— Вы, я гляжу, уже на «ты» перешли? — с улыбкой спросил подошедший Иосиф Виссарионович.
— А куда деваться? Если на «вы», то как-то неудобно собеседнику в рыло дать… — усмехнулся Лаврентий Павлович. — Слава, я, конечно, далеко не все понял, но вроде основное усвоил, а если что — я к тебе еще зайду.
— Заходи… если найдешь меня.
— Я — найду, у меня руки длинные.
— Так, товарищи, заканчиваем дискуссии, уха уже готова. А если припечет, то по дороге домой доругаетесь…
В последних числах сентября Вера, позвонив в Пушкино Наде Новиковой, притащила в Лианозово ее с несколькими учениками, а еще — по просьбе уже Нади — приехали и несколько преподавателей-скрипачей из разных подмосковных музыкальных школ. Вера с ними немножко позанималась, а затем, плюнув на свои бесплодные попытки, пригласила одного из студентов Консерватории, обучающегося на дирижера:
— Значит так… как там тебя, Борис? Борис, нам нужно сыграть вот это, и сыграть так, как я хочу. Потому что у нас времени больше нет на сыгрывание, а без дирижера почему-то скрипачи идут кто в лес, кто по дрова.
— А партитуры каждому выдать?
— Выданы уже, но их же учили только с дирижером работать — вот с тобой они и поработают. Под фонограмму фортепьяно, так что тебе, думаю, просто будет: ты ее заранее прослушаешь сколько угодно раз, ритмом проникнешься…
— Но если под фонограмму, то и вы, наверное, оркестром дирижировать сможете?
— Если бы я хоть примерно понимала, как там руками махать нужно… так что принимай оркестр и изобрази мне прекрасную музыку.
— Я… я попробую. Но предупреждаю: раньше я только своими сокурсниками дирижировал… иногда.
— И теперь будешь до глубокой старости из-за этого от работы увиливать? Наберись мужества: ведь тебя ждет всемирная слава! Твою фамилию на пластинке напечатают… мелкими буковками. У меня сейчас как раз семинар, я часа на два отойду, а ты пока музыку послушай, потренируйся… Миша тебе поможет. Но мы сегодня кровь из носу должны запись произвести. Еще вопросы есть?
— Старуха, — обратился к Вере Миша, когда запись закончилась (очень поздно закончилась, Вера даже домой позвонила и предупредила, что ночевать сегодня не придет), — честно признаюсь: ну никак не ожидал я, что ты в одиночку Вивальди так исполнить сумеешь. Но жутко рад, что первым все это вместе услышал… а между прочим, еще до тебя услышал, когда фонограмму сводил!
— Врешь, я ее тоже слышала, ведь ранее записанные дорожки я тоже при игре слышала.
— Ну да, но я о другом спросить хотел: у нас получается две пластинки, и на всех ты играешь… а Вивальди ты вообше одна исполняешь.
— И Оля!
— Ну, на ударных она, но все остальное… я все это к чему: на этикетке какое имя писать?
— Какое? Знаешь что, а напиши-ка ты фамилию Андреева, хоть муж порадуется. Но пластинки ты, когда тираж штамповать начнешь, мне по пять штук отложи.
— Я тебе по коробке отложу, будешь всем родным и знакомым дарить и хвастаться. И, сдается мне, Вера Андреева на всю страну прославится: твоя «Баллада для дочки» — это вообще чудо какое-то… Да и остальное: я раньше на Вивальди вообще на смотрел, а ты так сыграла… «Мелодия» пятитысячными стартовыми тиражами точно не отделается.
— Болтун! Впрочем… а на «Аделине» обязательно напиши…
— На какой Аделине?
— Тьфу, задумалась… на пластинке с балладой обязательно напиши, что исполняет…
— Вера Андреева!
— Детский скрипичный ансамблю Пушкинской музыкальной школы! А на конверте всех детишек поименно укажи!
— Как прикажешь… считай, что уже указал. Я думаю, что в понедельник тираж начнем печатать, зайдешь за авторскими экземплярами?
Глава 16
Шестого октября дома у Лаврентия Павловича собралась небольшая компания. Просто так собралась, музыку послушать: Миша в пятницу передал Вере коробку с только что отпечатанными пластинками, и она подарила парочку соседу. Пока что больше пластинок с этой музыкой вообще не было, все же завод «Мелодии» работал по плану и поставить на линию новые произведения возможности не было — но Миша как-то пропихнул в производство «установочные партии».
А заодно «обкатал» и новенькую, только что смонтированную типографию, в которой должны были печататься конверты для пластинок — не просто новую, а «принципиально новую», все оборудование для которой Вера сумела заказать в Германии. Поэтому и конверты для пластинок получились «принципиально новыми»: наружный, изготовленный из «лакированного» картона с полноцветной печатью и внутренний, бумажный, но на котором было подробное описание «вложения».
Вячеслав Михайлович, прослушав «Лето» и «Зиму» Вивальди в Верином исполнении, был просто в восторге и, как бы в шутку, поинтересовался у хозяина квартиры:
— Лаврентий, а ты не знаешь, Старуха к себе в ансамбль людей со стороны принимает? Я бы записался…
— Какой ансамбль? Это она одна играет, вообще одна. Только на барабанах у нее какая-то девочка… там написано, как ее зовут. Но я разговаривал с товарищем Тереховым, он сказал, что даже партию барабанов этой девочке Старуха лично показывала, а показывала просто потому, что не знает, как для барабанов ноты записываются. Зачем ей ты? Она и сама в одиночку со всем справляется…
Иосифу Виссарионовичу это исполнение понравилось не очень, но ругаться он стал совсем по другому поводу:
— Я, наверное, уже слишком стар, чтобы такую музыку слушать — но понимаю, что играет Старуха виртуозно. И мне вот совершенно непонятно, почему на пластинке не написано ее настоящее имя? Она что, стесняется?
— Вера Андреевна? Стесняется? — рассмеялся Станислав Густавович. — Да она, если это стране нужно будет, без стеснения в мужскую баню зайдет! То есть, если это стране действительно нужно будет, разумеется, а Советскому Союзу такое, безусловно, не нужно и нужно никогда не будет. Я тут как-то слышал, как она инженерам, которые какое-то оборудование поставить опаздывали, описывала их ближайшее будущее в случае, если те опоздание не наверстают…
— Тогда, я думаю, и на пластинке нужно написать настоящее имя той, кто эту музыку для народа исполнил.
— И написал, — добавил Лаврентий Павлович, — тут вторая пластинка еще есть, там исполняется музыка, которую вроде как она сочинила.
— Так чего сидишь с довольным видом? Ставь: ты-то, я вижу, ее послушать уже успел, а нас собираешься баснями кормить и рассказывать, какая у тебя соседка талантливая? Про ее таланты мы и без тебя знаем, а вот самим услышать… Ставь!
На самом деле Вера прекрасно понимала, что насчет виртуозности исполнения она вряд ли может потягаться даже с учениками Нади Новиковой, и поначалу предполагала, что исполнять музыку для записи будет кто-то другой, какой-нибудь профессиональный исполнитель. Но вот Миша Терехов, со своим хорошим музыкальным слухом, прекрасным владением им же разработанной аппаратурой, перфекционизмом, периодически внушавшим страх у окружающих, и терпением, больше свойственным какому-нибудь буддийскому монаху, действительно сотворил чудо. Вера каждую партию исполняла по несколько раз, и Миша из разных исполнений на своей машине «вырезал» самые хорошо звучащие отрывки. При записи «Баллады» дети, которым дали партию скрипок, ее отыграли четырнадцать раз — каждый раз хоть где-то, да фальшь допуская, но и из этого Миша сумел собрать «идеальную запись». Так что звучащему с пластинок «исполнению» могли бы позавидовать и многие известные академические оркестры.
Сама Вера при работе не могла понять, почему при исполнении «Лета» у нее перед глазами вставала какая-то странная девочка: вроде как и китаянка, но почему-то с английским именем. А вот «Зиму» в ее внутреннем представлении играли какие-то длинноногие девицы в вызывающе коротких юбках. То есть по нынешним временам вызывающе коротких, а когда Вера Андреевна в школе детей учила, там такие юбки школьницы старших классов через одну носили, так что «видимое внутренним взором» Веру не особенно напрягало, тем более с высокой блондинкой у нее четко ассоциировалось имя «Таня». Ну, всякие же бывают ассоциации в музыке, а тут вот «старость» почему-то вспомнилась…