Читать интересную книгу Иван Ефремов. Издание 2-е, дополненное - Ольга Ерёмина

Карта района, составленная партией Ефремова, была позже использована при составлении «Большого советского атласа мира».

Экспедиционные записи – ценнейшие документы эпохи. Однако, видимо, не только биографам они интересны. В записной книжке с советами жене, найденной после смерти Ивана Антоновича, написано: «Экспедиционные дневники самой большой и интересной экспедиции 1934–1935 гг. – Чарской – таинственным образом исчезли с картами в геологическом институте Академии наук…» А ведь на картах были отмечены обнаруженные месторождения золота.

В 1987 году Алексей Александрович Арсеньев свидетельствовал:

«– Да, материалы Чарской экспедиции погибли. Сам видел, как летом 1941-го их жгли во дворе ленинградского Геологического института.

– Но ведь что-то всё же могло сохраниться на руках, у частных лиц? – уже без всякой надежды, чисто автоматически, говорю я.

– И сохранилось, – скупо улыбнувшись, роняет Алексей Александрович.

Дальше всё происходило как во сне: первой передо мной легла карта Олёкмо-Чарского района. Она была выполнена тушью на батисте Ефремовым и Арсеньевым. Размер 68×67. В верхних углах помещено её полное наименование. В левом – на русском языке, в правом – на английском. В правом углу дано название экспедиции. На оборотной стороне – автограф Ефремова. Размашистая роспись сделана карандашом.

Затем на столе появились: тетрадь Новожилова, толстая папка и рисунки. На папке было написано: «Краткий геолого-петрографический очерк Верхне-Чарской котловины». Она содержала 183 страницы машинописного текста.

– Отчёт об экспедиции, – пояснил Арсеньев. – Написан Иваном Антоновичем и мной.

– А что это за рисунки? – кивнул я на молодых олежков, разбежавшихся по прямоугольникам ватмана.

– Наброски Эльги Николаевны Лисучевской, художницы, четвёртого члена нашей экспедиции.

– Почему четвёртого, а не первого – ведь она же женщина?

– Прибыла в Могочу позже всех, потому и считалась четвёртой»[121].

Возможно, сотрудникам будущего музея Ефремова удастся найти наследников А. А. Арсеньева и обнаружить те драгоценные документы, о которых рассказал Павел Фёдорович Николаев.

Станция «Иван Ефремов»

Великая Отечественная война помешала строительству железнодорожной магистрали в Забайкалье и Приамурье. В 1942 году уже уложенные звенья пути и фермы мостов были сняты и отправлены на запад для строительства Волжской рокады. Только в 1974 году возобновилось строительство Байкало-Амурской магистрали.

В 1978 году в честь семидесятилетия Ефремова во многих городах проводились встречи и литературные вечера, посвящённые его памяти. Тогда же возникла идея увековечить его имя в районе трассы БАМа, где он когда-то проводил исследования.

21 сентября 1978 года Постоянная Междуведомственная комиссия по географическим названиям вынесла такое решение:

«Согласиться с предложением Тындинского райисполкома Амурской области, Амурского облисполкома, Дирекции строительства Байкало-Амурской железнодорожной магистрали и Государственного проектно-изыскательного института “Ленгипротранс”, поддержанным Госпланом РСФСР, о переименовании на участке Чара – Тында станции с проектным названием “Усть-Нюкжа” в станцию “Иван Ефремов” (в память об Иване Антоновиче Ефремове, учёном-палеонтологе и писателе-фантасте).

Председатель А.С. Земцев.

Секретарь Т.В. Савина»[122].

В центре Усть-Нюкжи хотели установить памятник Ефремову.

Теперь требовалось дождаться одобрения свыше. В поддержке никто не сомневался – ведь Ефремов на протяжении четверти века был лучшим советским фантастом.

1 ноября 1979 года комсомольцы строительно-монтажного поезда – 594-го треста «Тындатрансстрой» – постановили:

«Мы, члены бригады монтажников, строящих станцию “Усть-Нюкжа”, которая будет называться “Иван Ефремов”, принимаем почётным членом бригады первооткрывателя трассы БАМ, писателя-фантаста Ивана Антоновича Ефремова».

Под протоколом – 13 подписей. Такие решения не принимаются по указке сверху, они идут от сердца, поэтому так важно перечислить эти подписи: бригадир Н. Матвеев, комсорг Л. Анганзоров, члены бригады: В. Ахмедов, С. Шестаков, И. Радул, Э. Эралиев, В. Зеликович, А. Щукин, Б. Соколовский, Б. Алдохин; начальник СМП–594 В.Б. Осенчук, секретарь партбюро С. З. Цуркан, секретарь комитета комсомола Т. А. Кореннова.

Однако сверху одобрения почему-то не было.

