Читать интересную книгу Хозяйка - Сигрид Унсет

Эрленд украдкой взглянул на жену: «Бедный мой дружок! Какой у нее жалкий вид!» Потом начал прежде всего выкладывать всякие мелкие новости, Эрлиш просил кланяться ей и велел передать вот это – то был бронзовый кинжал, позеленевший и разъеденный патиной. Он был найден под кучей камней около Гиске. Говорят, очень хорошо класть такие вещи в колыбель, если у Гэуте худосочие.

Кристин снова завернула кинжал в тряпку, с трудом поднялась с кресла и подошла к колыбели. Она сунула туда сверток, присоединив его ко всему тому, что уже давно лежало под постельным бельем: найденный в земле каменный топор, бобровое сало, крестик из волчеягодника, наследственное серебро и стальное огниво, корешки растений, называемых «рукой Богородицы» и «бородой Улава».

– Ложись же теперь, моя Кристин! – ласково попросил ее Эрленд. Он подошел к жене и стал снимать с нее башмаки и чулки. А тем временем рассказал ей:

– Хокон, сын Огмотнда, вернулся, и мир с руссами и карелами заключен и скреплен печатями. Самому ему придется поехать на север нынче осенью. Наверно, едва ли будет так, что порядок и тишина установятся сейчас же. Поэтому нужно, чтобы в Варгёе сидел кто-нибудь знакомый со страной. Да, Эрленд получил все полномочия королевского военачальника в тамошней крепости, – ее нужно будет укрепить еще больше для защиты и поддержания мира в новых государственных границах.

Эрленд с волнением взглянул в лицо жены. Кристин казалась немного испуганной, но не расспрашивала мужа подробно. Было ясно, что она не понимала как следует, что означали привезенные им известия. Он видел, как устала Кристин, и потому не стал больше разговаривать с ней об этом, а лишь немного посидел около нее на краю кровати.

Сам Эрленд прекрасно знал, что он взял на себя. Он беззвучно засмеялся, расхаживая и не спеша раздеваясь. Да, это не то, что сидеть с серебряным поясом на брюхе, бражничать с друзьями и родичами и заниматься чисткой и подстриганием ногтей, рассылая во все стороны своих ленсманов[25] и дружинников, как сидят королевские военачальники в своих крепостях в южной части страны. Замок в Варгёе – это крепость совершенно особого рода!

Финны, руссы, карелы, всякая помесь – нечисть, колдуны, поганые язычники, любимые чада самого дьявола, которых нужно научить опять платить дань норвежским сборщикам и оставить в покое норвежские дворы, – настолько разбросанные, что между ними так далеко, как, например, отсюда докуда-нибудь в Мере. Покой… Быть может, когда-нибудь там и будет мир в стране, но при его жизни в этой области будет мирно только в те часы, когда черт ходит в церковь к обедне. И, кроме того, ему придется держать в узде и своих собственных головорезов. В особенности этак вот к весне, когда все ополоумеют от темноты, и бури, и адского шума моря, и холода… когда будет нехватка в муке, масле и напитках, люди станут драться из-за женщин и нелегко будет влачить жизнь на острове. Он навидался всего этого, когда был там, еще юношей, вместе с Гиспором Галле. Ух ты! Это не то что полеживать себе на боку!..

Инголф Пейт, который сейчас сидит там, – парень хоть куда. Но Эрлинг прав. В этой области бразды правления должен взять кто-нибудь из рыцарства, а то никто не поймет, что норвежский король твердо решил утвердить свою власть по всей стране. Ха-ха! В стране, где ему придется торчать иголкой в ковре! Ни одного норвежского поселения до самого Маланга, где-то у черта на куличках!

Инголф – дельный человек, когда кто-нибудь есть над ним. Надо бы передать Инголфу начальство над «Хюгреккомг». «Маргюгр» – превосходный корабль, это теперь ясно. Эрленд рассмеялся тихим счастливым смехом. Он часто говаривал Кристин: ей придется терпеть, что он имеет и содержит такую ее соперницу…[26]

* * *

Он проснулся от детского плача в темноте и услышал, что Кристин возится в кровати у другой стены, что-то ласково приговаривая, – это жаловался Бьёргюльф. Случалось, что мальчик просыпался ночью и не мог открыть глаз из-за гноя, – тогда мать смачивала их языком. Эрленду всегда казалось, что это противное зрелище.

Кристин тихонько напевала, убаюкивая ребенка. Тоненький ее голосок раздражал его.

