Читать интересную книгу Чайка - Бирюков Николай Зотович

— Найдите мне их, укажите: вот здесь, — и я раздавлю их! Сотни солдат достаточно будет. Разыскать их — это ваше полицейское дело, а мое дело — раздавить. Да!

Он замолчал, тяжело дыша.

Ридлер спрыгнул наземь. В нем еще не остыла злость после выезда из Покатной.

С этими русскими справиться будет гораздо труднее, чем думалось. Он был уверен, что придуманная им расправа нагонит на остальных такой страх, что парализует у них и мысли и волю. Сначала все как будто так и вышло: к концу казни покатнинцы притихли, словно омертвели. При полнейшем безмолвии был выслушан и приказ о телегах. По команде «Разойтись!» толпа не шелохнулась. Пришлось разогнать ее… А когда он выезжал из села, кто-то кинул булыжник, и стекло машины разлетелось вдребезги.

Бессмысленная стрельба по деревьям раздражала.

«Очень большая польза после драки кулаками махать», — усмехнулся он, подходя к солдатам, стоявшим возле разбитого танка.

Они расступились, и он увидел двух обгоревших солдат. Один лежал пластом на земле и протяжно выл, второй сидел. Голова его, низко опущенная на грудь, была перевязана полуистлевшей рубахой, волосы и брови опалены, кожа с лица и шеи местами слезла. Ридлер догадался, что оба они из охраны, сопровождавшей транспорт.

— Сколько их было? — спросил он нетерпеливо. Ефрейтор с железным крестом на груди вытянулся и козырнул.

— В живых только эти двое да экипаж из хвостового танка. — Он кивнул на танк, возле которого стояла машина полковника. — Всего двадцать пять пятитонок было, на каждой по два-три солдата. Если подсчитать…

— Я спрашиваю, сколько было партизан? — оборвал его Ридлер.

Ефрейтор смущенно замолчал. Один из обгоревших солдат приподнял голову, взгляд его дико пробежал по вершинам сосен, потрескивавшим от пламени.

— Я немец… Я бог! — прохрипел он и захохотал. Сорвав с головы повязку, он вытянул перед собой руки: из потрескавшихся пальцев сочилась кровь. — Смотрите: я немец… — Лицо его передергивалось, на губах выступала пена.

Ридлер выстрелил ему в голову.

— Не догадались раньше… Зачем мучиться? — вкладывая револьвер в кобуру, холодно сказал он полковнику.

На дорогу вылетела группа всадников: впереди — косоплечий вахмистр, присутствовавший при казни в Покатной. Ридлер узнал его и поморщился: значит, отрезать партизанам путь к отступлению не удалось. Круто осадив коня, вахмистр спрыгнул.

— Схватили партизанку!

Лицо Ридлера оживилось.

— Где она?

Вахмистр указал на лес.

Между деревьями, приближаясь, мелькали кони и фигуры пеших солдат.

Ридлер перешагнул через труп солдата и вошел в лес. Следом за ним заторопился полковник.

С надломившейся обгорелой сосны на голову им посыпались искры.

Глаза Ридлера заслезились от дыма, и он остановился. Слева шагах в десяти от него тесной кучкой белели кони. Они тихо ржали, а спешившиеся кавалеристы обступили рыжеусого унтера в форме танкиста, сидевшего на вырванной снарядом сосне.

Ридлер прислушался.

— О головном танке, как подорвался, не скажу, господа. За грузовиками не видно было, — рассказывал танкист. — Полагаю, на мине. Я открыл люк — машины стоят, а с деревьев тучей — гранаты. Баки с горючим вспыхнули. Светлее, чем днем, стало. — Он помолчал, смотря в сторону дороги. — До сих пор, господа, в глазах: сосны качаются… спрыгивают с них… больше все женщины… молоденькие… как ведьмы! Наши — в лес, а по ним — из винтовок, из автоматов, из пулеметов… Думали по другую сторону дороги в лесу укрыться, а там тоже сосны качаются, и с них… А снаряды рвутся… ящики с патронами рвутся… Два года, господа, я на войне, но страшнее этой ночи…

Страх, звучавший в его голосе, передавался и слушателям. Их освещенные лица были мрачны. Некоторые пугливо оглядывались на горящие сосны.

Ридлер до крови прикусил губу. Только этого еще не хватало, чтобы гарнизонные войска стали дрожать при одном слове «партизан».

— Танкист? — спросил он, быстро подходя к рассказчику.

Тот мгновенно поднялся.

— Так точно, госпо…

— Из уцелевшего танка?

— Так точно.

— Ну и убирайтесь к дьяволу на свое место! Козырнув, танкист попятился.

