Читать интересную книгу Хроники похождений - Лев Портной

Наконец-то я во всем разобрался! А главное, понял, что Аннет — никакая не авантюристка, а любящая меня и любимая мною девушка! Сердце мое заколотилось так, что захотелось спрыгнуть с балкона на шею проходящего внизу тролля, сунуть в морду ему столько денег, сколько он пожелает, лишь бы отнес меня поскорее в Траумштадт, в Шлосс-Адлер!

Мильфейъ-пардонъ, граф! А как же быть с водой забвения?! Зачем Аннет напоила меня этим зельем? Ведь, если бы не Варвара, я бы так и не узнал, что это Лерчику обязан я амнезией. Да, но я же сам принял из ее рук чашу. Зачем?

И вдруг новая догадка осенила меня! Я хлопнул по лбу, изумленный тем, что такое простое объяснение не приходило мне в голову раньше! Ведь если бы не вода забвения, то на первом же допросе я бы выдал все, что знал, своим дознавателям. В лучшем случае мы бы приплыли сюда на зафрахтованном ими судне, а в худшем случае меня бы уже не было в живых.

Вот теперь-то уж точно все встало на свои места, я почувствовал небывалый прилив нежности к моей Лерчику-эклерчику и потребность отдать дань благороднейшему из олимпийцев дружище Морфею. Я покинул балкон и вышел в холл предупредить каналью Лепо, чтобы меня не беспокоили до утра. В холле я увидел сундук, на сундуке огромную подушку, обтянутую синим бархатом, а на подушке — Абрикоса! Кот лениво посмотрел на меня. «Чтоб ты сдох!» — примерно такая фраза читалась в его глазах.

— Жак! Скотина! — заорал я.

Глава 29

Подлый французишка уговорил меня оставить кота на ночь. Мы сошлись на том, что утром Абрикос останется в трактире в качестве подарка пану Розански. Я удалился к себе и забрался под балдахин. Некоторое время я ворочался; мысль о том, что каналья Лепо одурачил меня с этим котом, будоражила и не давала уснуть.

Наконец дружище Морфей пришел мне на помощь, мои глаза начали слипаться, вот уж и пригрезилось что-то сладкое, шиколатъ с кофiемъ и эклеръ на блюдечке, и вдруг чей-то стон нарушил тишину.

— А-а-а-а-апф! — послышался женский голос из-за дверей.

Сон улетучился, и, сгорая от злости, я прислушался к доносящимся стонам.

— А-а-а-а-апф! Милый мой! Да! Да! Еще! Еще! А-а-а-а-апф!

Это кричала Мадлен.

Я стиснул зубы. Меня бесило, что Жак трахал эту эльфийку! Я ревновал своего слугу, да еще к инородке! Да, ревновал! Но отнюдь не потому, что мне хотелось самому оказаться в постели с Мадлен. Уж коль на то пошло, признаюсь, что плотского влечения я не испытывал к ней. Но считаю, что мир, в котором такие девушки отдаются таким канальям, устроен несправедливо! А самое обидное заключалось в том, что подлый французишка наверняка имел наглость считать наоборот.

— А-а-а-а-апф! Еще! Еще! Милый мой! А-а-а-а-апф! — кричала Мадлен.

Смирившись, я ждал, пока они кончат, и надеялся, что скотина Жак ограничится единственной схваткой.

— А-а-а-а-апф! А-а-а-а-апф!

Оказалось, что звуки их страсти — не единственное испытание, уготованное мне в эту ночь. К ним вдруг добавились новые звуки: кто-то настойчиво скребся в мою дверь. Я поднялся и выглянул в холл. Мимо меня, вытянув трубою хвост, в мою собственную спальню шествовал кот. На меня он не обращал ни малейшего внимания. Я у него был заместо лакея, придерживающего дверь, пока Его Кошачье Плутейшество Абрикос Первый соизволят пройти и занять место на атласных подушках. Его наглость дошла до того, что он еще и задержался в дверном проеме, чтобы зевнуть и потянуться.

И он думал, что я буду стоять и смотреть, как он вытягивает лапы и выгибает рыжую спину?! Ну уж дудки! Моему терпению есть предел! И я решил прихлопнуть кота так, чтобы все дерьмо из него выбить! И предвкушая, как кошачьи кишки вылетят через задницу в холл, я изо всех сил дернул дверь!

Вот чего я не учел, так это того, что и сам находился в дверном проеме. Мою голову прихлопнуло между дверью и косяком. Где-то между височными косточками взорвался пороховой склад. «А-а-а-а-апф! А-а-а-а-апф!» — кричала Мадлен. «Ты контролль!» — угрожал мне Грэмбл. А кот Абрикос запрыгнул под балдахин, улегся на атласных простынях и посмотрел на меня сонными глазами. «Давай так, сударь, договоримся: до утра — ни слова», — читалось в его взгляде. Я запираю дверь и обхожу кровать с другой стороны. Киса лежит поперек, свесив голову.

— Ну, я тебе сейчас покажу! — объявляю я.

