я делала всё возможное, чтобы отсрочить возвращение домой. Находила какую-нибудь милую кафешку в центре города и с головой отдавалась двум самым действенным антидепрессантам: еде и писательству.
В первый раз, когда я проделала такой финт, Андрей буквально оборвал мне телефон, негодуя на тему, какие такие инопланетяне умудрились похитить уважаемую Светлану Анатольевну. В этот вечер я отделалась загадочным «дела». И вернувшись домой, также предпочла оставить все подробности при себе. Француз хоть и негодовал, но в целом смиренно принял моё отсутствие, лишь тяжко вздохнув и посетовав, что нельзя столько работать.
Когда на следующий день история повторилась и я продолжила коротать вечер в кафешке, методично описывая в тексте страдания своего персонажа по прозвищу Испанец, Андрей предпринял ещё одну попытку завладеть моим вниманием.
— Светка, мне скучно… — промурлыкал он в трубку, когда я всё-таки ответила на его звонок.
— Позвони Роде, — разрешила милостиво.
— Он час назад ушёл домой.
— А что так?
— Ваша матушка в срочном порядке потребовала его присутствия.
— Эх, — выдала я, в тайне надеясь, что родители не имеют ни малейшего понятия, где и с кем пропадают их отпрыски, иначе от допроса с пристрастием не отделаться.
— Свет, ну приезжай…
— Я занята ещё.
— Бросай всё.
— Не могу, — продолжала упрямиться.
— Я тебе торт испёк.
Поперхнулась, едва не выплюнув чай, который в этот самый момент пыталась отпить.
— Торт?
— Торт. Только я тебе его не дам.
— С чего это?
— А тебя дома нет. Значит, и торт только мой…
Против таких веских доводов было сложно устоять, и я резко засобиралась домой. Конечно, всегда можно списать сие на моё любопытство, что именно он именовал тортом, или на желание немедленно убедиться в целости собственной кухни. Только оба эти варианта — безусловная ложь, поскольку я банально дрогнула перед его очарованием.
На третий день моей великой обиды (эффект от которой был сильно смазан наличием куска шоколадного торта в холодильнике) Исаев позвонил в обед, поставив меня перед фактом:
— Сегодня ужинаем у моих родителей.
И у меня буквально отпала челюсть.
— У кого?
— У родителей, — отчеканил Андрей, при этом радости в его голосе не было ни капли.
— Зачем?
— Бабушка велела.
Вот в этом самом месте я выругалась настолько красочно и от души, что даже Изотов бы обзавидовался.
— Полностью солидарен, — буркнул Француз по ту сторону трубки, — но здесь без вариантов.
— Я не пойду.
— Придётся.
— С какой стати? Это же твоя бабушка, вот и разбирайся сам, — трусливо попыталась сбежать я.
— Ты плохо знаешь мою бабушку. Если желаемое не идёт к ней в руки…
— То что?
— То она сама придёт к тебе.
Моё лицо вытянулось само собой.
— Ты решил пугать меня бабушкой?
— А что ею пугать? Она сама с этим прекрасно справится.
Теперь мне стало смешно.
— И как же нам унять твою бабушку, которая, кажется, никогда не слышала про неприкосновенность частной жизни и жилища?
— Это откуда? Из конституции? Всё она слышала, я бы даже сказал, что она участвовала в её написании.
— Правда, что ли?! — изумилась я, с открытым ртом уставившись на трубку.
— Нет, но могла бы, — всё так же серьёзно сообщил Исаев. — Свет, ну поехали, иначе они от нас не отстанут.
Продолжала молчать. И тогда Андрей, видимо, решил добить меня окончательно:
— Я тоже не горю желанием к ним ехать, они же сейчас понаделают своих неправильных выводов, а потом будут выносить мне этим мозг.
Внутри опять все облило неприятным холодом.
— А неправильные — это какие?
— Любые! — неожиданно резко прошипел Француз, загадочно продолжив: — В нашем случае любые выводы были бы неправильными.
***
Как вы могли догадаться, я сдалась. Перед этим не забыв убедить себя в том, что согласилась я исключительно Валентины Ильиничны ради.
Внук строгого следователя виртуозно вёл машину, перестраиваясь с одного ряда в другой, явно спеша на встречу с семьёй.
— А твои родители, они какие? — осмелилась я распахнуть глаза и задать вопрос. Его лихачество меня пугало.
— Родители? Обычные.
— Мои тоже обычные.
— У тебя папа двухметровый тренер по греко-римской!
— Я о том же.
Андрей задумался, даже почесал кончик носа, из-за чего я практически заработала инфаркт, ибо параллельно он ещё и совершал очень резкий поворот.
— Мои родители очень традиционные, — наконец-то признался он. — Ну, такие… выходцы из советского союза, когда зимой лыжи, а летом дача. Когда всё покупают оптом про запас и обегают все магазины в поисках сахара, который был бы подешевле на тридцать копеек. Но в целом, кажется, вполне адекватные. Оба всю жизнь на заводе проработали, прошли и Крым, и рым… В девяностых выжили за счёт поля с картошкой и подпола, забитого разносолами.
— Они мне уже нравятся, — улыбнулась я, неосознанно среагировав на то тепло, с которым Исаев говорил о своей семье.
— Я бы на твоём месте не спешил с выводами, — хмыкнул он. — Как только начнут намекать на внуков — беги…
***
Родители Андрея действительно оказались самыми обычными, по крайней мере до эксцентричной бабушки и не менее колоритного внука им было далеко. Что в данной ситуации шло им скорее в плюс, ибо ещё парочки Французов моя нервная система попросту бы не выдержала.
Мама Андрея, Татьяна Викторовна, была милой женщиной лет шестидесяти, простой и деятельной, с широкой улыбкой и добрыми глазами. Уже через пятнадцать минут пребывания в их доме меня не покидало ощущение, что всю свою сознательную и бессознательную жизнь они ждали именно меня. Женщина без устали суетились вокруг нас, подавая то одно, то другое блюдо, а также все время пытаясь подложить мне в тарелку разносолы всех видов, начиная от квашеной капусты, заканчивая адской остроты аджикой.
Исаев-старший вёл себя куда более сдержанно, но в целом тоже выглядел радушно. Сергей Андреевич мягко интересовался моими делами, работой, родственниками. Несмотря на обилие вопросов, это скорее походило на светский разговор, чем на допрос, учинённый неделю назад бабушкой-следователем, которая, к слову, этим вечером не отличалась особой словоохотливостью. Валентина Ильинична предпочитала с загадочным видом восседать во главе стола, размеренно покуривая свою трубку и кидать на меня долгие испытующие взгляды.
Сам же виновник нашей встречи отчего-то порядком нервничал, беспрестанно ёрзая на стуле и гневно поглядывая то на одного, то на другого родственника.
Я же на удивление держалась молодцом и почти не нервничала, даже когда Валентина Ильинична начинала выдавать многозначительные звуки по типу «Ха!», когда я выдавала какую-нибудь подробность своей жизни, о которой ей до этого было неизвестно.
Наконец-то, все насущные вопросы были исчерпаны и за столом повисла натянутая пауза, которая бывает всякий раз,