Читать интересную книгу Папийон - Анри Шарьер

Он предупредил, что поскольку имело место нападение на охрану, он сделает все от него зависящее, чтобы мне и Клозио влепили по пять лет, а Матуретту — три.

— А тебе, Папийон, — добавил он, — я уж подрежу крылышки, можешь не сомневаться! В следующий раз не улетишь!

Похоже, он был прав, к моему огорчению.

До суда оставалось два месяца. Я страшно терзался из-за того, что не догадался сунуть отравленные стрелы в патрон. Будь они сейчас у меня, можно было бы предпринять еще одну, решающую попытку.

С каждым днем я ходил все лучше и лучше. Каждый день меня навещал Франсис Серра, делал массаж и смазывал ступни касторовым маслом. Хорошо все же иметь надежного товарища!

АРАБ, СЬЕДЕННЫЙ МУРАВЬЯМИ

В этой большой камере было два человека, которые никогда ни с кем не разговаривали. Они держались рядом, переговаривались только друг с другом, да и то шепотом. Как-то раз я угостил одного из них американской сигаретой из пачки, принесенной Серра. Он поблагодарил и после паузы сказал:

— Что, Франсис Серра ваш друг?

— Да. Лучший друг из всех.

— Может, если дела станут совсем плохи, можно будет передать вам через него одну вещь?

— Какую вещь?

— Ну, мы, я и мой друг, решили, что, если нас приговорят к гильотине, отдать вам наш патрон. Может, вам пригодится для побега. Лучше отдать Серра, а он передаст вам.

— Вы уверены, что получите смертный приговор?

— Да, наверняка. Шанс отвертеться равен почти нулю.

— Но если вас наверняка приговорят к казни, почему вы в общей камере?

— Видать, боятся, что мы покончим с собой в одиночке.

— Возможно. Что ж такое вы натворили?

— Отдали араба на съеденье муравьям. Это я говорю только потому, что у них, к несчастью, есть неопровержимые доказательства. Нас застукали.

— А где это произошло?

— На 42-м километре, в «Лагере смерти».

Тут к нам подошел его товарищ, оказавшийся родом из Тулузы. Я и его угостил сигаретой. Он сел рядом.

— Мы ни с кем по этому поводу не советовались, — сказал тулузец. — Хотелось бы знать ваше мнение.

— Но я же ничего о вас не знаю. Откуда мне знать, правильно ли вы поступили, отдав живого человека, пусть даже араба, на съеденье муравьям? Я должен знать все, от А до Я.

— Ладно, расскажу, — ответил тулузец. — 42-й километр — это лесоповал. В сорока двух километрах от Сен-Лорана, в джунглях. Заключенный должен вырабатывать в день один кубометр древесины. Вечером каждый должен стоять возле аккуратно уложенных в штабель поленьев. Приходят охранники, среди них есть и арабы, и проверяют, кто сколько сделал. Если работа принята, каждый кубометр метят красной, зеленой или желтой краской, в зависимости от дня недели. Короче, чтоб управиться, мы работали вместе. Но часто кубометра на человека не выходило. И тогда вечером нас сажали в карцер и не давали есть, а назавтра ты снова отправлялся в джунгли на пустой желудок. И надо было выполнить дневную норму да еще недостающее за вчерашний день. От такой работы и подохнуть недолго. Обращались с нами хуже, чем с собаками.

И чем дальше, тем слабей мы становились и меньше вырабатывали. К тому же к нам приставили отдельного охранника, араба. Он приходил на вырубку, садился на бревно, свесив свой бычий член между ног, и всю дорогу нас оскорблял. Жрал и чавкал, нарочно облизываясь при этом, а ведь мы голодные... Короче, ад да и только. У нас было два патрона с четырьмя тысячами на каждого, приберегли на случай побега. И вот как-то мы решили подкупить этого араба. Но только хуже сделали. К счастью, он поверил, что у нас лишь один патрон. Тут была вот какая система: за пятьдесят франков он разрешил нам красть поленья из чужих штабелей, уже принятых накануне. Мы отбирали поленья, не меченные краской, и таким образом справлялись с нормой. Так ему удалось выкачать из нас две тысячи. Но тут, раз мы начали справляться с нормой, араба от нас убрали. Мы, были уверены — не донесет, ведь он выцыганил у нас столько денег, и пошли в лес искать принятые поленницы, ну, чтоб проделать тот же трюк. А он, оказывается, следил за нами и, прячась за деревьями, видел, как мы крадем поленья. И как выскочит!

— Ага! Воруете и не платите! А ну, гоните полтинник, не то донесу!

Но мы думали, он только пугает, и не дали. На следующий день та же история:

— Гоните деньги, не то в карцере сгною!

