Апшелоки веселились допоздна и, уставшие, разошлись по своим местам в пастои. В эту самую ночь под утро Ллой стал одером маленькому черноволосому созданию мужеского пола, которого произвела на свет его элоя. Весь, проснувшийся от криков Улы, род называл гуабонга одером, хотя он сам, кроме того, как охотником, никем себя не считал. У родившегося младенца был, как и у него, покатый лоб, развитые, хотя и лишённые зубов, челюсти, широкий нос и короткая шея. Он был, без сомнения, гуабонгом, хотя и светлоглазым. Одна из вар откусила новорожденному пуповину и прижгла ранку углем из аяка. Младенец кричал, но своим криком не раздражал Ллоя, а умилял, и только потому, что его произвела на свет не какая другая вара, а та, что принадлежала ему.
Перед собравшимися сородичами Холдон дал имя младенцу, назвав его Нъяном, потому что давно уединившийся мамош Нъян, которого многие в роду ещё помнили, когда-то, будучи ещё молодым, в одиночку сумел одолеть у-рыка. Этот подвиг до сих пор был жив в памяти сабаев. Вождь посчитал, что если имя героя будет носить обри Ллоя, он вырастет таким же сильным и храбрым. С этим доводом нельзя было не согласиться. Надувшиеся тугие груди Улы кормили маленького Нъяма досыта молоком, и он редко беспокоил своим криком сородичей. Ула не могла налюбоваться на своего первенца и проявляла к нему нежную заботу. Иногда она давала понянчить малыша Сеи, и та с удовольствием это делала. Ллой тоже несколько раз держал на своих могучих руках младенца, которого все в роду считали его обри. В эти минуты он боялся, что уронит или раздавит кроху, а ему очень бы не хотелось, чтобы тот погиб. Каждый раз, разглядывая маленькое беспомощное создание, он всё больше и больше видел в нём самого себя, да и Ула твердила то и дело, что оба они, как две капли крови. Ллой даже как-то сходил к подземному озеру и зачерпнул тайком в панцирь речной илы воды из него, чтобы незаметно от остальных разглядеть своё отражение. Он отметил, что у маленького Нъяма были такие же черты лица, как и у него самого. Это сходство почему-то нравилось ему. Малыш креп день ото дня, вскормленный молоком своей ётэ.
Ложась на подстилку рядом с Улой и Нъямом, Ллой каждую ночь спал плохо, он опасался своим телом придавить маленького гуабонга, к которому с каждым днём становился всё более привязанным. В нём просыпались чувства к этому крошечному созданию, о которых он раньше даже не подозревал. Казалось бы, что его, сильного гура, могло связывать с беспомощным существом? – однако какая-то связь существовала. Мало того, эта самая связь существовала между новорожденным и Мбиром с Сеей. Материнские чувства вары к своему детёнышу Алоя не удивляли – у гуабонгов они были тоже очень сильны, но только в течение нескольких хавоев.
Шло время, Ярк всё ниже возвышался над горизонтом, Нъям подрастал, питаясь только молоком Улы, и это радовало хлою Мбира, как и остальных членов рода. Благань уже заканчивался, однако ушедшие из лесов и полей животные так и не вернулись. Чувствовались изменения в природе. Лес начал раньше сбрасывать свою листву, а трава засыхать, и становилось прохладно, даже холодно, хотя Ярк был ещё довольно высоко на небосводе. Охота по-прежнему оставалась тяжёлым делом, и в пастою гуры не часто возвращались с добычей. Однако пока пищи хватало, и было достаточно тепло, чтобы не кутаться в шкуры. Всё бы ничего, да вот только один инцидент расстроил Алоя и заставил его по-другому посмотреть на своих нынешних сородичей. Виноватой во всём, по мнению Алоя, была Агира – юная, но уже сформировавшаяся вара. В один из дней недавний юбур, а теперь гур Оккун трудился рядом с Мбиром и Алоем над изготовлением патруга. Хотя другие вары занимались своими делами, Агира каждый раз находила какое-нибудь занятие рядом с тремя гурами: то она подбирала около них мелкие камни, то предлагала им пить, то проходила рядом, навещая рой жжоков. И Ллою, и Мбиру был виден интерес, который юная вара проявляет к Оккуну, но каждый из них помнил про аху на вар, и оба они надеялись, что про аху помнит и Оккун. Тем временем Агира продолжала кружить вокруг занятых своим делом гуров. Ллой несколько раз заметил заинтересованный взгляд Оккуна, когда тот смотрел на гибкое тело молодой вары, но не придал этому серьёзного значения. Когда же Агира будто невзначай несколько раз повела из стороны в сторону своими круглыми бёдрами, а потом нагнулась за кокой-то безделицей, даже Ллой возбудился, не говоря уже о молодом Оккуне, не познавшем пока ещё вары. Что испытал от зрелища престарелый Мбир, осталось тайной. Трое охотников смотрели на Агиру, не отрывая взглядов, пока та не разогнулась и не отправилась на женскую половину пастои. Апшелоки, как ни в чём не бывало, продолжили своё занятие. Оккун, как и остальные, сосредоточенно трудился над своим патругом. Всё случилось поздним вечером, когда Ярк заходил за горизонт. Ула занималась с маленьким Нъямом, а Ллой решил окунуться в подземное озеро. За ним увязался Коч, пожелавший тоже искупаться. Продвигаясь по коридору с горящей палкой в руке, Ллой первым вышел в залу с озером, вышел и оторопел. У самого берега Оккун, не замечая появившегося света, занимался любовью с Агирой на каменном крошеве, которое им совсем не мешало. Помня об аху, и испугавшись увиденного, гуабонг дёрнулся назад в проход, но столкнулся с Кочем за своей спиной. Тот тоже увидел, как молодой гур овладел такой же молодой варой, как и он сам. Оба они были сабаи. В свете огня было видно, как лицо Коча аж побелело, челюсть отвисла, а глаза расширились. Он хотел что-то сказать, но не мог – его душил спазм. Ллой понял сразу, какая опасность нависла над Оккуном, к которому он уже привык, работая изо дня в день рядом с ним. Гуабонг своей огромной ладонью зажал рот Коча, который намеревался что-то выкрикнуть, и прошептал тому в ухо:
– Мы с тобой ничего не видели.
После этих слов он швырнул далеко в проход горящую палку и сбил тем самым с неё пламя. Его сильные руки удержали голову Коча, которого теперь не было видно в кромешной темноте.
– Мы не будем никому ничего говорить. Из нашего молчания мы получим выгоду: Оккун не будет наказан. Он только недавно стал гуром и не успел ещё проявить себя на охоте. Пусть попробует. Мы стараемся обхитрить свою добычу, мы хитрим перед кыпчанами, так почему бы нам не схитрить друг перед другом?
Коч что-то мычал в ладонь Ллою и пытался вырваться из его крепких рук, но это ему не удавалось. Гуабонг вывел гура из коридора в пастою, не дав тому сказать ни слова. Он отпустил его, когда на них стали бросать удивлённые взгляды другие члены рода.
– Мы никому ничего не скажем, – было повторено чуть слышно.
Ллой отправился, низко опустив голову, к своему месту, а Коч какое-то время продолжал стоять, пытаясь осознать то, что произошло. Потом он медленным шагом двинулся к аяку, вокруг которого сидело несколько гуров вместе с вождём.