— Две сотни лет назад даже фамилии такой не было, — плотный лист дорогой бумаги удостоился вытереть пот со лба.
— Торгаши, — целая стопка бумаги оказалась снесенной на пол.
— Голытьба!
— Вырожденцы!
Хозяин стола, не смотря на преклонный возраст и заплывшие телеса, поднялся с кресла единым движением, мощно оттолкнувшись от подлокотников. Одернув сбившийся набок сюртук и расстегнутую на четыре пуговицы рубашку, он неспешно обошел стол, остановившись у целой груды сваленной и искомканной бумаги.
— Вы все, — с удовольствием пнул он ворох, как ненавистного врага. — Придете ко мне. Заплатите мне. За мое удовольствие. Видеть вас. В грязи. Где. Вам. И. Место! — Остановился он, тяжело дыша.
По кабинету беззвучно разлетались сотни заявлений на участие, с тихим шорохом покрывая пол на добрый десяток метров вокруг.
Старый князь Долгорукий, давным-давно передавший княжескую корону, шубу и цепь сыну, имел громадное число недостатков, свойственных преклонному возрасту и непростой биографии. Например, ненавидел подлость, обожал говорить правду, не терпел предателей, помнил и не собирался забывать целую сотню лет грязных интриг, ныне красиво именуемых «политикой». И, в общем-то, имел полное право ходить по бумагам за подписью большей части знати в уличной обуви — что, собственно, и делал с великим удовольствием.
Все эти недостатки никак нельзя назвать «простительными» в наше слишком спокойное время. Оттого внешний мир старались всеми силами оградить от нелегкого характера, зная по опыту, что «ограждать» и «не пускать» самого «динозавра ушедшего тысячелетия» — дело бесполезное и разрушительное. Старик продолжал быть страшно силен, не уступая рангом сыну, а опытом и умением превосходил как бы ни всех в клане.
Иногда мир защитить не получалось — как, например, сегодня. «Дед» решил прогуляться до столичной резиденции рода, причем, сделал это раньше, чем успели эвакуироваться по сигналу «красная тревога». В общем, Сергей Михайлович Долгорукий решил поинтересоваться, как ведутся дела клана.
К чести секретарей, бумаги пытались скрыть.
— Скажу Сашке, пришлет замену, — буркнул после этой попытки старый князь, оставив позади разорванный на части демидовский сейф и двух ошарашенных служащих — один из которых пытался впихнуть в шаблон, что «Сашка» — это князь Александр Сергеевич Долгорукий, а второй, баюкая сломанную руку, законно опасался, что прислать могут еще и нового секретаря, оттого старался выглядеть бодрым и здоровым.
Так что, вся аналитика, все расчеты по соревнованию — кого с кем свести, кому что продать, на кого надавить, пользуясь первым за столетие мероприятием такого уровня — все оказалось на столе старого князя. К счастью, с листов успели сделать копии, так что к последующим разрушениям и поруганию документов относились довольно спокойно, воспринимая, как стихию и вселенскую неизбежность.
В списках не было взрослых, хотя в его времена в шестнадцать лет парень считался мужчиной. В списках не было тех, кого он мог ненавидеть лично — слишком молоды для того. Но какая разница, если им все равно суждено вырасти и возглавить род и клан — презираемый за деяния предков? Он не верил, что в гнилой семье могли воспитать достойную поросль и был готов в этом убедиться вновь. Увидеть — и смаковать до смерти, как лишение и голод, холод, опасность снимают маски благородства, обнажая подлость чванливой дряни.
Память — на нее старик не жаловался. Но если и она подведет, то останутся видеозаписи и фотографии — отличный запасец как для него, так для потомков, чтобы взять врага за кадык на всю жизнь.
— Красиво Сашка придумал, — размял он толстую шею и повернулся к столу.
— А вас, — поклонился он с великим тщанием куцей стопочке бумаг — всего листов двадцать, не больше. — Вас мы ждем с великим уважением.
Мужчина подошел ближе и огладил самый верхний лист, каждое имя в котором было окутано целым ворохом вопросительных и восклицательных знаков. — И тебя, Артемка, в первую очередь.
Взгляд коснулся еще одной укладки, основательной и довольно объемной — ее ярость старого князя не коснулась, но и уважения она не удостоилась. Новые семьи — всего три-четыре столетия, но уже со славой, хоть и скромной, с финансами и боевой силой, без грязи на репутации. Но достаточно ли этого, чтобы считать настоящими людьми?
— Докажите, — поджав губы, дал шанс им князь.
Глава 12
В темноте этой ночи было много оттенков фиолетового, прятавшегося в складках черных плащей. Словно волна над глубоким местом, они добавляли тьме объема и загадочности, перетекая от одного силуэта утопленного в ночи дерева до другого.
Гости, числом четверо, не торопились, оттого ткань, кутавшая их с головы до пят, казалась частью облика, второй кожей. У них не было лиц — свет тусклого месяца превращал то, что под капюшоном, в черные овалы. Их руки скрывались под тонкой кожей перчаток. И только дыхание, выбивавшееся теплым облачком перед фигурами, позволяло верить в их людскую природу.
Узкий язык фонаря на секунду окрасил траву в светло-желтый цвет, а затем и окатил серым неказистую лестницу, ведущую вверх.
— Здесь.
Скрипнули ступени под ногами, жалуясь на старость. Простонали перила, угрожая развалиться и сорвать гостей за собой. Четверо не слушали, не верили им, продолжая движение и завороженно глядя на узкую полосу света — там, под дверью, на самом верху. Их ждут. И, если заслонить ладонью манящий свет и приглядеться к узкой выбоине смотрового окна по центру двери — за ними наблюдают. Но не торопятся открывать.
Костяшки пальцев отбили два еле слышных удара, выдержали паузу, и ударили еще трижды.
Дверь распахнулась почти беззвучно, под шепот хорошо смазанных петель. Четверо вошли внутрь и, вместе с ожидавшим их хозяином, беззвучно опустились на пол вокруг низкого столика. В небольшой коробке комнаты, подсвеченной желтым светом электрической лампы и отсветом луны из крошечного окошка, колени чуть ли не касались друг друга, а хвосты плащей замкнули черной полосой круг за их спинами.
— Делайте то, что должно, — глухо произнес голос из под капюшона.
Пришедшие синхронно достали из глубины плащей тонкие книжицы и передали друг другу.
— Мне одному кажется, что «пойти за тетрадкой» не лучшая причина для выхода из дома в десятом часу? — скинув капюшон, засомневался Артем.
— Сработало же. — качнул я плечами.
— Ух ты, а мне досталась биология за восьмой класс!
— А у меня пустая тетрадка. — с диковинным акцентом шепнули из-под капюшона справа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});