Читать интересную книгу Смерть и жизнь больших американских городов - Джейн Джекобс

Я сделала упор на деловых центрах городов главным образом по двум причинам. Во-первых, недостаточное первичное разнообразие, как правило, — главный порок наших даунтаунов, часто — единственный их катастрофический базовый порок. Большинство деловых центров наших крупнейших городов удовлетворяют (или по крайней мере удовлетворяли в прошлом) всем четырём необходимым условиям генерации разнообразия. Потому-то эти районы и смогли стать деловыми центрами. Сегодня, как правило, они все ещё удовлетворяют трём из этих условий. Но (по причинам, которые будут обсуждаться в главе 13) в них возник сильный перекос в сторону трудовой деятельности, и после рабочего дня они пустеют. Это их состояние нашло отражение в жаргоне градостроителей, которые вместо традиционного «даунтаун» стали использовать термин ЦДР — «центральный деловой район». Центральный деловой район, сполна заслуживающий такого наименования, — это район-неудачник. Лишь немногие даунтауны достигли (пока что) той степени дисбаланса, какую мы наблюдаем на Нижнем Манхэттене. В большей их части, наряду со служащими местных учреждений, появляется немало людей, делающих там покупки в дневные рабочие часы и по субботам. Но, как правило, даунтауны находятся на пути к этому дисбалансу и притом располагают меньшими, чем Нижний Манхэттен, внутренними возможностями для исправления ситуации.

Вторая причина, по какой я делаю упор на смешанном первичном использовании даунтаунов, связана с их прямым влиянием на другие районы города. Все, вероятно, понимают, что крупный город испытывает некое общее воздействие со стороны своего центра. Если сердце города подвержено застою или распаду, город как округа, как социальная среда не может не страдать. Люди, которые могли бы встретиться, не встречаются; идеи и деньги, которые должны были бы сойтись воедино и могут это сделать лишь благодаря счастливому случаю в том центральном месте, где кипит жизнь, не соединяются; в ткани городской публичной жизни возникают недопустимые разрывы. Без сильного и разностороннего центра город мало-помалу превращается в совокупность изолированных друг от друга интересов. Ни социально, ни культурно, ни экономически он не способен создать чего-либо большего, чем сумма своих составных частей.

Все эти соображения важны, но я хочу поговорить о более специфическом экономическом воздействии со стороны сильного городского центра на другие районы.

То особое благотворное влияние, что крупные города оказывают на инкубацию новых начинаний, более эффективно и надёжно, как я уже писала, проявляется там, где формируются наиболее богатые и сложные резервуары использования. Из таких инкубаторов выходят экономические детёныши, способные впоследствии перенести точки приложения сил в другие части города.

Это перемещение хорошо описал Ричард Ратклифф, профессор экономики землепользования в университете штата Висконсин. «Децентрализация, — пишет Ратклифф, — только тогда является симптомом вырождения и упадка, когда она оставляет позади себя вакуум. Там, где децентрализация — результат действия центростремительных сил, она — здоровое явление. Перемещение определённых городских функций в направлении окраин часто происходит вследствие вытеснения их из центра, а не из-за притяжения со стороны периферии».

В здоровом крупном городе, отмечает профессор Ратклифф, идёт постоянная замена менее интенсивных способов использования более интенсивными[27]. «Искусственно привнесённое рассредоточение — дело другое. Оно чревато потерей общей эффективности и производительности».

В Нью-Йорке, как пишет Раймонд Вернон в «Анатомии огромного города», из-за интенсивного преобразования многих частей Манхэттена в зоны «белых воротничков» производства вытеснялись в другие городские районы. (Когда городские производства становятся крупными и самодостаточными, они могут перемещаться в пригороды или малые города, которые, таким образом, тоже зависят экономически от мощных инкубационных эффектов со стороны больших городов с их чудесными, интенсивными творческими возможностями.)

Способы использования среды, вытесняемые из инкубаторов разнообразия и предприимчивости, бывают двух типов, как всякое городское разнообразие. Если это элементы вторичного разнообразия обслуживающие людей, привлекаемых смесями первичных способов использования, то они либо должны найти себе другие места, где может цвести вторичное разнообразие (где, помимо других факторов, налицо смешение разных первичных способов использования), либо будут хиреть и, возможно, умрут. Их передвижение, если они сумеют отыскать для себя подходящие места, способно стать для города источником новых возможностей. Оно помогает формированию более сложного города. Это одно из положительных воздействий извне, которые ощущаем на себе, например, мы, жители Гудзон-стрит. Вот откуда приходят к нам люди, дающие напрокат снаряжение для ныряльщиков, вот откуда явились торговцы эстампами и скульптор, занявший пустой магазин. Все это — излишки, перетёкшие из более интенсивных генераторов разнообразия.

