старше Кристи… в два раза больше и сильнее ее… Он ударил твою дочь в живот… ударил что есть силы… да еще и не слушается… А тебе до этого и дела нет! «Давай успокоимся»! Ничего себе!

Кристи, жертва нападения, вошла и остановилась за спиной матери, глядя во все глаза и внимательно слушая. Она вовсе не казалась зверски избитой; маленькая девочка смотрела серьезно и уверенно: только что она вышла победительницей в соперничестве с братом.

В дверном проеме, позади Кристи, замаячила еще одна фигура. Подошла мать Джил — полная, круглолицая женщина под пятьдесят в цветастой юбке-брюках и белой рубашке поло.

— Здравствуй, Конрад. — Мать Джил изобразила на лице усталую, смиренную улыбку: само Терпение, возвышаясь на постаменте, снисходительно взирает на Горе Горемычное.

— А, здравствуйте… — откликнулся Конрад.

Он никак не мог заставить себя произнести имя тещи. Ее звали Арда Элла Оти, но сама она настаивала на Дэлле, своем детском имени. Конраду легче было бы обращаться к ней «миссис Оти», но это слишком формально. Впрочем, называть ее Дэллой он тоже не мог. Миссис Оти так и не простила его за то, что он — сын каких-то забулдыг, что обрюхатил ее дочь, а потом еще и женился на ней. Она считала Конрада сыном «хиппующей лахудры, зачатым бог весть от кого» — так, слово в слово, передала ему Джил еще в те времена, когда оба были восторженными юнцами, готовыми противостоять хоть всему миру, защищая свою любовь. Джил была дочерью доктора Арнольда Оти, видного гастроэнтеролога. Этот видный гастроэнтеролог бросил миссис Оти, предпочтя ей девицу двадцати четырех лет, работавшую в приемной клиники. В то время семья жила в Роузмонте, престижном городке штата Пенсильвания, неподалеку от Филадельфии; Джил было пятнадцать. Миссис Оти старалась справиться с ситуацией как могла. Начитавшись книжек и женских журналов, насмотревшись ток-шоу, она на какое-то время заразилась идеей о том, что развод — это не поражение, а победа, избавление от рутины, шанс начать новую, прекрасную жизнь. В какой-то момент, потащив за собой Джил, она переехала в Калифорнию и поселилась в восточной части залива, на бурых холмах Уолнат-Крик, в пятнадцати милях к востоку от Окленда. Вот оно, возрождение! Вот она, свобода от ужасного Арнольда Оти! Но в один прекрасный день миссис Оти проснулась и увидела себя со стороны — угасающая женщина сорока с лишним лет, в незнакомом месте, предоставленная самой себе, склонилась над клавиатурой и набивает тексты объявлений для «Харвестера», местной газетенки. С этого момента миссис Оти всем говорила о том, что она — бывшая жена видного гастроэнтеролога доктора Арнольда Оти, практиковавшего в клинике «Филадельфия Мейн Лайн». И когда подошло время, Джил поступила в колледж Маунт-Дьябло Коммьюнити. Где встретила парня, одинокого, застенчивого и симпатичного, как и она сама, который также оставил дом. Звали его Конрад Хенсли. Когда обоим исполнилось по восемнадцать, они поженились. Что повергло бывшую жену доктора Оти в настоящий шок.

У миссис Оти вошло в привычку настраивать дочь против Конрада — та, погостив у матери, возвращалась домой, наслушавшись о всевозможных недостатках мужа. Что невольно отражалось в ее разговорах с ним. Долго еще он собирается вкалывать в морозилке, как простой рабочий? Претензий было много. А теперь, когда Конрад потерял и место простого разнорабочего, жалобам, само собой, не было конца.

Конрад посмотрел на миссис Оти, терпеливо и снисходительно улыбавшуюся ему, и решил улыбнуться в ответ, желая установить мир.

— Ну что, перепихнемся?

«Перепихнемся»?! Выкрик какого-то горластого подростка. Все четверо — Конрад, Джил, мать и Кристи — на долю секунды застыли, но тут же грянул механический, как у робота, смех, и стало ясно, что это из телевизора. Карл, маленький злодей, во время разбирательств с Конрадом, большим злодеем, улизнул в родительскую спальню и включил телевизор.

Джил, всплеснув руками, гневно уставилась на Конрада, как будто упрекала: «Ты даже за этим не в состоянии уследить».

Конрад, не осознав еще, что его только что ткнули носом, поспешил в спальню. Карл валялся на кровати. Лежа на животе и подперев голову руками, он барабанил ногами в кроссовках по покрывалу. И смотрел телевизор. На экране три девицы, одетые пак группа поддержки на спортивных соревнованиях в старших классах, стояли напротив толстого парня, напялившего на себя трико, широкие темные очки и ярко-рыжий, в завитках женский парик. На сосках его голой, жирной груди красовались наклейки из фольги, какими пользуются стриптизерши. Чрезмерно пыхтя и отдуваясь, правой рукой он пытался выжать огромную серебристую гирю.

Одна из девиц спросила:

«Как думаешь, Кимберли, что это за чучело?»

«Понятия не имею, — ответила другая. — Может, пришелец-трансвестит? Если, конечно, такие существуют».

Очередной взрыв механического хохота невидимой аудитории. Конрад подошел к телевизору и выключил его.