Эрленд вспомнил свой сон. Он гулял где-то по морскому берегу, было время отлива, и он прыгал с камня на камень. Море лежало вдали, бледное и блестящее, и лизало водоросли, – была как будто бы тихая, пасмурная летняя ночь, без солнца. На фоне серебристо-светлого выхода из фьорда он увидел стоявшее на якоре судно, черное и стройное, чуть-чуть покачивающееся на волнах, – пахло так безбожно хорошо морем и смолой…

Сердце заныло у него от тоски. Лежа так в ночной темноте в кровати для гостей и слушая, как однообразные звуки колыбельной песни вгрызаются ему в уши, он понял теперь, до какой степени ему тоскливо. Подальше от дома и от детей, которыми наводнен дом, подальше от разговоров о домашнем хозяйстве, слугах, издольщиках и работниках… и от надрывающей сердце боязни за нее, вечно больную, которую ему вечно нужно жалеть…

Эрленд прижал стиснутые руки к сердцу. Казалось, оно перестало биться, а только трепетало от страха в груди. Он тоскует и хочет покинуть ее! Когда он думал о том, через что ей: придется пройти теперь, такой слабой и бессильной, – а он знал: это может случиться каждое мгновение, – его душил ужас. Но если он потеряет Кристин… Он не понимал, как у него хватит тогда сил жить. Но у него не хватает и сил жить с ней… во всяком случае, сейчас. Уйти от всего этого и вздохнуть свободно! Для него это тоже вопрос жизни и смерти…

Господи Боже! О, что же он за человек! Он понял это сегодня ночью… «Кристин, милая моя, дорогой мой друг…» – Настоящую, глубокую, сердечную радость он знавал с ней только в те дни, когда вводил ее в грех…

А он-то думал с такой уверенностью: в тот день, когда возьмет за себя Кристин, чтобы обладать ею перед Богом и людьми, все дурное будет навсегда вычеркнуто из его жизни, – он даже забудет о том, что оно когда-то было…

Должно быть, уж он такой, что не может выносить ничего действительно хорошего и чистого около себя. Ведь Кристин… Да, с тех самых пор, как она избавилась от греха и нечистоты, в которые он поверг ее… Она была ангелом небесным! Нежная, верная спокойная, прилежная, достойная уважения. Она снова вернула. честь в Хюсабю! Она снова стала той, какой была в ту летнюю ночь, когда целомудренная юная девическая кровь заговорила в ней под его плащом в монастырском саду и он подумал, чувствуя рядом с собой ее прекрасное молодое тело, что сам дьявол не в силах будет обидеть этого ребенка или же причинить ей горе…

Слезы текли по лицу Эрленда.

Наверное, правду они говорят, попы, что грех разъедает душу человека, как ржа, – вот, нет ему ни мира, ни покоя здесь, при его милой, любимой… Его тянет прочь от нее и всего, что ей дорого…

Он плакал и плакал, пока не погрузился в дремоту, но вдруг услышал, что Кристин встала и ходит взад и вперед, убаюкивая ребенка и напевая ему.

Эрленд выпрыгнул из кровати, бросился к жене, наткнувшись в темноте на детские башмачки, валявшиеся на полу, и взял из рук Кристин ребенка. Гэуте закричал, и Кристин сказала жалобно:

– Ну вот! А я почти угомонила его! Отец встряхнул плачущего ребенка, несколько раз шлепнул его по заду и, когда мальчик заревел еще громче, зашипел на него так грозно, что испуганный Гэуте внезапно замолчал. Такого о ним еще никогда не случалось в его жизни!

– Послушай, Кристин, да пошевели же ты мозгами! – Порыв ярости совершенно лишил его сил, и он стоял испуганный, голый, дрожа от холода в кромешной тьме горницы, со всхлипывающим ребенком на руках. – Нет, с этим пора кончать, я тебе говорю. Для чего у тебя няньки? Дети должны спать с ними, ты больше не выдержишь…

– Неужели ты не хочешь позволить, чтобы мои дети проводили со мной то время, которое мне еще осталось? – спросила тихо и жалобно жена.

Эрленд не захотел понять, что она хотела этим сказать. – На то время, которое тебе еще осталось, тебе нужен отдых! Ложись же, пожалуйста, Кристин! – попросил он ее более ласковым голосом.

Он взял Гэуте к себе в постель, немножко побаюкал его и нашёл в темноте свой пояс на ступеньке кровати. Маленькие серебряные пластинки, которыми пояс был усажен, позванивали и бренчали, когда мальчик играл с ним.

– А кинжал к нему не подвешен? – боязливо спросила Кристин со своей кровати, и тут Гэуте испустил новый вопль, услышав голос матери. Эрленд пошикал на него, побрякивая поясом, и в конце концов мальчик замолк и успокоился.

Несчастный мальчуган! Пожалуй, едва ли стоит желать, чтобы он выжил, – неизвестно, обладает ли Гэуте человеческим рассудком.

О нет! О нет! Присноблаженная дева Мария! Этого он не хотел, сказать, – он не мог желать смерти собственному маленькому сыночку. Нет, нет! Эрленд взял ребенка к себе на руки и прижался лицом к тонким теплым волосикам.