Хотя это движение ценно (если оно не пропадает зря из-за нехватки плодородной в экономическом смысле почвы), оно является менее значительным и базовым, чем перемещение первичных форм разнообразия, вытесняемых из интенсивных центров. Ибо когда первичные способы использования (например, промышленное производство) движутся наружу из резервуаров использования, не способных удерживать в себе все, что они генерируют, они, эти способы, могут становиться ингредиентами первичной смеси там, где первичное использование людского труда крайне необходимо. Их присутствие может содействовать формированию новых резервуаров первичного смешанного использования.

Ларри Смит, специалист по экономике землепользования, метко сравнил офисные здания с шахматными фигурами. «Этих фигур на доске уже достаточно, больше их не поставишь», — сказал он якобы одному градостроителю, который нереалистично стремился вдохнуть жизнь в слишком большое количество точек фантастическими проектами новых офисных зданий. Все первичные способы использования, будь то офисы, жилые дома или концертные залы, суть шахматные фигуры большого города. Чтобы чего-то достичь, фигуры, движущиеся по-разному, необходимо использовать согласованно. И, как в шахматах, пешка может превратиться в ферзя. Но есть и отличие: в городе число «фигур» не ограничено правилами. При хорошей игре фигуры множатся.

Органы власти не могут напрямую внедрять в городские даунтауны чисто частные заведения, которые должны обслуживать людей после работы, тем самым оживляя и усиливая район. Точно так же органы власти никакими указами не могут удерживать эти способы использования в даунтауне. Однако непрямым образом они могут поощрять развитие этих способов использования, располагая в правильных местах в качестве затравки свои собственные «шахматные фигуры», восприимчивые к давлению со стороны общества.

Яркий пример такой затравки — Карнеги-холл на Западной пятьдесят седьмой улице в Нью-Йорке. Несмотря на такой серьёзный минус, как слишком большая длина кварталов, этот концертный зал служил и служит своей улице великолепно. Присутствие Карнеги-холла, обеспечивающее интенсивное использование улицы вечером, со временем привело к появлению другого вида вечернего бизнеса — двух кинотеатров. И, поскольку Карнеги-холл — музыкальный центр, он породил поблизости много музыкальных, танцевальных и драматических студий и концертных комнат. Все это перемежается с жилыми помещениями: здесь имеются два отеля и немало квартир, сдающихся внаймы, где проживают люди всех сортов, однако весьма высок процент музыкантов и преподавателей музыки. Улица интенсивно работает днём благодаря маленьким офисным зданиям на ней и большим офисным зданиям к западу и востоку, а также благодаря тому, что двусменное использование оказалось питательной средой для вторичного разнообразия, со временем тоже ставшего привлекательным фактором. Хороший разброс пользователей по времени дня сыграл, разумеется, стимулирующую роль для ресторанов и кафе, и тут представлен весь их букет: отличный итальянский ресторан, великолепный русский ресторан, ресторан с морской пищей, эспрессо-хаус, несколько баров, кафе-автомат, пара киосков с газированной водой, гамбургер-хаус. Помимо ресторанов, тут масса магазинов, где продают редкие монеты, старые ювелирные изделия, старые и новые книги, очень приличную обувь, материалы для художественного творчества, весьма изысканные шляпы и шляпки, цветы, деликатесы, диетические продукты, импортный шоколад. Здесь можно купить или продать платье от Диора из третьих рук или норку из прошлогодней коллекции, взять напрокат английскую спортивную машину.

В данном случае Карнеги-холл — сильная шахматная фигура, действующая в согласии с другими фигурами. Самым разрушительным из мыслимых проектов для всей этой округи было бы снести Карнеги-холл и заменить его ещё одним офисным зданием. Именно это чуть было не случилось, когда власти Нью-Йорка решили вывести из игры все свои самые впечатляющие, реально или потенциально, шахматные фигуры и собрать их воедино на градостроительном острове под названием «Линкольновский центр исполнительского искусства». Карнеги-холл спасся чудом благодаря упрямому давлению со стороны граждан; правда, он больше не будет базой Нью-йоркского филармонического оркестра, который намерен очистить себя от городской обыденности.