– Я обожаю яблочные пироги, – говорит Маргалит, устраиваясь поудобнее, – ну а этот выглядит просто потрясающе!
К ней присоединяется Рут:
– Если б я не знала, что вы пекли сами, я была б уверена, что его купили в очень дорогой кондитерской: это ж произведение искусства!
– Спасибо, спасибо! – смущенно улыбаясь, благодарит Това.
– Вы сегодня выглядите как-то иначе, – замечает Нири пока все рассаживаются, – возможно, потому, что улыбаетесь больше, чем обычно.
Улыбка на лице Товы становится еще шире.
– А вы, значит, уже привыкли видеть меня измученной?!
– Скажите спасибо за комплимент и радуйтесь, – шутливо одергивает ее Анна.
– Спасибо! – с легким поклоном отвечает Това. – Не знаю почему, но у меня сегодня действительно какое-то особо радостное настроение.
Она откидывается на спинку стула, ее взгляд задерживается на Мики.
– Торт и вправду очень красивый, – отзывается та, – но я лично не пеку. У меня не очень любят сладкое, но зато я хорошо готовлю, особенно супы и мясные блюда. Жаль, что сейчас лето и жарко, иначе я бы принесла сюда кастрюлю!
– А что, девочки, – встрепенулась Орна, – сейчас самое время для варенья! Может, я сварю к следующему разу?!
Ее идею живо подхватывает Анна:
– У меня в саду деревья увешаны фруктами; вы можете получить, сколько вам будет угодно. Я каждый год выбрасываю килограммами.
– У меня есть идея, – поднимает руку Клодин. – На последнюю встречу каждая из нас приготовит что-нибудь вкусненькое, и устроим пир в честь внуков и их бабушек!
«А что же принесу я, – мысленно спрашивает себя Элла, – может, маковый пирог бабушки Рахель? Сколько времени я ничего не пекла…»
Нири с улыбкой наблюдает за радостно оживившимися женщинами.
– Ну что ж, неплохая идея. У меня впечатление, что лед сломан, – продолжает она, обращаясь к Тове, – и мне кажется, что не только у вас одной возникло желание побаловать чем-нибудь сегодня группу.
– Вы правы, – продолжая улыбаться, отвечает Това, – На прошлой неделе я вышла отсюда с удивительно хорошим чувством, как бы это объяснить… нелегко жить, когда уже столько лет тебя беспрерывно одолевают тяжелые мысли. Они, возможно, не мешают жить, но они мешают радоваться жизни. Здесь наконец-то я смогла излить душу, а главное, я чувствую, что меня здесь слушают и понимают. Это, конечно, не заставит меня измениться, – смеется она, подкрепляя свои слова энергичным отрицательным движением головы, и маленькие бриллиантовые сережки озорно сверкают, описывая крошечные радуги, – в моем возрасте люди уже не меняются, но вы меня очень поддержали. Поэтому у меня действительно появилось желание чем-то вас всех отблагодарить.
– На прошлой неделе, – Нири переходит на серьезный тон, – мы говорили о преемственности поколений в семье, о продолжении рода; и у меня сложилось впечатление, что группа пытается вернуть несколько пошатнувшуюся ранее уверенность в себе. Мы распрощались, оставив открытыми два вопроса: во-первых, какие еще проблемы занимают вас больше обычного в настоящее время; и, во-вторых, что на данный момент дает вам наша группа. Вот с этих двух вопросов я и предлагаю начать нашу сегодняшнюю встречу.
В комнате устанавливается напряженная тишина, женщины обмениваются взглядами, выжидая, кто же будет первой.
Това решительно выпрямляется на стуле и произносит:
– Я хочу вам рассказать, о чем я подумала после того, как Ширли родила. Я подумала, интересно, а что я буду чувствовать, когда будет беременна моя невестка: буду ли я так же волноваться и переживать, как это было сейчас? Непонятно почему эта мысль возникла именно сейчас, ведь мой сын еще даже ни с кем не встречается. Это даже смешно! Я понимаю, что все это чисто теоретически, и все-таки… Я хочу сказать, – продолжает она, – что в обоих случаях я буду бабушкой для внука, который родится, и в обоих случаях это послужит продолжением семьи, но мне абсолютно ясно, что когда я становлюсь бабушкой со стороны моей дочки, для меня это в сто раз важнее и волнительнее. Я не хочу сказать, что ее детей я буду любить больше, по крайней мере, мне так не кажется, но само это событие, вне всякого сомнения, останется для меня намного более… значительным, что ли…
– И я тоже совершенно уверена, что для меня беременность и роды дочки намного ближе и значительнее, чем беременность и роды у жены сына, – пожимает плечами Анна. – Во-первых, благодаря дочке я стала матерью; и я не постесняюсь признаться, что для меня материнство и все, что связано с ним, – это самое главное в жизни; а, во-вторых, естественно, за свою дочку я всегда буду переживать сильнее, а у других – есть их мамы… Не знаю, что бы я чувствовала по отношению к сыну, если бы и мужчины рожали, – со смехом добавляет она.
К ней присоединяется Орна.
– Невестка – это не дочка, и за нее ты так не переживаешь, даже когда она рожает твоего внука! А вот роды твоей дочки – это почти твои собственные роды, это – что-то, что происходит с тобой, в твоей жизни; это будто бы происходит у тебя самой!
Женщины замолкают, и только примерно через минуту раздается голос Маргалит:
– Это все потому, что в вас течет родная кровь!
Она переводит взгляд на Нири и продолжает:
– Я хочу… рассказать вам что-то важное… мне тяжело…
Все взгляды обращены на нее; Маргалит поправляет сползшую на глаза шляпку.
– Но сначала я хочу кое-что сказать Элле, то есть сказать вам, – поворачивается она к Элле. – Это правда, что на прошлой нашей встрече мы не стали касаться того, что вы нам рассказали о себе, но это вовсе не значит, что ваша история нам безразлична. Я лично очень много думала о вас, но побоялась показаться назойливой. Так что, как только вы захотите, я готова к этому вернуться.
– Я присоединяюсь к вам, – выпрямляется на стуле Анна. – Конечно, намного проще не касаться ни грустных, ни сложных тем, но я, как и вы, думаю, что здесь надо говорить обо всем. Кстати, я не имею в виду только вас, – замечает она, глядя на Эллу, – каждая из нас может затронуть тут любой волнующий ее вопрос.
Маргалит облегченно вздыхает.
– Я рада, что мы остановились на этом вопросе, – обращается она к Нири, а затем переводит взгляд на Эллу, – иначе я бы чувствовала себя очень неудобно.
Элла привычно кутается в свою неизменно наброшенную на плечи зеленовато-голубую шаль.
– Спасибо за добрые слова, но, честно говоря, мне и сегодня не хотелось бы возвращаться к этой теме.
Она замолкает, а затем, преодолев смущение, обещает:
– Когда мне будет что сказать, я обязательно скажу.
И почти шепотом, опустив глаза, продолжает:
– Может, наступит день, и я смогу вам сказать, что все не так уж и плохо, что у меня появилась надежда. Жизнь сделала мне подарок: у меня есть внучка, и я должна верить, что в один прекрасный день мы все-таки найдем дорогу друг к другу.
В комнате опять тишина, женщины выжидательно смотрят на Маргалит; и та, снова сделав глубокий вдох, произносит:
– Я хочу рассказать вам кое-что важное, то есть я имею в виду что-то, что мне важно здесь рассказать. Мне даже неудобно, что я до сих пор этого не рассказала, особенно сейчас, когда здесь установились такие доверительные, можно сказать, семейные отношения. Я даже чувствую, что если я и дальше буду молчать, то это может быть расценено как предательство. Вот так… Возможно, у вас сложилось впечатление, что я была очень откровенна, так как уже успела рассказать о своей бабушке и о своей маме, но есть еще что-то, что я просто обязана вам рассказать. На прошлой неделе я задержала Нири с просьбой выслушать меня, а она, в свою очередь, посоветовала мне набраться смелости и поделиться с вами и при этом не пытаться скрыть, как мне было трудно на это решиться.
Маргалит поднимает глаза и встречается взглядом с внимательно слушающей ее Нири.
– То, что я не рассказываю здесь, я не рассказываю и «там», – продолжает она, – в этом смысле группа служит для меня «большим миром в миниатюре», потому что я одинаково себя чувствую здесь, «внутри», и там, «снаружи».
Маргалит опять замолкает и смущенно смотрит на Нири.
– Вы можете объяснить, что вам сейчас мешает? – ее зеленые лучистые глаза светятся добром и участием. – Чего вы боитесь? Что случится, если вы расскажете?
– Она, наверное, боится, что мы и ее начнем ругать, – полушутя-полусерьезно замечает Това.
– Нет! Совсем нет! – пугается Маргалит. – Если я правильно помню, то и Элла говорила, что не жалеет о том, что рассказала, не так ли, Элла?
Элла согласно кивает головой, а Това спешит исправить свою не совсем удавшуюся шутку.
– Я прошу прощения! И я тоже считаю, что здесь можно говорить обо всем, и именно после того, как откровенная история Эллы была принята нами по-разному. Это только подтверждает, что между нами нет лицемерия, здесь все искренне, по-настоящему: по-настоящему слушают, по-настоящему чувствуют и переживают.