Читать интересную книгу Долгая дорога в дюнах - Олег Руднев

Марцис рванулся к Озолсу, занес ногу для удара, но Артур с силой оттолкнул рыбака.

— Назад! — он выхватил из кармана браунинг. — Я сказал, самосуда не допущу.

Утром над пожарищем с голодным криком кружили чайки. Может быть, они надеялись среди обгоревших досок чем-нибудь поживиться, а может, просто выражали сочувствие людям, тоже оставшимся без корма. Несколько рыбаков уныло бродили у самой воды, подбирая обломки.

— Да, — подавленно сказал Лаймон. — Послушался бы моего отца, ничего этого не случилось бы.

Артур молчал, больно переживая тяжкую справедливость упрека. А Лаймон продолжал:

— И я хорош. По лесам бегал, как дурак. А того не додумал, что они именно сюда гадить приползут. Теперь ищи в море рыбку. А она может снова приплыть, да не раз. И вы хороши — бросили все без присмотра…

— Кто же мог догадаться? Всю жизнь оставляли лодки на берегу.

— Да, дорогая получилась наука.

— Чем дороже, тем крепче усвоишь. Ладно, слезами горю не поможешь, Небось отец уже приехал. Пошли.

Возле бывшего трактира Аболтиньша толпился народ. Сам трактир сейчас выглядел непривычно угрюмо: окна задраены дубовыми ставнями, двери наглухо закрыты. У входа рабочегвардеец с винтовкой. Над толпой повис угрожающий гул голосов:

— Нескладно новую жизнь начинаем.

— А кто виноват? Сами и прохлопали.

— Как же теперь? Ребенку не объяснишь — он жрать просит.

И замолкли. На площадь въехал грузовик с еще не закрашенной надписью на бортах — «Акционерное общество «Рыбак»».

Одновременно подошли Артур с Лаймоном. Машина остановилась, из кабины выбрался Калниньш, из кузова спрыгнул милиционер — тот, что был с Андрисом на мотоцикле. Артур подошел к Калниньшу и, не поздоровавшись, выпалил то, что носил в себе со вчерашней ночи:

— Снимите меня с председателей! Людям в глаза стыдно смотреть.

Калниньш сурово окинул его взглядом, холодно отрезал:

— Следовало бы. Только тогда и меня пришлось бы. Старого дурака! Озолса прохлопал. — Помолчал, продолжил в раздумье. — Хотя — как я сейчас там поглядел — еще много неясного. Собака убита, погреб взломан… — Он обернулся к милиционеру. — Давайте выводите!

Привстав, чтобы лучше видеть поверх голов, Зента напряженно наблюдала, как милиционер поднялся на крыльцо, как рабочегвардеец ключом отпер дверь.

— Собака, погреб… — проворчал Лаймон. — Это можно и нарочно, чтобы замести следы.

— Тоже верно, — вздохнул Калниньш.

На крыльцо трактира вышли рабочегвардеец и милиционер, ведя перед собой Озолса. Заросший седой щетиной, с разбитым, опухшим лицом, придавленный всем пережитым, он еле брел к машине. Зента видела, как милиционер помог ему взобраться в кузов, как устало он опустился там на ящик, как безучастно глядел перед собой, никого и ничего не замечая. Милиционер сел рядом, Калниньш распахнул дверцу кабины:

— Ну, — сказал он шоферу, — поехали.

Но не успел захлопнуть дверцу, как из толпы вдруг вырвалась Зента:

— Стойте! Подождите!

Андрис удивленно обернулся к ней. Толпа, почувствовав что-то неладное, затаила дыхание. А Зента, волнуясь, с трудом подбирая слова, сказала:

— Не виноват он… не поджигал. Не было его там. Он потом прибежал. Я с кладбища шла, все видела.

Выдавила из себя эту правду и гордо, холодно подняла глаза на сидевшего в кузове Озолса. Тот тоже посмотрел на нее. Видимо, до Якоба не сразу дошел смысл ее слов, потому что он долго моргал ресницами, словно впервые увидел эту женщину.

ГЛАВА 11

Лосберг сидел за письменным столом в мансарде, которая служила Манфреду кабинетом, и печатал на машинке письмо:

«…Не скрою от Вас, господин фон Биллинг, поначалу меня несколько покоробило, — забил слово «покоробило», написал «озадачило», — предложение, которое от Вашего имени мне передал господин Зингрубер. Слишком уж велика дистанция от тех наполеоновских замыслов…»

Подумал с минуту, решительно забил последние слова. Машинка застучала дальше:

«…от тех крупномасштабных замыслов, которыми я имел наивность тешиться, до той скромной деятельности, которую Вы склонны доверить мне в настоящее время. Не в обиду Вам будет сказано, у меня есть все основания предположить, что Вы располагали более обширной информацией по поводу предстоящих событий в Лат…» — он опять заменил текст: «…по поводу событий в интересующем Вас и меня районе. Однако я целиком разделяю Ваше убеждение в том, что историю не делают в белых перчатках. И в доказательство этого выражаю полное и искреннейшее согласие в отношении сотрудничества, о котором мне в общих чертах дал понять господин Зингрубер. Для меня, господин фон Биллинг, важен прежде всего успех дела, а не эффектность собственной роли в ожидаемых событиях. Что же касается связей с людьми, которые могут оказаться полезными для этого великого…» — заменил «великого»: «…для этого серьезного дела, то тут у меня, как Вы понимаете, возможности самые обширные. И Вы вполне можете ими располагать. Примите мою искреннюю признательность за доверие. Думаю, лучшим ответом на Ваше предложение будут не мои слова, а поступки.

Всецело преданный Вам

Рихард Лосберг».

Рихард вынул письмо из машинки, внимательно прочел, еще раз перепечатал, на этот раз без помарок, тщательно уложил в конверт.

— Фукс! — не оборачиваясь, негромко позвал он.

Дверь в нише тут же отворилась, и одноглазый смотритель бесшумно вошел в комнату.

— Слушаю, господин Лосберг.

Рихард невольно вздрогнул:

— Как вы ухитряетесь появляться по первому зову? — деланно усмехаясь, спросил он. — За дверью, что ли стоите?

— Я выполняю свой долг, господин Лосберг. — Одинокий глаз Фукса так и впился в конверт, который Рихард вертел в своих пальцах. — Вы мною недовольны?

— Что вы, совсем напротив. Просто я всегда удивляюсь вашей оперативности.

— Было бы странно, если бы я заставил вас ждать.

— Да, разумеется, — Лосберг задумчиво постучал конвертом по столу, по-видимому собираясь с мыслями, еще раз из-под приспущенных век взглянул ка Фукса и неожиданно сказал: — Будьте так любезны, отправьте эти телеграммы. — Он взял со стола несколько бланков, протянул смотрителю.

— Слушаюсь! — разочарованно процедил тот и неохотно двинулся к выходу. В последний миг он так взглянул на конверт, что Рихард невольно сжал пальцы — возникло чувство, что у него вот-вот силой отнимут письмо.

Когда за Фуксом захлопнулась дверь, Лосберг какое-то время сидел неподвижно, устремив взгляд в одну точку. Затем решительно поднялся, разорвал конверт, достал из кармана зажигалку. Вскоре от письма осталась лишь кучка пепла в камине.

Артур очень переживал трагическую историю с лодками. Облеченный властью и непривычной ответственностью, он считал виновным исключительно себя. Решил усилить бдительность. Стал придирчиво присматриваться к каждому человеку, не спал по ночам, бродил по поселку, сжимая в кармане незаряженный браунинг, устраивал засады, и все впустую — ничего необычного не происходило. Долго сомневался, идти ли ему к Озолсу — тот в благодарность за освобождение устроил попойку — затем все же решил, что потолкаться среди людей, послушать их мнение всегда полезно.

Пили во дворе, заправлял вечеринкой Петерис Зариньш. Сам Озолс скромно сидел в конце стола, как бы подчеркивая демократичность своего нового положения. А Петерис был в ударе — впервые в жизни он был хозяином такого стола, впервые в жизни на него обратили внимание, впервые слушали. Он разглагольствовал:

— А что? Новая власть. Очень даже замечательная! Можно сказать, родная, Я эту власть очень даже уважаю.

Обычно сонный, придурковатый от непросыхающего похмелья, он сейчас веселил и развлекал собравшихся. Артура Петерис Зариньш, разумеется, приметил сразу, но на правах дурачка позволял себе такие подковырки, которые другому вряд ли сошли бы с рук.

— Вот, к примеру сказать, в старые, темные времена — где было мое место? У кобылы под хвостом. А его? — Петерис небрежно ткнул пальцем в Артура и, не ответив на собственный вопрос, многозначительно сказал: — А теперь он начальник! Правда, без лодок, да разве за всем углядишь?

Эрна с подносом, уставленным стаканами и кружками, суетилась между гостями, потчевала рыбаков:

— Угощайтесь, дорогие, пейте на здоровье! Такая беда на артель свалилась. И надо же — в самую путину… Когда теперь лодки достанете?

Рыбаки сокрушенно кивали головами?

— Не трави душу, якорь тебе в глотку…

Вздыхали, ругались, но дармовая выпивка все же скрашивала кручину. Да и хозяин дома не давал застаиваться мыслям.

— Значит, новая власть тебе нравится? — раззадоривал Петериса Марцис.

— А чем плохо? То бы в море надрывались, а тут сидим себе, отдыхаем… Не дай бог, трактир сожгут — никакая полиция-милиция концов не сыщет.