Читать интересную книгу Дело о похищении Бетти Кейн - Джозефина Тэй

— Да, — отозвался Кевин. — Я не мог смотреть на нее. Просто неловко было видеть, как она мучается.

— Но у нее прелестный сын, — сказала миссис Шарп. — Надеюсь, что он будет ей утешением и поддержкой.

— Неужели ты не видишь, что у нее теперь и сына нет? Что у нее ничего теперь нет! Ведь она думала, что есть Бетти. Она любила ее, была в ней уверена точно так же, как в своем родном сыне. А сейчас основа ее жизни рухнула. Если внешность может быть так обманчива, как ей после этого относиться к людям? Ах, нет. Ничего у нее не осталось. Одно только отчаяние.

Кевин сунул руку под локоть Марион:

— У вас было достаточно своих бед в последнее время, чтобы взваливать на себя чужие. Идемте, сейчас нас пропустят, полагаю… Скажите, приятно вам видеть, как полиция выводит клятвопреступниц?

— Нет. Я ни о чем не могу сейчас думать, лишь о крестной муке этой женщины…

А, значит, и она называла про себя эту муку «крестной»…

Кевин не обратил внимания на эти слова.

— Завтра все газеты Англии расскажут о суде. Вы будете отомщены наконец, и это будет настоящее отмщение!

— По-видимому, нам придется взять номер в гостинице, — сказала старая миссис Шарп. — У нас хоть что-то осталось из имущества?

— Кое-что, — ответил Роберт и сообщил, что именно удалось спасти из горящего дома. Затем рассказал о предложении Стэнли.

И вот после суда Марион и ее мать вернулись не к себе домой, а в дом квартирной хозяйки Стэнли. Их там ждал огромный букет садовых цветов и ласковая записка от тети Лин.

— Марион, не хотите ли вы завтра поиграть со мной в гольф? — спросил Роберт. — Мы с вами так долго не дышали воздухом.

Назавтра он заехал за ней.

— Здорово нам здесь живется! — весело сообщила Марион, увидев Роберта. — Повернешь кран — и идет горячая вода.

— А к тому же очень поучительно, — добавила старая миссис Шарп.

— Поучительно?

— Слышишь каждое слово, произнесенное за стеной.

— А, перестань, мама, не каждое!

— Ну, каждое третье слово, — уступила миссис Шарп.

По дороге в машине Роберт решил, что сегодня же будет просить Марион стать его женой. Он решил это сделать во время чая в клубе после игры, но неожиданно для себя, на гольфовом поле, сказал:

— Марион, я хочу на вас жениться.

— В самом деле, Роберт?

— Вы согласны, да?

— Нет, Роберт, милый, не согласна.

— Но, Марион! Почему? Почему нет?

— Причин у меня много, но каждая из них хороша! Ну, к примеру, если человек до сорока лет не женился, значит, женитьба — это не то, к чему он в жизни стремился, а если в сорок лет вдруг он решается, значит, что-то свалилось на него вроде гриппа или приступа радикулита. Мне бы не хотелось быть чем-то, что внезапно свалилось на вас!

— Но… Но это…

— И боюсь, что я не буду таким уж приобретением для фирмы «Блэр, Хэйвард и Беннет». Ведь хотя…

— Я же не прошу вас выходить замуж за фирму.

— …Хотя доказано, что я не била Бетти Кейн, все равно я навсегда останусь «той женщиной из дела Кейн» — согласитесь, не слишком удачная жена для старшего партнера уважаемой фирмы. Это не принесет вам пользы, уверяю вас, Роберт!

— Бога ради, перестаньте, Марион!

— Ну, а кроме того, у вас есть тетя Лин, у меня — мама. С ними как нам быть? Я не только люблю свою мать, она мне нравится. Я ею восхищаюсь, мне с ней хорошо. Вы же привыкли быть балованным племянником тети Лин. Да-да, не спорьте, вы избалованы, вам будет не. хватать тех забот, к которым вы привыкли и которыми я вас окружить не смогу, потому что ничего этого не умею, а умела бы — все равно бы не стала! — и тут она весело улыбнулась Роберту.

— Но именно потому, что вы не собираетесь надо мной трястись и меня баловать, именно поэтому я хочу жениться на вас. У вас зрелый, трезвый ум…

— С человеком, у которого трезвый ум, очень приятно повидаться раз в неделю, но, проведя столько лет около тети Лин, вы скоро убедитесь, что вам будет не хватать вкусной еды и некритического к себе отношения.

— Вы забыли упомянуть об одной немаловажной детали… Любите вы меня хоть немного?

— Да. Даже много. Больше, чем я когда-нибудь кого-нибудь любила. Частично поэтому я и не хочу выходить за вас замуж. Ну, а остальное касается только меня…

— Вас?

— Да. Я не из того теста, из которого лепят хороших жен. Я не умею забывать себя ради другого, не умею применяться к требованиям и капризам другого. Мама и я — мы прекрасно уживаемся, потому что не предъявляем друг к другу никаких требований. Мы не трясемся друг над другом. Нет, Роберт, тысячи женщин только и ждут того, чтобы им дали возможность о ком-то заботиться, за кем-то ухаживать. Зачем же выбирать меня?

— А затем, что вы одна из тысяч, и потому что я вас люблю. И, Марион… Ваша матушка не будет жить вечно…

— Зная ее, как знаю ее я, думаю, что она меня еще переживет!

— Что же вы собираетесь делать?

— В случае, если я не выйду за вас замуж?

Он скрипнул зубами. Н-да, постоянно иметь рядом человека с этим насмешливым умом не так-то легко!

— Я спрашиваю: теперь, когда у вас нет дома, что вы собираетесь делать?

Она ответила не сразу, будто говорить ей было трудно, повернулась к нему спиной, укладывая клюшки в сумку.

— Мы едем в Канаду, — наконец выдавила она.

— Что?

Она все еще не поворачивалась к нему лицом.

— У меня там двоюродный брат, сын единственной сестры матери. Он профессор в университете. Недавно он написал, предлагая нам приехать и поселиться с ним, но в то время нам было хорошо в доме Фрэнчайз. И мы отказались. А теперь решили ехать.

— Ну что ж…

— Роберт, не смотрите так грустно. Вы сами не понимаете, от чего избавились, дорогой мой!

Через три дня, продав остатки мебели в комиссионный магазин, а свою старую машину в гараж Стэнли, мать и дочь Шарп уезжали из Милфорда. Роберт отвез их на вокзал и долго следил взглядом за уносившим их навсегда лондонским поездом. Затем, по дороге домой, думал о том, что теперь, когда нет надежды хоть раз в день видеть тонкое, смуглое лицо Марион, жизнь в Милфорде станет невыносима.

Однако ж эту жизнь он стал выносить легче, чем предполагал. Вновь начал играть в гольф, и хотя всегда мысленно называл мяч «куском гуттаперчи», однако своей прежней формы не потерял. Он обрадовал мистера Хэзелтайна своим вновь проснувшимся интересом к будничным делам фирмы и предложил Невилу вместе заняться сортировкой папок архива, сложенных на чердаке… А три недели спустя, когда из Лондона пришло прощальное письмо Марион, Роберт уже вполне уютно чувствовал себя в привычно теплых объятиях Милфорда… Марион писала:

«Дорогой Роберт! Это лишь прощальная записка, чтобы сообщить вам о том, как часто мы обе вас вспоминаем… Послезавтра мы летим в Монреаль утренним самолетом. Сейчас, накануне прощания с Англией, мы обе поняли, что в нашей памяти сохранились лишь добрые, лишь хорошие минуты, а все дурное уходит, расплывается. Быть может, это всего лишь преждевременная ностальгия… Не знаю. Знаю лишь, что вспоминать вас — всегда будет счастьем. И Стэнли. И Билла. И Англию.

С любовью и благодарностью к Вам от нас обеих, Марион».

Он положил письмо на свой стол красного дерева. На письмо падал луч предвечернего солнца. Завтра в это время Марион уже не будет в Англии. Тяжело, но что тут поделаешь?

А затем одна за другой случились три вещи подряд.

Явился мистер Хэзелтайн сообщить, что миссис Ломаке вновь желает изменить свое завещание и просит Роберта приехать немедленно.

Позвонила тетя Лин и попросила по дороге домой зайти в магазин и купить рыбы.

А миссис Тафф принесла на подносе чай.

С минуту он сидел неподвижно, уставясь на два диетических печенья на тарелочке. Затем мягким, но решительным движением отодвинул поднос в сторону и поднял телефонную трубку.

Глава двадцать четвертая

Летний дождь с унылым постоянством поливал поле аэродрома. Время от времени ветер подхватывал струи дождя, направляя их на здание аэровокзала. Над дорожкой к самолету, отправляющемуся в Монреаль, был навес, и пассажиры шли, наклонив головы, борясь с непогодой. Роберт, двигавшийся в хвосте этой процессии, видел издали плоскую черную шляпку миссис Шарп и выбивавшиеся из-под шляпки седые пряди волос.

Когда Роберт вошел в самолет, они уже сидели на местах, и миссис Шарп рылась в своей сумочке. Он шел между рядами кресел, и его увидела Марион. Лицо ее осветилось радостным удивлением:

— Роберт! Какими судьбами?

— Лечу этим же самолетом.

— Летите? Вы?

— По-моему, это никому не запрещено.

— Конечно. Но вы… Вы летите в Канаду?

— Именно.

— Зачем?

— Навестить мою сестру, — с притворной суровостью отозвался Роберт. — И, между прочим, это куда лучший предлог, чем кузен, преподающий в университете.