Бенсон мигом открыл свою медицинскую сумку. Увидев это, Джолли улыбнулся – из последних сил, но с видимым облегчением. Он тоже выглядел гораздо хуже, чем вчера вечером. В нем и так–то душа еле в теле держалась, а он ведь ещё и трудился. Целых восемь часов подряд. Даже наложил Забринскому гипс на лодыжку. Хороший врач. Внимательный, не забывающий клятву Гиппократа. Теперь он имеет право на отдых. Теперь, когда прибыли другие врачи, он может и передохнуть. А вот раньше – ни в коем случае.
Он стал усаживать Фолсома, я пришел ему на помощь. Потом он и сам опустился на пол, прислонившись к стене.
– Извините, и все такое прочее. Ну, сами понимаете, – проговорил он.
Его обросшее щетиной лицо скривилось в подобии улыбки. – Хозяева не очень–то гостеприимны.
– Теперь все, доктор Джолли, остальное мы сделаем сами, – тихо заметил Свенсон. – Всю необходимую помощь вы получите. Только один вопрос: эти люди – все они выдержат переноску?
– А вот этого я не знаю, – Джолли сильно потер рукой налитые кровью слезящиеся глаза. – Просто не знаю. Некоторым за последнюю ночь стало намного хуже. Из–за холода. Вот эти двое. По–моему, у них пневмония. В домашних условиях их бы подняли на ноги за пару деньков, но здесь это может кончиться печально. Из–за холода, – повторил он. – Девяносто с лишним процентов энергии уходит не на борьбу с увечьями и заразой, а на выработку тепла. Иначе организм дойдет до точки…
– Не расстраивайтесь, – сказал Свенсон. – Может, нам даже полчаса не потребуется, чтобы забрать вас всех на борт. Кого первого, доктор Бенсон? Ага, значит, доктор Бенсон, а не доктор Карпентер. Конечно, Бенсон корабельный врач, но все равно такое предпочтение показалось ему абсурдным. В его отношении ко мне вдруг стала заметна неприятная холодность – впрочем, чтобы угадать причину такой перемены, мне не надо было ломать голову.
– Забринский, доктор Джолли, капитан Фолсом и вот этот человек, мгновенно сообщил Бенсон.
– Киннерд, радиооператор, – представился тот. – Ну, приятели, мы уже и не надеялись, что вы вернетесь сюда. – это он обратился ко мне. Потом кое–как поднялся и встал перед нами, сильно пошатываясь. – Я сам могу идти.
– Не спорьте, – жестко бросил Свенсон. – Ролингс, перестаньте мешать эту бурду и вставайте. Пойдете с ними. Сколько времени вам понадобится, чтобы провести с лодки кабель, установить пару мощных электрообогревателей и освещение?
– Одному?
– Да вы что! Берите в помощь кого угодно!
– Пятнадцать минут. И еще, сэр. я могу протянуть сюда телефон.
– Да, это пригодится. Кто там с носилками – когда будете возвращаться, прихватите одеяла, простыни, горячую воду. Канистры с водой заверните в одеяла… Что еще, доктор Бенсон?
– Пока больше ничего, сэр.
– Тогда все. Отправляйтесь!
Ролингс вынул ложку из котелка, попробовал свое варево, одобрительно чмокнул и печально покачал головой.
– Стыд и позор, – горестно произнес он. – Настоящий стыд и позор. – И отправился следом за носильщиками. Из восьми людей, лежащих на полу, четверо были в сознании. Водитель трактора Хьюсон, кок Нейсби и двое других, которые представились как Харрингтоны. Близнецы. Они даже обгорели и обморозились почти одинаково. Остальные четверо спали, или находились в глубоком обмороке. Мы с Бенсоном принялись их осматривать, причем Бенсон действовал куда осторожнее, чем я. С помощью термометра и стетоскопа он искал признаки пневмонии. Не думаю, что искать было трудно. Коммандер Свенсон с немалым любопытством осматривал помещение, то и дело бросая странные взгляды в мою сторону. Временами он принимался махать и хлопать руками по бокам, чтобы разогреться. Оно и понятно: на нем не было такого отменного меха, как на мне, а температура здесь, несмотря на печку, держалась, как в холодильнике.
Первым я осмотрел человека, лежавшего на боку в правом углу помещения.
Глаза у него были полузакрыты, так что виднелись только нижние полукружья зрачков, виски ввалились, лоб приобрел мраморно–белый оттенок, а свободная от повязки часть лица казалась на ощупь такой же холодной, как мраморный склеп на морозе.
– Это кто? – спросил я.
– Грант. Джон Грант, – ответил темноволосый невозмутимый водитель трактора Хьюсон. – Радиооператор. Помощник Киннерда… Что с ним?
– Мертв. И умер уже довольно давно.
– Умер? – резко спросил Свенсон. – Вы уверены? – Я бросил на него снисходительный взгляд профессионала и промолчал. Тогда он обратился к Бенсону: – Есть такие, кого нельзя переносить?
– Я думаю, эти двое, – ответил Бенсон. Не обратив внимания на испытующие взгляды в мою сторону, он доверчиво вручил мне стетоскоп. Через минуту я выпрямился и кивнул.
– Ожоги третьей степени, – сообщил Бенсон капитану. – Это снаружи.
Кроме того, у обоих высокая температура, у обоих учащенный, слабый и неритмичный пульс, у обоих отек легких.
– На борту «Дельфина» им будет гораздо лучше, – заметил Свенсон.
– Переноска для них – верная смерть, – сказал я. – Даже если их как следует закутать, все равно придется нести их по морозу до корабля, втаскивать на борт, спускать по трапам. Они этого не выдержат.
– Мы не можем без конца торчать в этой полынье, – заявил Свенсон. – Я беру ответственность за их переноску на себя.
– Извините, капитан, – Бенсон твердо покачал головой. – Я полностью согласен с доктором Карпентером.
Свенсон пожал плечами и промолчал. Вскоре вернулись моряки с носилками, а следом появился и Ролингс с тремя другими матросами, которые несли кабели, обогреватели, осветительные лампы и телефон.
Через несколько минут заработало отопление, загорелся свет.
Ролингс покрутил ручку полевого телефона и что–то коротко бросил в микрофон. Моряки уложили на носилки Хьюсона, Нейсби и близнецов Харрингтонов. Когда они ушли, я снял с крюка лампу Колмана.
– Вам она теперь не нужна, – сказал я. – Я скоро вернусь.
– Вы куда? – ровным голосом спросил Свенсон.
– Я скоро вернусь, – повторил я. – Просто осмотрюсь вокруг. Он постоял в нерешительности, затем отошел в сторону. Я шагнул через порог, завернул за угол и остановился. В домике послышалось жужжание ручки, потом кто–то заговорил по телефону. Разобрать слова мне не удалось, но я ожидал чего–то в этом роде.
Штормовая лампа Колмана мигала и подрагивала на ветру, но не гасла.
Ледяная пыль хлестала по стеклу, но оно не трескалось, очевидно, это был особый, высокопрочный сорт, который выдерживает перепад температур в несколько сотен градусов. Я направился по диагонали к единственному домику, уцелевшему в южном ряду. На наружных стенах – никакого следа–огня, золы или даже копоти. Рядом, должно быть, находился топливный склад – в этом же ряду, западнее, прямо по ветру: его расположение можно было определить более или менее точно по степени разрушения других домиков, чьи уцелевшие каркасы были чудовищно вздыблены и покорежены. Именно здесь был эпицентр пожара.