— Не нравится, — проговорил Сердюков, высовываясь из укрытия, чтобы посмотреть, куда попадают снаряды. Неожиданно он покачнулся и, судорожно цепляясь пальцами за стену, начал медленно сползать на пол. Ромашков бросился к нему, подхватил на руки, но, глянув на безжизненно свесившуюся голову товарища, осторожно опустил его на пол.
— Уходить надо, — вернувшись к Петракову, сказал он. — Сердюков убит!
— Не торопись, Петя, — ответил Петраков. — Уйти легче, труднее было добраться сюда!
Петраков с Кочергиным посылали снаряд за снарядом в сторону врага. Ромашков короткими очередями сдерживал гитлеровских автоматчиков. Когда опустели снарядные ящики, Петраков снял с орудия замок и сказал Кочергину:
— Берите Сердюкова, а я прикрою вас...
Своего боевого друга они похоронили под вечер с воинскими почестями.
* * *
Правительство высоко оценило мужество оперативных работников. Петраков и Кочергин были награждены орденами боевого Красного Знамени. Ромашкав и Сердюков (посмертно) — орденами Красной Звезды.
Ю. ШВЕЦКОВ
ГОД, КАК ЖИЗНЬ
1
В наряд за Волгу назначены двое. Яков Котов проходит на корму катера, прислушиваясь, как клокочет вода за бортом. Клочков следует за ним. Яков хотя и командир взвода, но начальственного тона не любит.
В солнечных бликах на воде видится Якову большой солнечный город — город смелых, благородных людей. Это его, Якова Котова, город.
— Слушай, Клочков, а трудную мы себе профессию выбрали — лови воров, хватай жуликов, хулиганов, — Яков смотрит на товарища и улыбается: — Временная она, наша профессия.
— Как это? — недоумевает Клочков.
— А так. Пожалуй, скоро и не будет милиции.
— Ну, уж это нет! Без милиции никак нельзя. Как же? Случись чего, и...
— Эх ты, «случись чего...» Да ведь некому будет эти случаи делать. Не будет преступников — зачем милиция? Или ты думаешь, они вечно плодиться будут? Как пить дать, освободимся от этого балласта. К тому, брат, идем...
Клочков морщит лоб и вдруг ухмыляется широко и лукаво:
— Здорово было бы! Ради этого можно и «по сокращению», и «по собственному желанию», верно?
— Да... Ну, а поскольку до таких времен мы пока не дожили, давай, брат, за работу. Кажется, приехали. Ты оставайся у причала, а я пройдусь.
— Есть!
Даже в такую рань Бакалда звенит сотнями голосов отдыхающих. Солнце еще толком не прогрело землю. Волга спокойная, тихая, голубая, словно по воскресному заказу. Вот толстяк привольно растянулся у самой воды. Под грибком молодая женщина в синем купальнике шепчется о чем-то с соседкой, но голос дочери заставляет ее оглянуться.
— Мама, мам, мяч уплыл!
Яков неторопливо движется вдоль берега. Все спокойно, у людей мирное, праздничное настроение. Пусть оно будет всегда таким. Для этого он, Яков Котов, парень из саратовской деревни, и пошел служить в милицию. В тридцать четвертом, после армии, приехал он в Сталинград. И в первый же вечер в одном из переулков у завода «Баррикады» услышал девичий крик:
— По-мо-ги-те!
Трое неизвестных уже сняли пальто с девчонки. Когда Яков подбежал, мордастый, в ватнике, зажав добычу под мышкой, осклабился:
— Ты что, падло, схлопотать хочешь?
Яков ткнул в жирный подбородок, но другой ударил в лицо чем-то тяжелым — потемнело в глазах. Спасибо, подвернулся милицейский патруль. Мордастого поймали. «Сволочи, — ругнулся Яков, сплюнув кровь. — Держит же таких земля». В тот вечер возникло решение...
И вот уже почти семь лет он служит в милиции. Служба как служба, полезная служба. Яков идет по мокрому твердому песку, оглядывая берег. С плохими людьми встречаться, правда, не очень приятно, но куда ж денешься, не перевелись еще такие, есть и тут. Ну, с чего бы этому плюгавенькому парню с утра нализаться?! Во, уже лезет на рожон...
— Привет блюстителям порядочка! Что, жарко, небось, товарищ сержант? А вы искупнитесь! Ах, форма! Не полагается! А вы скиньте ее, форму-то, разоблачитесь!
Парень пьяно гигикает и пытается схватить за ногу проходящую мимо женщину. Яков останавливается, долго и тяжело глядит на плюгавого. Тот заерзал, присыпая влажным песком поллитровку.
— Я ничего, товарищ сержант... Маленько, по случаю выходного...
Настроение испорчено. И вот так всегда. Среди сотни порядочных обязательно один гад найдется... Приехал отдыхать — ну и на здоровье, так нет же. Ему и отдых не в отдых, пока людям в душу не наплюет. Яков зло чертыхается.
А Бакалда по-прежнему поет, звенит, ликует. Кажется, весь город сегодня здесь. Пестрый пляж, как птичий базар. Волга подкатывает волны к берегу, вслушивается в счастливые людские голоса и уносит их далеко на юг, к морю. Пусть и там знают, что этот город на Волге — лучший город Земли. А будет еще лучше. Город без пятен...
Яков смотрит на синее небо, упавшее в реку, на смеющихся людей, и губы его тоже трогает улыбка. И уже не похож он на строгого сержанта милиции, словно он не в наряде, а приехал позагорать. Вот так бы всегда. И сегодня, и завтра. Славный денек, простые, милые люди. Эх, хорошо... Жить чертовски хорошо...
— Я-ко-в-в-в! Ко-т-ов! — вдруг донеслось от причала.
Командир взвода недовольно оборачивается: чего еще там стряслось?
— Товарищ сержант! Нарочный... С пакетом...
По берегу бежит Клочков. За ним незнакомый сержант. Оба встревоженные, взволнованные.
— Да вы что, черти! — машет им рукой Котов. — Отдышитесь! На вас же лица нет!
— В-в-война... Германия, — хрипло выдыхает Клочков.
— Что ты мелешь, что ты мелешь?
Яков рвет пакет. Строчки прыгают перед глазами.
«...Фашистская Германия... На рассвете... 22 июня... Без объявления... Напала...»
Начальник первого отделения милиции Учакин приказывал оставаться на месте. Не допускать паники, следить за организованной переправой отдыхающих в город. И только тут замечает Котов испуганные лица людей, спешащих к причалу. Тревога все усиливалась. Люди останавливают друг друга:
— Чего там стряслось? Пожар, что ли?..
Им отвечают на ходу:
— Пожар на всю страну.
— Ты что, с луны свалился?
— Война, брат.
Яков дочитывает пакет и отпускает сержанта. На душе тоскливо и темно. Что-то будет завтра? Конечно, войну мы выиграем, это факт. Не на таких напали. Да только обидно же, черт возьми! Яков снова вчитывается в распоряжение Учакина:
«Не допускать паники, следить...»
Заразная болезнь — паника. Человек становится беспомощным, как слепой кутенок, — делай с ним, что хочешь. Переглянувшись с Клочковым, говорит: