Читать интересную книгу Случайные попутчики - Патриция Хайсмит

Анна настояла на том, чтобы вечером они поехали отпраздновать ее день рождения. Она была счастлива, счастье переполняло ее, он почувствовал, что у него самого немного приподнимается настроение — неуверенно, как в безветренный день пытается оторваться от земли воздушный змей. Он смотрел, как она своими ловкими тонкими пальцами приглаживает волосы на висках, прихватывает их сзади широкой заколкой.

— И вот еще что, Гай, можно нам теперь отправиться в плаванье? — спросила она, когда они спустились в гостиную.

Анна по-прежнему мечтала о плаванье вдоль побережья на «Индии» — об этом их отложенном на потом медовом месяце. Гай намеревался отдать все свое время чертежным мастерским, где по его проекту рождались чертежи будущей больницы, но сейчас он не мог отказать Анне.

— Когда, по-твоему, мы сможем отплыть? Через пять дней? Через неделю?

— Может, через пять дней.

— Ох, я совсем забыла, — вздохнула Анна, — мне же придется остаться до двадцать третьего. Из Калифорнии приезжает один человек, его заинтересовал наш текстиль.

— К тому же, по-моему, на конец месяца намечена выставка мод?

— Ну, с этим Лилиан справится и одна, — улыбнулась Анна. — Как мило, что ты не забыл!

Он подождал, пока она натянет капюшон леопардовой шубки; ему доставляла удовольствие мысль о том, что на следующей неделе она заключит крупную сделку с калифорнийским дельцом. Этого она не станет поручать Лилиан. Анна отвечала за деловую часть работы магазина. Тут он впервые заметил на кофейном столике оранжевые цветы с длинными стеблями.

— А эти откуда?

— От Чарли Бруно. С просьбой простить за то, что напился до бесчувствия в пятницу, — рассмеялась она. — По-моему, довольно мило с его стороны.

Гай поглядел на цветы:

— Как они называются?

— Африканские маргаритки.

Она открыла дверь, они вышли и направились к автомобилю.

Ей было лестно получить цветы, подумал Гай. Но он также знал, что Бруно упал в ее мнении после того случая. И Гай снова подумал, как тесно они теперь связаны, он и Бруно, в глазах тех, кто был на новоселье. В любую минуту им может заняться полиция. И она таки им займется, предупредил он самого себя. Так почему его это так мало волнует? И в каком же он находится состоянии духа, если и сам уже не способен ответить на этот вопрос? Покорность судьбе? Самоубийство? Или всего лишь тупое оцепенение?

На протяжении нескольких пустых дней — ему пришлось задержаться в «Хортон, Хортон и Киз», чтобы начать разработку эскизов к интерьерам универмага, — он даже задавался вопросом, уж не свихнулся ли он, не одержим ли каким-то скрытым безумием. Ему припомнилось, как с неделю или около того после той пятницы его безопасность, само его существование, казалось, висели на волоске, который разом мог оборвать любой нервный срыв.

Теперь он не чувствовал ничего похожего. Однако во снах Бруно все так же проникал к нему в комнату. Просыпаясь на рассвете, он все так же видел себя в той же комнате с револьвером в руке. И все так же ощущал, что обязан, и очень скоро, как-то искупить содеянное и что никакая работа, ни жертва, которые пока что приходили ему на ум, не могут служить искуплением. В нем как бы жили два человека: один был способен творить и в процессе творчества сливаться с Богом, другой был способен убить. «Убить способен любой», — сказал тогда Бруно в поезде. Любой? Парень, что два года тому назад объяснял в Меткафе Бобби Картрайту закон кронштейна? Нет, не способен, как и тот, кто спроектировал больницу или даже универсальный магазин, кто на прошлой неделе целых полчаса обдумывал, в какой цвет покрасить металлический стул на заднем газоне. Но другой, кто только вчера, посмотрев в зеркало, встретился взглядом с убийцей, своим тайным собратом.

И как он может сидеть за столом и размышлять об убийстве, когда — не пройдет и десяти дней — он окажется с Анной на белом боте? За что ему послана Анна и способность ее любить? Не потому ли он столь охотно согласился на плаванье, что мечтает освободиться от Бруно хоть на три недели? Бруно, если захочет, может увести у него Анну. Он это всегда допускал, всегда пытался смотреть в лицо этой возможности, но после того, как увидел их рядом, после дня свадьбы эта возможность превратилась в ужасную вероятность.

Он встал и надел шляпу, чтобы идти на ленч. Когда он проходил через холл, на коммутаторе зажужжал вызов. Его окликнула секретарша.

— Если хотите, мистер Хайнс, говорите прямо отсюда.

Гай поднял трубку, заранее зная, что это Бруно и что он согласится с ним сегодня встретиться. Бруно пригласил его на ленч, Гай обещал быть в ресторане «У Марио» на Вилле д’Эсте через десять минут.