Ридлер хотел сказать Корфу, чтобы тот разъяснил солдатам, что здесь не место забавляться сказочками о ведьмах, но полковника уже не было возле коней.

— Партизанен? — по-женски тонко долетел его голос из темноты.

Присмотревшись, Ридлер смутно увидел тесную массу людей, мерцание касок, головы коней. Быстро подойдя к этой толпе, он повелительно крикнул, — и солдаты расступились, чтобы пропустить его внутрь. Пленница лежала на земле, а Корф топтал ее ногами и визжал:

— Партизанен! Будешь дорога показать? Партизанен! Рядом с ним стоял Август Зюсмильх.

Сквозь стоны пленница кричала:

— Нет, не партизанка!

Ридлер тихо отстранил полковника.

— Полицейское дело не ваше, господин полковник, — сказал он насмешливо. — Эй, ты… Встать!..

Пленница ухватилась дрожащими пальцами за низенький пенек и с трудом поднялась.

— Свет!

Солдаты защелкали карманными фонарями. Больше десятка бледных лучей скрестились на окровавленном лице Даши Лобовой. Глаза ее встретились с глазами фон Ридлера, и она съежилась.

— Я не партизанка.

…Ридлер допрашивал, наверное, свыше получаса, с терпеливой настойчивостью по нескольку раз задавая одни и те же вопросы; потом он закурил. Полковник выжидательно вскинул на него глаза:

— Не партизанка? — Посмотрим, — уклончиво ответил Ридлер. Пулеметы стихли совсем, и лишь по другую сторону большака продолжали тяжело ухать два или три орудия.

Солдаты пугливо озирались: лес вокруг был непонятный, враждебный, пугающий. Кое-где дымную муть прорезали лохматые красные столбы — горели деревья. Быть может, партизаны и не ушли? Может быть, они притаились где-нибудь близко в этом дыму и каждую минуту могут застрочить их пулеметы и винтовки?

Даша стояла с низко опущенной головой.

— Жарко? — притворно сочувствующим голосом обратился к ней Ридлер. — Прошу извинить, я не сообразил.

— Раздеть! — приказал он по-немецки солдатам. Солдаты сорвали с Даши вязаную кофточку, платье.

Курносый унтер так рванул рубашку, что она затрещала; оголились плечо и грудь. Ридлер сделал знак прекратить раздевание. Даша натянула рубашку на плечо. На нее со всех сторон направили лучи фонариков.

Солдаты загалдели. Задние напирали, пытаясь пробиться вперед.

Прищурясь, Ридлер с ног до головы разглядывал стоявшую перед ним девушку. Отбросив окурок, он взял ее за подбородок.

— А ты недурна, очень недурна. Они непрочь будут поиграть с тобой в одну игрушку.

Даша обмерла. Этого она страшилась больше смерти, больше пыток. Тело стало горячим, точно его огнем охватило, а в груди все обледенело. Вокруг был мир — большой, черный, пустой; и в нем одна она и эти звери с разгоревшимися глазами.

Ридлер тряхнул ее за плечо и резко крикнул:

— Зачем лесом шла?

— Страшно дорогами.

— Откуда?

— С той стороны.

— Зачем?

— Говорила ведь… Своего дома нет теперь — сожгли. Вот и хожу из деревни в деревню: где люди добрые пустят, там и поживу.

— Ночью зачем?

— Да я все время так — и днем и ночью иду.

— Где партизаны?

— Какие партизаны? Я из простых. Дома своего нет, вот и хожу из деревни в деревню.

Ридлер положил ей на голеву ладонь, ласково погладил.

— А ты не пугайся нас, девушка, мы не звери. Кто с нами хорош, с тем и мы хороши. Скажи нам все, что знаешь, — ничего плохого не сделаем, если ты и партизанка. Ты красива — о себе подумай, о матери. Старенькая она, да?

— Нет у меня родных, сволочье проклятое! — закричала Даша. И в этом крике вырвалась вся ее до сих пор сдерживаемая ненависть. — Ничего не скажу! Не знаю!

Ридлер сделал рукой широкий жест, по-немецки крикнул:

— Берите ее!

Радостный животный вой покрыл его слова. Даша пошатнулась.

С большим трудом Ридлеру удалось выбраться из толпы. Полковник сердито попыхивал трубкой. Он думал, что без этого гестаповца ему не распутаться с начальством за сегодняшнюю ночь. У Ридлера большие связи в верхах. Говорят, его поддерживает сам Гиммлер, с которым он когда-то, кажется еще до прихода Гитлера к власти, был даже на «ты». Но захочет ли гестаповец помочь после того, как он, Фридрих Корф, так грубо говорил с ним?