— Привет, — робко отозвался он.
Мальчишка был старше и одет он был по-другому, более плохо, что ли. Его одежда была хуже качеством, чем его собственная, хоть иизрядно потрёпанная. Подумал он так, потому, что отец как-то привёз матери отрез ткани, и она долго ругалась, что такая холщовка не подходит для шитья одежды, мол, только мешки из неё и шить. Вот из такой холщовки и были штаны и рубашка мальчишки, а на его ногах красовались растоптанные ботинки не по размеру. Ему было девять.
Мальчишка был голоден и с радостью разделил заплесневелый хлеб с ним. Оказалось, вдвоём его гораздо приятней есть.
— Моя мать — паскуда! — жуя, рассказывал мальчишка и без конца злился. — Продала меня этим чернокнижникам. Чтоб её демоны разорвали! Обманула меня, как простака. Говорит, пойдем, сходим в работный дом, попросимся на ткацкие поля. Я — дурак, и согласился. А оно вон как! Старая шлюха, спросом не пользуется, нашла, как озолотиться. Ну, я выберусь отсюда, устрою ей с моими ребятами.
Мальчик много ругался и разговаривал как взрослый. И многое знал.
— Твоя мама продала тебя? — поразился тогда он.
— Ха! А ты думаешь, твои родичи поступили иначе?
Он пожал плечами.
— Проснись, мой друг! — воскликнул новый приятель. — Жизнь премерзкая штука. Люди ужасны, а этих и людьми не назовёшь — нелюди.
С тех пор он стал мысленно называть своих мучителей, нелюдями.
— Ты пытался бежать? — спросил мальчишка.
— А куда? — мысль о побеге не посещала его голову. Нелюди старательно убедили его в том, что это его наказание, которое он заслужил…
— Да куда угодно! Подальше отсюда. Кстати, я — Тарт, — запоздало представился его новый друг и поинтересовался: — А тебя как звать?
Он застыл. А ведь и правда, как? У всех должно быть имя. Казалось, тьма раскрыла пасть и проглотила его имя. Нет, оно было. Точно было, но он не помнил.
— Я не помню.
— Как? — удивился Тарт.
Он пожал плечами, не зная ответа на этот вопрос.
— Хорошо, а фамилия твоей семьи?
— Морт.
— Может, я буду звать тебя Морт? — предложил Тарт.
— Нет! — резко отверг его предположение он. Он хотел своё имя! И никакое другое ему не нужно. — Зови меня пока просто — друг, как вспомню своё имя, я скажу. Я просто забыл. Долго был один.
Тарт не спорил. Хотя сейчас ему казалось, что ещё тогда Тарт понимал гораздо больше, чем говорил.
Вдвоём было веселей. Они без устали болтали, Тарт знал много историй и жизненных мудростей, которыми делился с ним. И спать было теплее, прижимаясь друг другу. Даже пресная похлёбка, которую им приносили, казалась вкуснее. Его всё также продолжали обучать, иногда водили пускать кровь. Зачем им его кровь он не знал. Кровопийцы, обозвал их Тарт, жалея его.
Тарта не водили никуда. Наоборот парням, что таскали воду и приносили еду, приходилось сдерживать его попытки выйти. До одного дня…
Худой и толстый пришли вместе, такого не случалось до этого. Парни-помощники зажали Тарта и связали руки за спиной, чтобы не сопротивлялся. А в последствие даже схватили за порядком отросшие волосы для удобства, когда вели по коридору. Ему было жаль Тарта, ведь если бы он не сопротивлялся, с ним не поступали бы так жестоко. Но его друг не признавал такого покорного послушания.
Их привели в комнату, в которой проходили его уроки. В центре комнаты находился большой постамент, вокруг которого располагалось пять столов, за одним из них его и учили. Но сегодня ему велели идти к большому каменному столу. Чёрному, как сама ночь. Он был заляпан потёками воска с многочисленных свеч, расставленных на нём. На столе лежала раскрытая книга и стояла объёмная чаша с какой-то жидкостью. Худой велел ему взобраться на подставку, ведущую к столу, а сам встал, сзади положив свои руки ему на плечи.
