Читать интересную книгу Путешествия по Африке - Василий Юнкер

Как правило, в последнее время мой ужин состоял из риса, и я был рад, что имею хоть это. Я опасался, что скоро настанет время, когда у меня не будет и риса, так как не был подготовлен к многомесячному путешествию и предполагал дойти лишь до Роля. Мои носильщики уже теперь страдали от недостатка пищи. Небольшой запас дурры, полученный в Румбеке, был уже съеден, и я положительно не знал, чем питались люди.

На следующий день наш многочасовой поход продолжался на запад по траве, через кустарники и поля. По дороге встречались большие стада антилоп (Antilope bubalis), но при нашем приближении они разбегались.

Наконец, 10 августа утром мы пришли в большую зерибу Джур-Гаттас, в которой меня, к моему удивлению, приветствовал губернатор мудирии Роля Юсуф-ага. Самый поход от Румбе-ка до зерибы Джур-Гаттас, не считая остановок, длился 32 часа 30 минут, при средней скорости передвижения в 4,7 км в час; так что расстояние между обоими пунктами равнялось 153 км. Уже с первого взгляда можно было определить, что по своему значению эта зериба гораздо важнее, чем все прочие в этих областях. Чтобы приветствовать нас, а также из любопытства, навстречу нам вышло много служащих, донколанцев, чиновников в турецких костюмах. «Диван», в котором происходили официальные совещания, собрания и приемы, напоминал массивные постройки в Хартуме. Меня поместили в нем, и я, наконец, после года странствий опять получил возможность жить в доме с настоящими окнами и ставнями и с запирающимися дверьми. Носильщики макарака и мои слуги не могли прийти в себя от всего этого великолепия.

Мы оставались в Джур-Гаттасе целый день, но из-за сильного дождя я не мог осмотреть подробнее это, столь важное для всей провинции место. Благодаря своему положению, оно является отправным пунктом в гавани Бахр-эль-Газаль. Кроме того, зериба Гаттас имела для меня и исторический интерес, связанный с пребыванием здесь моего друга и предшественника д-ра Швейнфурта; его постигло здесь большое несчастье, так как вследствие пожара в хижинах погибли почти все материалы его исследований, собранные с большим трудом и прилежанием, а также все его инструменты. Мне показали остатки посаженного им сада, совершенно запущенного из-за небрежности нубийцев; три прекрасных экземпляра диковинного шерстяного дерева, называемого здесь «рум» (Eriodendron anfractuosum), напоминают о заслуженном путе-шественнике-пионере. Это дерево, особенно распространенное на западе (люди из зерибы говорили, что посаженные здесь экземпляры были завезены из области Ньям-Ньям), несмотря на то, что насчитывало всего пять лет, достигало пятидесяти футов в высоту и двух футов в диаметре. У него большие листья, похожие на виноградные, зеленая кора покрыта толстыми, в два дюйма длиной, колючками. Плод, коробочка с пятью отделениями, многосемянная, содержит так называемую шерсть, т. е. семена окутаны желтовато-белыми, блестящими, как шелк, шерстистыми волокнами; эти волокна, однако, слишком коротки, чтобы их можно было переработать в пряжу. Здесь ими наполняют подушки. Такая подушка, примятая от употребления, выставленная на солнце, опять надувается и достигает двойного объема.

Дальнейшие планы путешествия меня несколько озабочивали: мое настоящее путешествие вышло далеко за пределы первоначально намеченной цели — мудирии Роль, но так как я был включен в большую экспедицию, то решил пройти с ней как можно дальше и возможно лучше ознакомиться с областями негров. Однако я совсем не был экипирован для такого далекого путешествия; лишь крайняя экономия в расходовании моего маленького запаса продуктов давала возможность охранить моих слуг от недостатка необходимой пищи, который уже чувствовался носильщиками экспедиции. Я полагаю, что могу назвать себя крайне экономным, когда, получив при отъезде из Кабаенди лишь около трех фунтов мяса, я еще теперь располагал половиной запаса кур, взятых оттуда в количестве десяти штук. Я не пренебрегал никакой арабской пищей, даже если она была нехороша и выглядела неаппетитно.