В ресторане на окнах высели шторы с розовым и белым узором. У Гая возникло чувство, что Бруно устроил ему ловушку, что за этими бело-розовыми шторами скрывается не Бруно, а сыщики. И это было ему все равно, совершенно все равно.

Бруно, сидевший у стойки, углядел его и скользнул, улыбаясь, со стула. Ну вот, подумал он, Гай опять ходит не по этой земле, сейчас пройдет мимо и не заметит. Бруно попридержал его за плечо:

— Привет, Гай. Я занял столик в конце этого ряда.

Бруно был в старом коричневом костюме цвета ржавчины. Гаю припомнилось, как он в первый раз последовал по качающимся вагонам за этой длинноногой фигурой в купе, но теперь воспоминание не вызывало сожалений. Вообще-то он даже почувствовал к Бруно расположение, как бывало ночами, но чтобы днем — такое случилось впервые. Очевидная благодарность Бруно, что он принял его приглашение на ленч, и то не вызвала у него возмущения.

Бруно заказал еду и коктейли. Себе он взял жареную печень, объяснив, что такая у него теперь диета, а Гаю — омлет с ликером, потому что знал, что тот это любит. Гай разглядывал ближайших соседей. Четверо разодетых дам за сорок, которые все, как одна, улыбались, полузакрыв глаза, и держали в руке по бокалу с коктейлем, вызывали у него недоумение пополам с подозрением. За следующим столиком упитанный мужчина, похожий на европейца, что есть мочи улыбался невидимому сотрапезнику. Ретивые официанты сновали туда и сюда. Неужели все это — спектакль, поставленный и разыгранный сумасшедшими, где они с Бруно на главных ролях, да еще и безумнее всех? Ибо каждое подмеченное им движение, каждое услышанное слово казались окутанными героическим сумраком судеб.

— Тебе нравится? — говорил тем временем Бруно. — Я купил их утром в «Клайде». Лучший выбор в городе. По крайней мере, на лето.

Гай посмотрел на четыре открытые коробки с галстуками, которые Бруно разложил у них на коленях. Галстуки были разные — вязаные, шелковые, хлопчатобумажные и даже бледно-сиреневая бабочка из плотного полотна Среди них был один чесучовый цвета морской волны, как платье у Анны.

Бруно огорчился. На Гая, похоже, галстуки не произвели впечатления.

— Слишком ярко? Но это ведь летние.

— Красивые, — сказал Гай.

— Этот мне понравился больше всех, никогда такого не видел, — сказал Бруно, подняв белый вязаный галстук с тонкой красной полоской по центру. — Подумал было оставить себе, но решил отдать тебе. Пусть такой будет только у тебя. Это все тебе, Гай.

— Спасибо.

Гай ощутил неприятное подергивание в верхней губе. Ему вдруг подумалось, что он вполне мог бы сойти за любовника Бруно, которого тот одаривает в знак примирения.

— За плаванье, — поднял тост Бруно.

Бруно сообщил, что утром звонил Анне и та обмолвилась о путешествии. И продолжал талдычить с легкой завистью в голосе, какой, на его взгляд чудесный она человек.

— Посмотришь — сразу скажешь: такая чистая! А уж такую… такую добрую нечасто встретишь. Ты, Гай, верно, жутко счастливый.

Он надеялся, что Гай хоть словом или фразой попытается объяснить ему, почему он счастлив. Но Гай отмалчивался, и Бруно почувствовал себя оскорбленным; к горлу у него подступил комок. Ну что он сказал Гаю такого обидного? Бруно очень хотелось опустить ладонь на руку Гая которая покоилась на краю столешницы, — на минутку, как принято между братьями, но он себе этого не позволил.

— Ты сразу ей полюбился или пришлось за ней долго ухаживать, Гай?

Гай слышал, как он повторяет вопрос. Вопрос, которому тысячу лет.

— При чем тут сроки? Это есть — и все!

Он взглянул на узкое одутловатое лицо Бруно, на зализанную прядь, которая придавала его лбу все то же вопрошающее выражение, но в глазах Бруно было куда больше самоуверенности, чем тогда в поезде, и меньше чуткости. Потому что он заполучил свои деньги, подумал Гай.

— Ну, да. Понимаю, что ты имеешь в виду.

Едва ли. Гай был счастлив с Анной, притом что убийство не переставало его преследовать. Он был бы с ней счастлив и без цента в кармане. Бруно передернулся от одной мысли о том, что когда-то надеялся, будто сможет предложить Гаю деньги. Он представил себе, каким голосом Гай сказал бы «нет» и как ушел бы в себя его взгляд, в один миг отбросивший его на много миль. Бруно понимал, что, сколько бы у него ни было денег и как бы ими ни распоряжался, он никогда не добьется того, что есть у Гая. Он уже выяснил, что всегда быть при маме — это еще не залог счастья. Бруно заставил себя улыбнуться: