Читать интересную книгу Тайна, приносящая смерть - Галина Романова

Она аж запыхалась. И стояла теперь, тяжело вздымая полуголые сиськи прямо в подбородок Щеголева. Он на всякий случай отошел еще на полшага.

– То есть вы хотите сказать, что Саша Углина убила свою мать из-за похищенных у вора-рецидивиста украшений? – Уловить суть ему все же удалось, правда, суть эта в голове укладываться не желала.

– Уж не знаю, сама она их украла или Ванька крал. Но как-то ерунда эта в руке у Машки оказалась? Значит, дома она ее нашла. А может... Может, вообще в деле с ними была, заодно то есть. Что-то не поделили...

– Так, стоп! – Данила замотал головой, как старый заезженный мерин. – С этим более-менее разобрались. Дальше... Зачем Лемешеву Степушкина-то убивать, если он его уже обворовал?! И, по имеющимся у меня сведениям, Степушкин смирился с потерей драгоценностей. Зачем ему его убивать?

Он упорно не хотел приплюсовывать к имени парня, которого эта леди обнаружила с шишкой на лбу рядом с трупом, имя Саши Углиной. Он не мог, не хотел верить, что эта красивая девушка с невероятно синими чистыми глазами способна была на кражу со взломом, на убийство своей матери, на убийство вора-рецидивиста, да даже на простую подготовку всего этого, он не верил, что она была способна! Не говоря уж об исполнении.

Это было слишком страшно даже для Данилы, повидавшего немало ужасного и отвратительного на своем веку. Слишком невероятно, слишком жестоко, гадко и...

Да неправда это! Неправда!!!

Эта злобная баба строчит как из пулемета хорошо отрепетированную речь. А надо еще и парня с шишкой на лбу послушать.

Приказав ей жестким, неприятным даже самому себе голосом никуда не отлучаться, Данила примкнул к остальным, начавшим работу в доме.

Провозились битый день. Пока все осмотрели, запротоколировали, опросили свидетелей, тоже под протокол. Школьная секретарша распиналась охотнее остальных. И совсем незаметно было, чтобы она убивалась по убитому любовнику. Брызгала из нее злоба какая-то непонятная, но ничего похожего на горечь или сострадание.

Потом, когда вынесли труп и замазали шишки, а их оказалось аж целых три на лбу Лемешева, приступили к допросу.

– Фамилия, имя, отчество, возраст?

– Лемешев Иван Харитонович, полных лет двадцать. Безработный.

– Ранее судимый?

– Что?! – Лохматая, вся в жестких кудряшках голова парня нервно качнулась на длинной тонкой шее, тут же замоталась из стороны в сторону. – Нет! Что вы! Конечно, не судим.

– Теперь будешь, – пошутил недобро следователь из прокуратуры.

Лемешев болезненно скривил полные губы, будто плакать собрался. Но вместо этого сказал:

– Я его не убивал, товарищ следователь!

– Ага... Я это его приложил его же собственным ножичком, – следак мелко захихикал.

Радовался, понял Данила. Радовался тому, что убийство удастся раскрыть по горячим следам. Правильнее, по горящим под подметками парня следам.

– Погоди, – тронул прокурорского за плечо Данила, выдвинулся вперед. – Слушай, Ваня, ты зачем к Степушкину-то пришел?

– Я? – Тот зажмурился, снова замотал башкой, приводя в движение спутанную, кое-где покрытую спекшейся кровью шевелюру. – Я вам скажу, а вы не поверите!

– А ты попробуй, может, и сможешь убедить меня, – улыбнулся ему ласково Данила, раз уж решил играть роль доброго милиционера, надо продолжать. – Давай, давай, смелее, Иван Лемешев, полных двадцать лет и ранее не судимый. Зачем и как оказался у Степушкина?

– Он позвал, – буркнул парень и опустил глаза, в которых Щеголев ничего, кроме боли и растерянности, не увидел.

– Когда, зачем, каким образом? Я что из тебя, по слову тянуть должен? Разговорчивость сейчас только в твоих интересах, понимаешь?

– Понимаю.

– Вот и давай, говорить начинай.

– А чего говорить-то, если вы меня уже наручниками сковали? – обиженно двинул он подбородком в сторону Толика, видимо, тот поспешил, расстарался. – А я не убивал!

– А кто убивал-то, кто? – разозлился прокурорский, взявший паузу в допросе.

– Тот, кто меня по башке приложил, тот и убийца, ежу понятно, – хмыкнул вдруг невероятно по-взрослому Лемешев.

– То есть ты хочешь сказать, что это не Степушкин тебя ударил? – влез Толик, нависнув из-за плеча парня, и посчитал: – Раз, два, три... Трижды? Не он? И вы с ним не дрались? И ты его ножом не полосовал, как поросенка того?

– Нет. Не полосовал, и не Жорка это меня по башке приложил. Когда я пришел, он уже почти помер.

– Сколько же ты шел-то, милый? – не поверил ни одному его слову прокурорский.