Киска не шелохнется, притворяется спящей. Я наваливаюсь на нее сзади, раздвигаю коленом ее ножки, она прогибается, ее попка оттопыривается, голова запрокидывается назад.

— Лерчик, моя милая Лерчик, — шепчу я в самое ушко.

— А-а-а-а-апф! А-а-а-а-апф! Милый мой! Ну, давай!

— Ну, держись, кошечка!

— А-а-а-а-апф! А-а-а-а-апф!

На следующий день мы идем на бал в резиденцию бургомистра. Мы пьем шнапс на брудершафт.

— Мартин, зови меня просто Мартином, мой русский друг! — восклицает фон Бремборт.

Неожиданно я улавливаю ни с чем не сравнимый запах анисовой. Я втягиваю воздух, поворачиваюсь и вижу лакея с подносом в руках.

— Анисовая! — восклицаю я, хватаю рюмку и осушаю залпом.

— Что ты делаешь, милый?! — возмущается Лерчик-эклерчик. — Ты ведешь себя, как медведь! Разве можно так пить самбуку?!

— Какую еще самбуку?! Разве можно божественную анисовую называть таким словом?!

— Медведь! Медведь! Доктор Флюкингер, позвольте представить вам маркиза де Ментье. Это француз с повадками русского медведя! Если б вы видели, как он пьет самбуку, вы бы сказали, что этот варвар достоин гильотины!

Худощавый старик в облезлом парике с маленькой книжечкой в кожаном переплете под мышкой смотрит на меня поверх пенсне.

— Молодой человек, самбука — это целая философия. Пьют ее особенным образом. Позвольте, я покажу вам.

Аннет уносится в танце с каким-то офицером и знаками просит меня развлечь старика. В ответ я показываю ей лишь двоим нам понятный знак, который символизирует то, что я сделаю с нею ночью. Она заливается краской и смеется. Офицер принимает ее веселье на свой счет и ведет себя смелее. Я показываю ей кулак.

— Вот, смотрите, — окликает меня доктор Флюкингер.

Пока я кокетничал с Аннет, старик организовал лакея с подносом, на котором возвышается бутылочка анисовой, два ряда хрустальных рюмочек, баночка с зернышками кофия, тростинки для коктейлей и спичечный коробочек.

— Маркиз, повторяйте за мной, — просит доктор Флюкингер.

— Хорошо, хорошо, но только дайте мне слово, что потом вы попробуете выпить по-моему.

— Ну что ж, это будет справедливо. Только экспериментальным способом через субъективное восприятие можно установить объективную истину.

Доктор Флюкингер берет зернышко кофия и бросает его в рюмку, наполняет ее до краев анисовой и поджигает. Затем, взяв тростинку, опускает ее в рюмку и быстро выпивает горящую жидкость.

— Божественно! Божественно! — восклицает он.

На его впалых щеках появляется румянец. Я повторяю манипуляции, проделанные доктором, и понимаю одно: к стопке шнапса и рюмке анисовой добавилась еще одна рюмка анисовой, не пойми зачем подожженная и пропущенная через тростиночку. Да! Еще это зернышко кофия! Я надеялся почувствовать его тонкий аромат, но с таким же успехом мог бы попробовать размять поясницу через двенадцать перин о горошину.

— Как? — спрашивает доктор и цокает языком.

— Ну, — глубокомысленно изрекаю я, воздеваю руки и закатываю глаза. — А теперь, милостивый государь, давайте без лишних выкрутас хлопнем по рюмочке.

— Да-да, конечно, мы же договорились, — произносит он.

Я наполняю рюмки, мы чокаемся и выпиваем одним духом.

— Ух! — фыркает доктор Флюкингер.

Книжица в кожаном переплете выпадает, доктор ловит ее на лету, его парик сползает на бок.

— Как? — вопрошаю я.

— В этом что-то есть, — отвечает он. — Но нюансы, мой друг, нюансы! При такой поспешности вы не улавливаете тончайших оттенков этого божественного напитка. Вот, смотрите!

Доктор наполняет новые рюмки, бросает в каждую по зернышку кофия, поджигает, и мы выпиваем через тростиночки.

— Вот-вот, это божественно! Какой букет! — восклицает он.

Нас окружают гости. Аннет стоит за спиной доктора Флюкингера и улыбается мне.

— И все-таки, милостивый государь, я настаиваю на том, что все это излишне. Напиток и впрямь божественный без всякого кофия и пиротехнических эффектов. Давайте попробуем еще раз.

Вновь наполняются рюмки, и мы выпиваем залпом.

— Да уж, — произносит доктор Флюкингер заплетающимся языком. — В этом что-то есть, что-то есть, безусловно. Но знаете, так пить можно на охоте, особенно зимней, где-нибудь в России. Но здесь, на балу, в окружении прекрасных дам, это выглядит варварским глумлением над культурой. Нет, вы должны оценить утонченный вкус самбуки.

В очередной раз наполняются рюмки, доктор роняет на пол книжицу в кожаном переплете, а наклонившись за нею, обливает ее анисовой.