В 1980 году в «Советской России» – одной из крупнейших газет страны – выступили академики АН СССР Владимир Васильевич Меннер и Александр Леонидович Яншин. Они писали:

«Предложение о присвоении имени Ефремова одной из станций на БАМе впервые высказал главный инженер головного проектного института “Мосгипротранс” Михаил Леонидович Рекс. Комсомольцы-строители с энтузиазмом восприняли это предложение. ‹…› В прошлом году научный совет по проблемам БАМа при АН СССР (в который входят 44 известных учёных страны) также единодушно присоединился к этому ходатайству. А в начале 1980 года эту же просьбу поддержали челябинцы, которые шефствуют над строительством Усть-Нюкжи. Таким образом, к настоящему времени уже 12 организаций одобряют и поддерживают инициативу комсомольцев, но решение этого вопроса почему-то затягивается. Уверены, что отклики читателей после этого письма помогут завершить благородное начинание молодых строителей магистрали»[123].

Спустя два года читинские геологи А. Трубачёв и А. Котельников опубликовали большую статью, в заключении которой – такие слова:

«Многие герои И. А. Ефремова – сильные и смелые люди. Их прототипом, видимо, надо считать самого писателя, который обладал огромным мужеством. Будучи руководителем экспедиции в пустыне Гоби, он на ногах перенёс инфаркт миокарда. Если именем этого замечательного человека будет назван посёлок или станция на нашем участке БАМа, то этим мы выразим самое глубокое уважение человеку, который так много сделал для того, чтобы наш мир стал ещё лучше»[124].

Видимо, дело хотели спустить на тормозах. У власть предержащих, тех, кто отдавал команду об обыске в квартире Ивана Антоновича и запрещал его роман «Час Быка», было упорное желание замолчать тему. Сначала смерть Брежнева и смена генсеков, а затем и вихри перестройки заставили забыть об этой идее.

Сегодня на Байкало-Амурской магистрали нет станции «Иван Ефремов», нет даже станции Усть-Нюкжа. Само село находится на левом берегу Нюкжи, а станцию с проектным названием Усть-Нюкжа с 1977 года строили на правом. Однако в 1979 году её почему-то переименовали в Юктали: слово «юктэ» в переводе с эвенкийского обозначает «ручей, источник».

Однако сам Ефремов, его жизнь и творчество, для тысяч людей остаются источником вдохновения. И, возможно, когда-нибудь на новой трассе – межпланетной или межзвёздной – в честь человека, впервые описавшего «Эру Великого Кольца», будет смонтирована станция «Иван Ефремов».

Кандидат биологических наук

Река, берущая начало высоко в горах, может течь единым потоком, может разбиваться на множество рукавов, уходить под камни, образовывать озёра, но при этом она неудержимо стремится выполнить своё предназначение – собрав свои воды, достичь долины, чтобы по ней вольготно и свободно направляться к морю.

Жизнь Ивана Антоновича после возвращения из Забайкалья была чрезвычайно насыщена самыми разнородными событиями. Кропотливая сосредоточенная работа – написание отчёта по Верхне-Чарской экспедиции. До начала нового полевого сезона оставалось всего полтора месяца. Этого времени было совершенно недостаточно для всестороннего отчёта: надо было дождаться лабораторных материалов.

Выезд же в поле отложить было нельзя: раскопки 1934 года в Каменном овраге дали такие удачные результаты, что нужно было досконально узнать, что скрывает этот костеносный пласт.

Июнь начался, как обычно, с экспедиции. С 21 июня по 15 июля Иван Антонович провёл в знакомом Ишееве – официально: принял участие в «Волжско-Каспийской экспедиции Палеозоологического музея в Апастовский р-н Татреспублики».

Опираясь на данные прошлого года, Ефремов заложил площадки раскопок более удачно, там, где пески были наиболее богаты костями.

Пришлось снимать более мощный слой кровли, однако овчинка выделки стоила: были добыты скелет крупного хищного диноцефала, сходного с добытым в 1934 году, однако гораздо более крупной величины, череп и часть скелета in situ огромного улемазавра, части черепов лабиринтодонтов и множество отдельных костей различных родов рептилий.

Стояло вёдро. Работали в одних трусах, и бронзовый от загара Иван мог бы служить отличной моделью для ваятеля.

Николай Николаевич Косниковский, препаратор Геологического музея, вспоминал: «Вечерами собирались вокруг обязательного костра. Пекли картошку, жарили яичницу (Иван Антонович предпочитал ей гоголь-моголь из одних желтков). Высокие яркие звёзды на чёрном небе и взлетающие высоко искры, тишина и ощущение полной оторванности от остального мира – всё это располагало к беседе, иногда к тихому пению. Иван Антонович не говорил много, но никогда не выглядел безучастным. Меткими замечаниями он как бы поддавал жару в общий разговор и смеялся со всеми характерным отрывистым смехом»[125].