– Минут двадцать, может, тридцать. Засекал, что ли? Сначала вообще не хотел идти, да он грозился...

– Что? – напрягся Данила.

– Грозился, что Сашке позвонит и все ей расскажет, – на имени Углиной у Ивана заметно сел голос, то ли стыд, то ли раскаяние его подсадило.

– Что расскажет Саше?

– Ну... Что я тут делал, у Жорки... Когда его дома не было или...

Данила уже почти понял, о чем речь, и еле удержал себя от счастливого смеха.

Конечно, она ни при чем! Конечно, эта милая девчонка, перенесшая столько горя, не могла быть замешана в грабеже, если он вообще имел место быть, тут еще разбираться и разбираться, ни в убийствах этих. Она ни при чем! Она хорошая и добрая, а как переполошилась, когда у Бабенко с сердцем сделалось плохо. Чуть в зубы ему – Даниле – не дала.

Что же натворить успел за ее спиной этот вихрастый переросток? Что скрывает?

– Так, давай-ка по порядку, милый... – Толик отпрыгнул от парня, сидевшего на стуле в центре кухни, нацелил в него оба указательных пальца. – Ты перестаешь мямлить и говоришь конкретно, толком. Итак, вопрос первый: что ты делал у Жорки, когда его дома не было?

Спина у парня согнулась горбом, подбородок уперся в рубашечную пуговицу на груди.

– Я его... Я его обворовывал!

– Что?! – Кажется, этот вопрос одновременно вырвался у всех, кто находился в комнате.

– Ты обворовывал вора-рецидивиста?! – ахнул Толик, притворно хватаясь за грудь, и тут же, не выдержав, заржал. – Вот это да! Гога обворованный! Ну, ну, давай, дальше!

Подбодренный ржанием одного из оперативников, парень заговорил быстрее, слова зазвучали четче, смысл высветился, но все равно выглядел ужасающе.

– Я заметил, что он то и дело в пристройку к дому лазает, подумал, не к добру. Тут как раз новое оборудование прикупил, решил на нем испробовать. Без проблем прокинул туда кабель, в тачке засел на ночь, понаблюдал. Ну и... увидел.

– Что увидел?!

– Как он из тайника что-то достал, в тряпку завернутое. Большой достаточно сверток. Потом развернул, и я офигел, если честно. Как в пещере у Али-Бабы! Все играет в свете, искрится. Я такое добро только по телику видел.

– В ювелирный никогда, что ли, не заглядывал? – не поверил ему прокурорский.

– Почему, заглядывал, – пожал тот меланхолично худенькими плечами. – Но там все под стеклом, на витринах, по порядочку, с ценничками. А тут комком вот таким, – он оторвал скованные руки от коленей, развел ладони пошире, насколько это было возможно. – Жорка все по очереди в руки брал, любовался и снова в тряпку заворачивал. И убирал в тайник.

– И ты решил, что цацки у него надобно подрезать, так?

– А почему нет? Он же их тоже не купил, заявлять не станет. А нам с Сашкой на ноги становиться нужно. У нее квартира в городе в центре большая, но запущенная до невозможности. Там ремонта одного сотни на четыре выльется. Она все мечтала отремонтировать хату и переехать туда. А денег нет.

– И ты решил ей помочь с деньгами?

– Решил.

– Она знала, каким образом ты решил заработать на ваше будущее? – все еще с опасением поинтересовался Данила.

– Нет. Она не в курсе вообще. Она не простила бы. Я ей врал, что деньги в Интернете зарабатываю. Мол, еще немного осталось, и уедем, – он вздохнул и глянул на Данилу, решив, видимо, что тот, в отличие от остальных, более человечен и поймет его порыв. – А что мне теперь за это будет?

– За что за это?! – выскочил тут же из-за его спины, как черт из табакерки, Толик. Обвел театрально рукой вокруг себя. – За все за это тебе светит лет двадцать, милок!

– Двадцать! – осип сразу парень. – За что?! За то, что я у вора ворованное добро забрал?!

– Ага, и за это тоже, – соврал Толик.

Конечно, предъявить парню это в качестве обвинения можно было с большой натяжкой. Даже учитывая его чистосердечное признание! Дело с кражей у антиквара давно в архиве. Нынешний обладатель, успевший отсидеть за кражу, ныне мертв. До смерти если он и пытался заявить о пропаже у него драгоценностей, то до конца дела не довел. Либо не захотел, либо не успел.

А вот что касается всего остального...

– А убийство Степушкина? А убийство Марии Углиной? А убийство ее соперницы – Татьяны Востриковой? – начал перечислять Толик, загибая перед носом парня пальцы и не без наслаждения брызжа ему в лицо слюной. – Это как? Это куда спишем?

– Н-не знаю! – Парень совершенно ослаб, того гляди сольется бесформенной кляксой на пол, захныкал даже, что совсем уж непристойным им всем показалось. – Не убивал я никого, вы что! Я курицу-то матери убить не могу, она соседа просит, а тут люди! А тетю Машу я очень любил! И дочь ее люблю! Разве же я смог бы?!