— точнее, наорал, вы бы не сомневались, что нам с ним рядом не жить в любом случае. Я это повторять не буду — только-только успокаиваться начал и подавил желание пристрелить его, как тварь изнаночную.
— Всё так серьёзно⁈
— На мой взгляд — более чем. Но не будем про него больше, ладно? В худшем случае — переведусь в МХАТ, к профессору Лебединскому, он меня уже раза три звал.
Мы с Надеждой Петровной одновременно вздохнули.
— Вы знаете, я всё же вынужден признаться вам в нарушении правил распорядка. Нарушение состоится завтра, и будет наглым, а в чём-то, возможно, и циничным.
— Юра, ты меня пугаешь!
— Я завтра вместо лекций — всё равно там ничего интересного не будет — поеду в Могилёв, поднимать знакомства, искать управу на Жабицкого. Потому что в нашу академию я не просто так поступал, а по необходимости.
— Юра, я надеюсь — ничего противозаконного⁈
— Не переживайте, Петровна, — после того, как она незаметно перешла на «ты», я тоже решил уменьшить уровень формальности в общении. — Наоборот, к его коллегам обращусь. Вменяемым коллегам, с которыми у нас есть общие интересы.
Петровна ещё минут пять поохала, после чего отпустила меня восвояси. По дороге «включился» давно молчавший дед:
«Знаешь, Юрик, а ведь это у нас пиррова победа получилась».
«Какая⁈»
«Был в моём мире в древности в Малой Азии такой царь Пирр. Воевал часто. И вот один раз, штурмуя вражеский город, он его взял, но потерял почти всю армию, после чего его соседи и добили ко всеобщему облегчению. Так что пиррова победа — это победа за неприемлемо высокую цену, которая грозит полным поражением».
«И какую цену ты имеешь в виду⁈»
«Мы победили, задавив Уставом. А это оружие обоюдоострое. Уставщина — это едва ли не худший вариант службы. Самый простой способ сделат невыносимой жизнь подчинённого или бойцов — это устроить им жизнь строго по Уставу, с жёстким и неукоснительным соблюдением буквы абсолютно всех положений и требований. Именно буквы. Высший пилотаж, пожалуй — это при скрупулёзном соблюдении формы полностью извратить суть требований, так, чтобы вся деятельность подчинённого стала не только максимально затруднённой, но и очевидно бессмысленной».
«И что теперь делать⁈»
«Ехать в город, искать управу на него, как ты и сказал. И учить устав академии и прочую нормативную документацию. Причём не просто зубрить наизусть, хотя и это надо, но изучать — что, почему, зачем, когда и по какому поводу введено. Кто лучше знает и понимает правила — тот и победит».
«Йёоооо… Это я что, дни изучения делопроизводства буду вспоминать с ностальгией, как лёгкие и приятные⁈»
«Возможно, возможно…»
По пути из почти личного душа в комнату я стал невольным свидетелем разговора двух студентов, свернувших из общего коридора ко мне за угол. Подслушивать, конечно, нехорошо, но речь-то, как оказалось, обо мне! Обсуждать за глаза тоже моветон, так что — то на то выходит. Потому я и затаился за приоткрытой дверью, чего из-за скудного освещения видно не было.
— И что тут, за поворотом?
— А здесь один первокур живёт, вообще отмороженный. Его, наверное, потому одного и поселили.
— Что, буйный, что ли?
— Да в том-то и дело, что так вроде и нет. Тихий такой. А сегодня вечером ему Жабицкий в осведомители идти предложил — так он Жабу чуть не пристрелил на месте. На дуэль, говорят, вызвать хотел.
— Да ладно! Так вот прямо — один вербовать, а второй стрелять? С чего вообще это взяли?
— Люди слышали, как Жаба орал. А этот вышел весь красно-белый пятнами, и всё к револьверу тянется. И на вопрос, что случилось задвинул про «непристойное предложение, несовместимое с честью». Вот сам думаешь, что ему предлагали?
— Ну, не замуж уж точно! — и оба заржали.
— Потом Жаба с двумя жабятами сюда прискакал, так этот первокур их полчаса в коридоре держал, статьи Устава цитировал, которые жандарм нарушает и по которым он его имеет право не пускать. Издевался, пока уже Жаб не стал револьвер хватать.
— Забавно. И всё-таки, меня ты сюда зачем привёл?
— Секрет один открыть хочу. Тут, за углом, ещё и душевая есть, про которую никто не знает.
Я тихонько юркнул к себе, печально вздыхая: через неделю про мою душевую будет знать «по секрету» весь коридор, и в ней будет такая же очередь, как везде.
«Зато репутация у тебя образуется — ух! После сегодняшнего если даже кто и попытается слухи про тебя и жандармов распускать — никто не поверит!»
«Ага, главное, чтобы всякие заговорщики с бунтовщиками не потянулись косяком, к себе вербовать».
«Пусть тянутся — а ты их Мурлыкину, оптом и в розницу. Всё равно никто не поверит, что это ты сдал!» — и дед опять заржал.
«Фу на тебя».
Я подготовился к завтрашней поездке: во-первых, повторил по памяти те бумаги, что остались у Жабицкого, только в шапке документа оставил пустые строки на месте адресата. Во-вторых, описал вчерашний неудачный поход к местному жандарму, как мог детально, за исключением содержания его воплей. Зафиксировал написанное печаткой — из-за уменьшенной «мощности» пришлось на каждом листе прикладывать по четыре раза и возникло опасение, не порвётся ли бумага по стыку укреплённых мест.
Утром хотел проскочить пораньше, до того, как сокурсники массово повалят на учёбу, но не получилось — попался на глаза группке студентов, среди которых были и знакомые. И те, к сожалению, меня заметили:
— О, Юра, Рысюхин! Слушай, что ты пил такое, для храбрости? Что за эликсир?
— Ну, рецепт простой, — дед решил порезвиться, а я согласился поработать передатчиком. — Берём лом. Стальной, кованый, квадратного сечения. Охлаждаем до минус сорока градусов. Устанавливаем над тазом или ванночкой под углом тридцать градусов к горизонту и тонкой струйкой выливаем на верхнюю часть лома пол литра тормозной жидкости, желательно — авиационной. Лом с тем, что на него намёрзло — откладываем в сторону для повторного использования. Оставшуюся жидкость смешиваем в пропорции два к одному с лосьоном «Огуречным» и чаркой одеколона. Тщательно перемешиваем, но не взбалтываем. Принимать три раза в день натощак по семнадцать капель на чайную ложку петеярового масла.
В начале студенты слышали внимательно, кто-то вроде даже записывать хотел. Потом на лицах стало появляться недоумение, переходящее в улыбки. В конце уже все хохотали хором.
— Вот зараза, а⁈ И, главное, чешет, как по писанному! Ты стихи писать не пробовал?
— Пробовал, такая чушь выходит… Давайте лучше рысюхинскую народную мудрость, хотите?
— Ну-ну. Излагай, давай!
— Кхм. Вот. «Сколько волка ни корми — а у коня всё равно больше!»
На фоне смешков послышалось ожидаемое: