— Что случилось? — обеспокоенно спросил только что проснувшийся Щербак.
— Крушение, — коротко ответил ему юнкер, и сильным толчком отправил своего ещё не проснувшегося толком товарища в темноту ночи.
— Что вы делаете? — изумился непонимающий, что происходит доктор и тут же полетел следом.
Следующим человеком, покинувшим вагон, был сам Будищев, решивший что две человеческие жизни, спасенные за одну ночь — вполне достаточны для спасения души даже для такого закоренелого грешника как он.
Легче всех перенес столь оригинальный способ эвакуации, конечно, Фёдор. По сути, он ещё спал, а потому его мышцы были расслаблены и он мягко скатился по насыпи и лишь потом проснулся и смог ужаснуться увиденному. Врач оказался несколько менее приспособлен к подобной акробатике, но тоже отделался лишь несколькими ушибами. Дмитрий же, хоть и сгруппировался в прыжке и приземлился по всем правилам вбитым ему когда-то в подкорку сержантами, налетел-таки на какую-то корягу, ободрался до крови, отчего теперь сквозь зубы матерился. Причем, многоопытный доктор, прошедший войну, вспоминая впоследствии этот момент, не мог не признать, что никогда прежде не слышал подобных выражений.
Но это было потом, а теперь они с ужасом наблюдали за тем, что творится вокруг. Багажный и почтовый вагоны были разбиты вдребезги, тоже касалось и третьего класса, но вот концевым вагонам первого и второго класса, кажется, повезло. Состав почти затормозил и они только что сошли с рельс, но продолжали стоять на насыпи. Казалось даже, что им ничего не угрожает, отчего Щербак, к которому вернулось самообладание, не без юмора в голосе спросил:
— А может, не следовало торопиться покидать наши места?
Но разыгравшаяся перед ними трагедия и не думала завершаться. Два последних вагона несколько раз вздрогнули, затем раздался неприятный скрежет, и они медленно завалились набок, в противоположную от наших героев сторону.
— Если хотите, можно ещё вернуть вас назад, — хмуро буркнул спасенному Дмитрий.
— Как-нибудь в другой раз! — поспешил отказаться медик.
Впрочем, Будищева рядом с ним уже не было. И не подумав выслушивать ответ доктора, он бросился к вагону второго класса, из которого доносился истошный визг путешествовавших в нем дам. И прежде всего, сестер милосердия во главе с графиней и по совместительству родной дочерью военного министра.
Как и следовало ожидать, двери в тамбур заклинило, но бравый юнкер, не мудрствуя лукаво, бросился разбивать окна и вытаскивать на свет божий насмерть перепуганных пассажиров. В первую очередь, конечно, женщин и детей. Рядом с ним столь же самоотверженно трудился уже пришедший в себя Шматов. У Фёдора, вообще, не смотря на всю его очевидную простоту, был изрядный запас нравственной прочности. Едва завидев, что его товарищ бросился в самую гущу событий, он, не раздумывая отправился вслед за ним.
Скоро они помогли выбраться всем путешественникам из наименее пострадавших вагонов и в оцепенении встали перед теми, кому повезло куда меньше. То что было ещё совсем недавно третьим классом, представляло из себя груду развалин вперемежку с кровавым месивом оставшимся от едущих в нем пассажиров. Некоторые были ещё живы, другие бились в агонии, а третьих не могло уже спасти никакое чудо и что самое ужасное, было крайне трудно отличить одних от других.
Переглянувшись, друзья кинулись на помощь, и принялись, стиснув зубы, разбирать завалы и доставать тех, кого ещё можно было попытаться спасти. Складывая их на насыпь, они раз за разом возвращались к своему занятию, и скоро от заляпавших их грязи и крови стали больше похожи на персонажей страшных сказок, или диканьковских рассказов Гоголя, а не на людей.
Сразу же посерьезневший Щербак, принялся оказывать помощь пострадавшим. Ему помогали пришедшие в себя сестры, а не умеющая делать перевязку графиня, сидела рядом и, как могла, утешала раненых. Особенно жалко было одного юношу семинариста — совсем ещё мальчика с красивыми вьющимися волосами. Ему сильно придавило и покалечило ногу, но Будищев со Шматовым все же ухитрились вытащить его. Казалось, несмотря на почти гарантированное увечье, молодой человек будет жить, но тут заметили, что из живота у него торчит осколок деревянной балки и кровь из раны сочится такая черная, что увидевший её доктор только покачал головой и вернулся к тем, кому ещё можно было помочь. И вот теперь он умирал на руках у дочери министра, смотря в начинающее светлеть небо пронзительными, как на старинных иконах глазами.
— Кажись всё, — выдохнул Шматов, присаживаясь прямо на землю.
— Вроде бы, — эхом отозвался Будищев, устраиваясь рядом.
— Курнуть ба, — похлопал себя по карманам Федор, но не найдя кисета, вздохнул: — хотя и так ладно.
Тут к ним подбежала сестра милосердия, в которой они узнали баронессу фон Штиглиц, и едва не плача попыталась перевязать Дмитрия своей шалью.
— Оставьте, Люся! — почти грубо отстранился юнкер, которому в этот момент было не до приличий.
— У вас кровь, — жалобно возразила она.
— Это не моя!
— Барышня права, — перебил его подошедший к ним доктор. — Вы сегодня довольно постарались для других, теперь не худо получить помощь и самим. Дайте я вас осмотрю!
— Валяйте, — махнул рукой не имеющий сил спорить Будищев.
— Тэк-с, тут царапина, тут ушиб, ничего страшного, хотя лучше, конечно, перевязать и обработать, жаль только из моих запасов почти ничего не осталось. Предложил бы вам выпить для снятия напряжения, но ничего кроме спирта пока не имею. Будете?
— Запросто!
— Тогда держите, — протянул ему стаканчик Щербак и, обернувшись к Фёдору, позвал и его: — Подвигайся, братец, тебе тоже не помешает.
— Покорнейше благодарим, вашбродь! — с чувством отозвался тот.
— Погоди-ка, ты, что же это, босиком по развалинам лазил? Там же чёрт знает что творится, щепки, стекла, грязь…
— Это ничего, — простодушно отвечал Шматов. — Мы в деревне сызмальства никакой обуви не знаем. Разве только зимой лапти, и то не всегда. У меня ноги будто копыта! Что им сделается?
— А вы, как я погляжу, успели обуться? — усмехнулся Дмитрий.
— Как и вы, — отпарировал врач, делая свое дело.
А вокруг них по-прежнему ходили уцелевшие, слышались стоны и плач. Потерявшие в суматохе родных, пытались найти их, и бурно радовались, когда это удавалось. Особенно горестно взывала одна растрепанная барыня с пронзительным взглядом.
— Муся, Мусенька, где же ты моя девочка? — стенала она так, что выжимала слезы даже из каменных сердец.
— Никак, дитя ищет? — всполошился жалостливый Фёдор. — Может, пойдем, поищем? Все же христианская душа…
— Отставить! — с досадой отозвался Будищев. — Собаку она потеряла. Я видел, как она её в багажный вагон в отделение для животных сдавала.
— Маленькая такая, рыжая! — припомнил свои приключения Шматов. — Хорошая, и почти не рычала на меня. Эх, беда-то какая…
— Тьфу! — не выдержал этой всеобъемлющей жалости юнкер. — Тут людей в фарш покрошило, а они о собаке слезы льют!
— Так невинная же божья тварь, — робко возразил ему товарищ. — Как не пожалеть?
И тут случилось то, что в нашем народе принято называть чудом, то есть, невозможная, да и по большому счету нелепая вещь. Несмотря на то, что багажный вагон первым попал под удар и был раздавлен практически всмятку, искомая собачонка, каким-то невероятным стечением обстоятельств, вылетела из своей клетки и ухитрилась при этом уцелеть. Оправившись от испуга, она бросилась искать самое дорогое для себя существо — хозяйку, и, на своё счастье, нашла. Выскочив непонятно откуда, бедная болонка буквально взлетела ей на руки и принялась восторженно лизать ей лицо.
Вокруг громоздились обломки целого поезда, лежали труппы людей, стонали раненные, но, не смотря на все эти горести, встреча старой барыни и её любимицы донельзя умилило всех присутствующих. Многие захотели погладить животное и сказать что-нибудь любезное её хозяйке, и только изумленно смотрящий на эту фантасмагорию Будищев, закрыл лицо руками и упал на землю, содрогаясь от конвульсий.