— Извини, Капо, — мягко говорил Шон. — Нужно было немного поднажать. Мы должны были отойти от того отряда до рассвета как можно дальше. Как ты?
— Никаких проблем, — отозвался Рикардо, но в сером свете рассвета было видно, что он бледен и осунулся. Ему было плохо, как и его дочери, но Клодия все же надеялась, что выглядит не так плохо. Отец наконец нашел подходящее место и неловко сел.
Шон взглянул на Клодию. Никто из них так ничего и не сказал, но на губах Шона играла загадочная улыбка.
«Только не вздумай спрашивать, как я себя чувствую, — подумала она. — Скорее яду выпью, чем скажу правду».
Он слегка наклонил голову в знак то ли снисхождения, то ли уважения, — Клодия не поняла.
— Первый и третий дни всегда самые трудные, — сказал он.
— Я в порядке, — ответила она. — Могу идти и дальше.
— Конечно, — усмехнулся он. — Но сейчас лучше помочь отцу.
Шон сходил к костру и принес Клодии и Рикардо по кружке чая. Дочь сидела рядом с отцом, закутавшись от холода в спальный мешок. Джоб вскипятил чай на крошечном практически бездымном костре, который, как только котелок закипел, сразу же потушил. Чай был крепкий, обжигающе горячий и очень сладкий. Клодия в жизни не пробовала ничего вкуснее. К чаю им предложили кукурузные лепешки и куски холодной оленины. Она старалась есть не слишком жадно.
— Выступаем через несколько минут, — предупредил Шон. Когда она с недоумением взглянула на него, он пояснил:
— Нельзя долго сидеть рядом с огнем, это может привлечь противника.
Они прошли еще миль пять. В середине дня на небольшой возвышенности в безопасном месте, которое в случае необходимости было бы легко оборонять, Шон показал, как вырыть удобное углубление для бедер и использовать рюкзак в качестве подушки. Клодия заснула, едва опустившись на землю.
Когда он разбудил ее, ей показалось, что она спала никак не больше минуты.
— Уже четыре часа. — Он протянул ей кружку чая и маисовые лепешки. — Вы проспали шесть часов, и через несколько минут мы выступаем.
Клодия торопливо скатала спальный мешок и украдкой взглянула на себя в металлическое карманное зеркальце, которое тайно вернула после того, как Шон выкинул его из отобранных ею вещей.
«Боже мой! — ужаснулась она, увидев свое отражение. Камуфляжная краска смешалась с потом, и все лицо было в грязных подтеках. — Я выгляжу, как Эл Джолсон под кайфом». Она привела в порядок волосы, продираясь расческой сквозь колтуны, затем повязала шарф.
Делая короткие перерывы каждые два часа, они шли всю ночь. Вначале Клодии казалось, что ноги налиты свинцом, но чем дальше они шли, тем легче становилось. Она не отставала от Шона, хотя взятый им темп был не легче, чем прошлой ночью.
На рассвете снова пили чай. Клодия почувствовала, что начала буквально зависеть от этого напитка, как от наркотика. Раньше она всегда предпочитала кофе, но сейчас во время похода обнаружила, что постоянно мечтает о каждой следующей обжигающе-горячей чашке чая.
— Это единственное, что заставляет меня идти, — призналась она отцу, и это было шуткой лишь наполовину.
— Говорят, англичане вообще завоевали свою империю на чае, — согласно кивнул Рикардо. Подошел Шон, до этого обсуждавший что-то с Матату и Джобом.
— Сейчас мы в нескольких часах ходьбы от тростниковых зарослей возле русла, где мы видели Тукутелу с самолета. — Он многозначительно взглянул на Клодию. — Я бы, конечно, предпочел дойти туда, а потом отдохнуть, но кое-кто, похоже, немного утомился… — Фраза повисла в воздухе — вызов и обвинение.
— Думаю, небольшая прогулка после завтрака даже пойдет на пользу, — дружелюбно сказала она, не желая признавать за ним хоть малейшее преимущество.
Когда Шон отошел, отец помешал остатки заварки и выплеснул их прочь.
— Не советую бегать за ним, тезоро. Слишком уж он крупная дичь, даже для тебя.
Клодия уставилась на отца, оскорбленная и негодующая.
— Бегать за ним? У тебя с головой все в порядке? Я едва его выношу!
— Вот это-то я и имел в виду, — усмехнулся он. Клодия вскочила и с излишней в данном случае поспешностью вытащила из рюкзака спальный мешок. Через несколько мгновений она пренебрежительно бросила:
— С такими, как он, я могу справиться одной левой и с закрытыми глазами. Но у меня слишком хороший вкус, чтобы возиться с ним.
— К счастью для тебя, — пробормотал отец настолько тихо, что Клодия не была уверена, правильно ли она расслышала его слова.
Еще до полудня того же дня Матату наконец привел их к зарослям папируса, окружающего зеленый пруд, который они видели с самолета. Он привел их прямо к отпечатавшимся в грязи следам. Все члены экспедиции, сгрудившись, принялись их разглядывать.
— Смотрите! — сказал Матату собравшимся. — Здесь стоял Тукутела, когда услышал, что летит индеки. Тут он повернулся и посмотрел на небо, бросая нам вызов. — Матату изобразил старого самца, изогнув голову и спину и приложив ладони к голове. Получилось такое достоверное изображение, что на мгновение он словно и впрямь превратился в слона. Все засмеялись, а Клодия, забыв об усталости, даже захлопала в ладоши.
— Что сделал старый слон дальше? — спросил Шон. Матату повернулся и указал на цепочку следов.
— Он ушел, быстро, очень быстро.
— Так, — сказал Шон. — Мы отстаем от него на сорок восемь часов. Нам нужно отдохнуть и поспать. Значит, когда снова тронемся в путь, будем отставать на пятьдесят пять часов.
Мать Тукутелы была главой стада из ста животных. На пятьдесят втором году жизни, во время последней течки, ее покрыли шесть самцов из стада, все молодые, здоровые, в расцвете сил.
Это было идеальное сочетание, чтобы родился великолепный детеныш. Неизвестно, чье семя проросло в ней, но старая самка взяла гены лучших слонов, больших, с большими бивнями, умных и способных руководить. Такие же гены в свое время сделали ее главой стада, и теперь старая слониха передала их плоду в своей утробе.
Она вынашивала его двадцать два месяца. В год, когда немецкие войска под предводительством полковника фон Леттов-Форбека опустошали Восточную Африку, в 1915, она покинула стадо и вместе с другой пожилой слонихой, которая сопровождала ее на протяжении сорока лет, углубилась в болота на южном берегу Замбези. Там, на окаймленном пальмами островке, окруженном на много миль зарослями тростника, над которым парили белоголовые орлы, высматривающие рыбу, она расчистила кусочек земли и приготовила себе ложе. Когда пришло время рожать, она расставила задние ноги и присела на корточках над расчищенной поверхностью, с пронзительным криком выполняя трудную работу, предназначенную ей природой.