оглядываясь. И холодно уже, не посидишь на лавке долго, и страшно мужа пропустить…
Такое её поведение не укрылось от бдительной охраны и вскоре к ней подошли два милиционера.
— Доброе утро. Вы кого-то ждёте? — вежливо спросил один из них.
— Мужа, — растерялась Оксана. — Надо поговорить…
— А почему вы его на улице ждёте? Может, вам удобнее было бы ждать в здании? На улице холодно уже. Пройдёмте…
Довольно настойчиво её препроводили к консьержу, и он сразу опознал её. Но сообщил, что ее родственники уже съехали по прежнему адресу и ждать их здесь бесполезно.
Потрясённая Оксана искренне поблагодарила и милиционеров, и консьержа и направилась к выходу.
Вот я, дуреха, — думала она, — ждала бы сейчас до второго пришествия, пока не замёрзла бы насмерть.
* * *
Перетащили с Трофимом сумки, и я сразу поспешил обратно на улицу, а то Костян там один с детьми, мало ли, один плакать начнёт, второго разбудит. Но я зря волновался, оба крепко спали, сопели на свежем воздухе, как сурки. Взял одну переноску и мы уселись с Костяном во дворе на лавке. Перетерли про последние новости. Про происшествие с Ираклием, и нового секретаря комсомола. Сошлись на том, что Ираклий крепко влип, но вроде отмазали от самых больших проблем, а новый секретарь та еще головная боль в перспективе. Учитывая, что за меня он уже взялся, а Костяна мы в комсорги двигаем, и, если все срастется, все самое интересное у него еще впереди…
Вскоре к дому подкатили «Жигули» Ахмада. Жариковы и Алироевы шумной компанией выгрузились из машины. Пётр набрал сумок по две в каждую руку и, проходя мимо меня, вынужден был приткнуть две из них рядом на лавку, чтобы поздороваться со мной и Костяном.
— Может, и с моими заодно погуляете? — ехидно покосился он на бегающую по двору возбуждённую Аришку.
— Оставляй, — разрешил я, смеясь, — надеюсь, далеко не убежит.
Тут Инна подошла с Санькой на руках, он и так уже нехилый вес наел, ещё и завёрнут в ватное одеяло, сестру едва видно было за этим свёртком.
— Привет, — выдохнула она и потащила его в подъезд.
Мама с Ахмадом тоже пошли за Жариковыми с сумками и свёртками. А Аришку так мне и оставили. Причем она тут же рванула за мусорные контейнеры к моему стеклянному НИИ. Пришлось оставить обе переноски Костяну и бежать за племяшкой. Пока поймал её, усадил на качели и раскачал, вышел Пётр на улицу, и она решила рвануть к нему, чуть с качелей не спрыгнула. Еле успел придержать ее!.. Пётр подошёл к нам, и только тогда она успокоилась.
— Вот же юла! Как ты с ней справляешься? — сочувственно спросил я, продолжая качать её.
— Привык уже, — пожал плечами он.
— Вот правду говорят, маленькие детки — маленькие бедки, — заметил я, — мои, пока, только спят, едят и орут.
— Сейчас переворачиваться начнут, — со знанием дела сказал Пётр, — глаз да глаз нужен будет. Наш уже два раза с кровати падал. Хорошо, один раз вместе с одеялом упал, даже не плакал, вообще не понял, что случилось, а второй раз — на ковер. Поорал немного, но больше для порядка — не ушибся.
Эх, как мне хотелось о собственном опыте возни с детьми, пока они растут, рассказать! Но нельзя, считается, что у меня его еще нет.
Вскоре к нам присоединились Родька с Григорием. Увидели нас в окно и решили не ждать назначенного часа. Аришка опять чуть с качелей не спрыгнула, как Родьку увидела, такая егоза! Петру пришлось её согнать с качелей.
— Там сейчас праздничный стол готовят, — подмигнул я Родьке, — вот, нагуляешь аппетит и пойдём к нам.
— Я уже нагулял, — на полном серьёзе заявил Родька.
— Мы даже завтракать не стали, чтобы места больше осталось, — то ли пошутил, то ли всерьез сказал Григорий и переложил в другую руку коробку.
Похоже, подарок и тяжёлый, — мысленно улыбнулся я.
— Деда! — увидел Родька появившихся у нас во дворе Никифоровну и Егорыча и помчался им навстречу.
— Деда! — сповторюшничала наша малая и побежала вслед за Родькой.
Дети, такие дети, — с умилением подумал я и пошёл к своим мальчишкам, заодно поздороваюсь с Гончаровыми-старшими.
— Как ёжики носом во сне водят, просыпаются уже, — наклонилась Никифоровна над переносками, — давно гуляете?
— Часа полтора где-то, — ответил я.
— Неси-ка ты их, Паш, домой. Есть уже хотят, сейчас орать начнут, — подсказала она.
И мы все поднялись к нам. Женщины разделились, кто на кухне, кто в детской. Трофим с Егорычем начали рекламировать самогончик от Никифоровны, Гриша к ним сразу и присоединился снять пробу. Одобрил, показав большой палец.
Вскоре приехала Ксюша и вручила мне замысловатую керамическую вазу, явно, авторская работа.
— Хотела приехать пораньше, помочь, а тут и без меня уже помощников хватает, — улыбнулась она, глядя на нас. А глаза грустные…
Блин, Иван же так и не знает, что она беременна от него. Но, явно, не сейчас буду об этом думать, у нас с женой праздник! Да и Ксюше сейчас не нужны лишние потрясения. Она и так, вон, еле держится, улыбается через силу.
Тут из детской вышла Ирина Леонидовна с бутылочкой в руках и, увидев Ксюшу, неприятно удивилась. Но быстро взяла себя в руки, улыбнулась ей, пусть и холодно, и кивнула, приветствуя. Ксюша ей также растерянно улыбнулась и кивнула. Ну и хорошо, хватило женщинам ума не устраивать тут у меня разборки. Лучше худой мир, чем добрая ссора. Тем более Галия дружит с Ксюшей, она, в любом случае, будет у нас появляться. Ирине Леонидовне, так или иначе, ещё придётся с ней сталкиваться, и она это прекрасно понимает. Женщина она жесткая, со своими понятиями, но, несомненно, умная. Понимает, что зарплата у нее очень хорошая даже по московским меркам и в колодец с водой не плюют.
Чуть позже к нам присоединились супруги Данченко с чем-то текстильным в большом целлофановом пакете и художники с первого этажа с шикарным утренним летним пейзажем маслом сантиметров шестьдесят на восемьдесят. Так бы и стал, и замер минут на пять, оценивая. Но неудобно было долго разглядывать его, а то и другие подарки надо было бы так же тщательно изучать, чтоб людей не обидеть. А я их