Тарта держал в центре один из парней-помощников. Его друг яростно возмущался и проклинал всех собравшихся. Второй помощник продолжал зажигать свечи различных размеров в бесчисленных количествах, расставленных в комнате сегодня. Закончив с этим, парень прошёл в центр, где удерживали его друга. Толстяк поднял руку, разом погасив все магические фонари в комнате. Теперь их освещало лишь мерцание свеч.
— Читай! — велел ему худой.
Он опустил глаза в книгу, на открытой странице были знакомые ему буквы, которые ему старательно вдалбливали нелюди. Он начал читать.
— Громче! — указал худой и присоединился к нему.
Внезапный вопль боли заставил его вздрогнуть и с обеспокоенностью посмотреть в центр, где был Тарт. В ту же секунду ему захотелось ослепнуть, оглохнуть и лишиться языка. Его единственный друг в этой обители тьмы висел вниз головой подвешенный на двух огромных крюках, что протыкали его икры. Связанные руки свисали вниз, он отчаянно дергался и истошно вопил.
— Не останавливайся. Читай! — прошипел худой в его ухо, до боли сжимая его плечи пальцами.
Кровь, стучавшая в ушах, приглушила крики. Он продолжил чтение, больше всего на свете он хотел, чтобы кто-нибудь избавил его от этих мучений, освободил от оков страха. Он читал, на автомате озвучивая знакомые знаки, пока слезы текли по его щекам, туманя взор. Он хотел всё остановить, но так боялся.
Он снова услышал тихий шёпот, что походил на шуршание листвы, схожий со звуком перелистывания страниц, напоминающий шуршание мышки под досками пола…
Когда всё закончилось. Стих шёпот…стихли и крики Тарта, как когда-то и визги кролика…Он не мог оторвать взгляд от книги с расплывающимися перед глазами буквами в ней. Когда худой его двинул, спуская с подставки, он лишь мельком взглянул в центр. Его друг висел на крюках с полностью содранной по-живому кожей, так же как его отец когда-то освежёвывал дичь. Охваченный ужасом он из всех сил оттолкнул худого, тот не удержался и грохнулся на пол, после чего бросился прочь, хаотично выбирая направление. Шёпот вернулся, и казалось, бесновался вместе с ним, мечась по комнате в поисках выхода. Тут его настигла благодатная темнота небытия…
Он запустил руку в длинные ниже плеч волосы, отвлекаясь от прошлого. Наверно, тогда его ударили по голове. После смерти Тарта его лишили света, и появилась цепь. Он горько оплакивал потерю друга, жалея лишь об одном, что вообще попросил о друге. Эта потеря породила жгучее желание убить. Убить их всех худого, толстого, этих помощников. У него прошло желание говорить с ними, говорить с кем бы то ни было вообще. Сейчас он не был уверен, что его язык помнит слова, кроме тех заклинаний, что его заставляли читать. Чуть позже он заметил, что парни носившие воду стали коситься на него. В их глазах колыхалось, что-то до боли знакомое ему, страх. Ха! Смешно. Они боялись его, а не этих нелюдей.
Может он и забыл отца, но помнил его советы о том, как обмануть дикое зверьё. Его покорность, его слабость из-за скудного питания, успокаивали бдительность нелюдей, ведь он был здесь так давно и никогда не сопротивлялся. Благодаря свободной рубахе, болтавшейся на нем, он научился незаметно воровать вещи из большой комнаты. Чаще всего выбирая что-то, чем можно рыть или копать, однозначно крепкое. Он копал. Копал долго. Сначала цемент, скрепляющий камни, не хотел поддаваться, но затем пришел тот день, когда его воля победила. Он вытащил первый камень из кладки пола, затем второй, нужное количество, чтобы в яму, выкопанную в образовавшейся проплешине пола, мог провалиться человек, пусть не весь, по пояс. Яма вырыта под таким углом, что упавший непременно сломает ноги или подвернёт, он правильно подложилвырытые им ранее камни.
Он покосился на едва различимую в темноте яму, прикрытую тряпкой. Они даже не замечали. Они не проходили вглубь его камеры, он всегда выходил к ним сам. Тарт ошибался, открыто воюя с тем, кто сильнее его. Победить того, кто сильнее, можно лишь хитростью и обманом. А тьма…тьма нашёптывала ему, что ей нужен только один труп, чтобы освободить его.
Прости, — мысленно обратился он к свету из сна, не зная удастся ли ему выжить. — Прости, если я не дождусь тебя.