На следующий день экспедиция двинулась дальше в западном направлении; я обдумывал, не будет ли лучше (если безопасность дороги это позволит) идти в Хартум через Шакка или через Гофрат-эн-Нагас и Дарфур, а не повторять путь в Макарака, что было бы потерей времени. Однако все еще длившиеся распри с сыном Зибера ставили выполнение этого плана под сомнение. Тщательно взвесив все обстоятельства, я решил идти дальше с экспедицией и переговорить с му-диром Ибрагим-эфенди Фауци, чтобы посмотреть, насколько он сможет мне помочь. В условиях того времени было почти невозможно путешествовать по этим областям без поддержки египетского правительства.

Таким образом, 12 августа я двинулся с экспедицией к находящейся на расстоянии трех часов пути зерибе Абд-эр-Рах-ман Абу-Курун. Эта зериба носила еще свое старое название «Отец рогов», по имени бывшего слуги Петерика, но она уже не была на том месте, где находилась торговая станция Аль-Уаль, названная именем жившего там вождя племени джур. Эта станция затем перешла к предприимчивому и мужественному Абд-эль-Рахману; ее посетил в свое время Швейнфурт. Мой путь сошелся, таким образом, с путем моего знаменитого предшественника лишь частично.

Профили местности по эту и по другую стороны большой зерибы Гаттас сильно разнятся. Отрезок местности между рекой Роль и зерибой представляет собой большую равнину с далеким горизонтом, часто прерываемым, однако, кустарниками и лесами. Лишь плоские, широкие низины, по которым текут на север реки Джау (или Роах) и Тондж, оживляют однообразную местность без каких-либо возвышенностей и бедную водой. Даже в период харифа нет никакого стока воды, так как она немедленно всасывается плодородной почвой. Поэтому, чтобы собирать дождевую воду, в стороне от рек выкапывают ямы, которые, однако, часто даже в дождливый период обманывают надежды жаждущих. В сухое же время путешествие с колоннами носильщиков днем, под палящим солнцем, крайне затруднительно, и предпочтительно делать переходы лунными ночами.

Западнее от реки Тондж и зерибы Джур-Гаттас условия совершенно меняются. Здесь местность в своей восточной части слегка волниста, а дальше к западу появляются значительные неровности и, наконец, она становится холмистой и даже гористой. Дернистый покров и скалистые образования не позволяют дождевой воде просачиваться в почву; образуются стоки ее, так что по всей этой западной области, по которой протекают реки Мол мул, Джур и Вау, разбросаны многочисленные пруды, болота, протоки и ручьи.

Пятнадцатого августа мы двинулись дальше. Нашей ближайшей целью был Бахр-Джур, через который должно было быть переправлено как можно больше наших людей. Джур, или Джедди, как его называл мой проводник, имеет по сравнению с реками Роль, Джау и Тондж лишь узкую пойму. Зато самое русло его гораздо шире и глубже. Вообще следует отметить, что по сравнению с восточными — реки запада шире и глубже. Если Роль, Джау и Тондж могли быть перейдены вброд, то Джур уже в нескольких шагах от берега был почти десяти футов глубиной, а крутые берега возвышались на пят-надцать-двадцать футов над уровнем воды. По моему расчету, ширина реки была 250 шагов (200 м). Приготовленное для переезда судно вмещало тридцать-сорок человек. Но так как наша экспедиция насчитывала около 2000 человек, то, чтобы переправить всех, требовался целый день. Узнав об этом, я со своими людьми повернул обратно и разбил недалеко от переправы под тенистыми деревьями маленький лагерь. Все подходившие колонны группировались вокруг нас; отдельные же части экспедиции начали переход, причем, конечно, вследствие спешки, беспорядка и главным образом из-за струсивших, при виде большой воды, женщин, дело не обошлось без эпизодов, которые, как и всегда, давали повод к громкому смеху и насмешливым замечаниям стоявших на берегу. Когда я навел порядок в моем на скорую руку разбитом лагере и создал для себя сравнительный уют, чему способствовал горячий чай, я достал из полученной мной в зерибе Аяк почты еще не прочитанные газеты, которые, кстати сказать, имели уже семимесячную давность. Я закурил скрученную из остатка табака папиросу и читал газеты, пока усталость не свалила меня в постель. Под жалобный плач мара-филы (гиены) я крепко заснул.