Короче, он явился с охраной. Это было ужасно, Папийон! Они нас раздели, отвели к поленницам, из которых мы таскали, а потом заставили разобрать свои и гоняли так без перерыва два дня. Мы работали без еды и питья. И когда валились с ног, араб хлестал нас бичом или бил ногами под ребра. Наконец, мы уже просто в лежку лежали на земле, и ни битье, ни крики не могли заставить нас подняться. И знаете, что он тогда сделал? Принес осиное гнездо, в таких живут красные осы. И вытряс его на нас. Боль была такая, что мы не только вскочили, но и забегали по лесу как безумные. Словами не передать, что это было! Имеешь представление, как жалит красная оса? А тут их было штук пятьдесят — шестьдесят, если не больше.

Потом десять дней мы сидели в карцере на хлебе и воде, нас оставили в покое. Мы втирали в ужаленные места мочу, три дня они страшно горели и чесались — просто сил никаких не было! Я потерял левый глаз, куда меня ужалила, наверное, целая дюжина ос. Когда нас снова отправили на лесоповал, другие заключенные, жалея нас, решили помочь — стали делиться с нами поленьями. И мы начали вырабатывать норму. Мы много ели, понемногу поправлялись, и тут нам в голову пришла идея отомстить арабу с помощью огненных мух. Просто как-то в лесу мы увидели их гнездо, огромное. Эти твари похожи на муравьев, только с крыльями, настоящие людоеды, способны сожрать целого оленя! А араб так и шнырял вокруг, проверял работу. И вот однажды мы огрели его топором по голове и потащили к тому гнезду. Там раздели, привязали к пригнутому к земле дереву толстыми веревками, какими увязывают поленницы. Потом нанесли ему несколько ран топором, набили рот травой, чтоб не орал, и стали ждать. Правда, мухи на него сразу не полезли, пришлось поворошить гнездо палкой. Ну, в общем, много времени не понадобилось... Через полчаса тысячи и тысячи этих тварей уже делали свое дело. Ты когда-нибудь видел мух-людоедов, Папийон? Так вот, эти были крошечные и красные как кровь. Они отрывают от тела микроскопические кусочки мяса и тащат в гнездо. Да, мы здорово настрадались от этих ос, но только представь, через какие муки прошел он, когда его съедали заживо тысячи и тысячи этих насекомых! Он умирал двое суток и еще полдня. Через сутки они выели ему глаза... Признаю, мы отомстили жестоко. Но как он обошелся с нами! Это чудо, что мы вообще выжили!.. Араба, ясное дело, везде искали. Ну и охрана сообразила, что без нас тут не обошлось. Неподалеку в чаще мы вырыли яму — захоронить что от него осталось. Рыли несколько дней, понемногу. А его все искали. И вот однажды один охранник увидел, как мы копаем яму. И нам настал конец.

Утром, придя на место, мы увидели араба, он все еще был покрыт мухами, хотя превратился почти в скелет. И потащили его к яме (а мухи так и кусались, аж до крови)! Тут и явились трое арабов и еще два охранника. Они сидели в засаде, дожидаясь, когда мы начнем его хоронить.

Ну вот, собственно, и все. На суде мы твердили, что сначала убили его, а уж потом бросили мухам. Но медэкспертиза не обнаружила смертельной раны — сказали, что его просто съели заживо. Так что надежды у нас нет. Мы выбираем тебя своим наследником.

— Будем надеяться, что я так и не стану им, искренне вам говорю.

Мы закурили, и тут я прочитал в их глазах: вопрос: «Ну и что ты на все это скажешь?»

— Вот что, братья, я вижу, вы хотите знать, что я думаю о вашем деле, просто, по-человечески. Один последний вопрос, который на мое мнение не повлияет: что думают об этом люди здесь, в камере, и почему вы с ними не разговариваете?

— Большинство думает: правильно сделали, что убили, но вот мухам отдавать не надо было. А говорить мы ни с кем не хотим, потому что однажды был шанс устроить бунт и побег, но они нас не поддержали.

— Ладно, ребята, я вам вот что скажу: вы правильно сделали, что отплатили ему за ваши мучения. Этих ос, или как их там, прощать было нельзя. И если вас все-таки приговорят к гильотине, то в последнюю минуту думайте вот о чем, думайте из последних сил: «Мне отрубают голову, но с того момента, как меня привязали к этой штуке, и до падения ножа пройдет тридцать секунд. А его агония длилась шестьдесят часов. Так что, выходит, победа за мной!»

А что касается других ребят в камере, то не знаю, правы вы или нет. Вы могли считать, что именно этот день подходит для массового побега и бунта, другие — иначе. Кроме того, в такой заварухе, как правило, кого-то убивают. Лично я считаю, что лишь четверым здесь грозит казнь — вам двоим и братьям Гравиль. Так что, друзья, все относительно.

Бедняги остались страшно довольны нашей беседой и вновь вернулись к своей замкнутой жизни.