Читать интересную книгу Масоны - Алексей Писемский

- Тогда напишите государю письмо, - рубнул Егор Егорыч.

Князь сразу же мотнул отрицательно головою и произнес несколько сухим тоном:

- Этого нельзя!.. На словах я мог бы сказать многое государю, как мое предположение, как мое мнение; но написать - другое дело, это уж, как говорится, лезть в чужой огород.

- Это не чужой вам огород, не чужой!.. - не унимался в своей откровенности Егор Егорыч.

- Да, он был когда-то и мой!.. - проговорил тем же суховатым тоном князь. - Но я всех этих господ давным-давно потерял из виду, и что они теперь делали, разве я знаю?

- Ничего они не могли делать, ничего! - петушился Егор Егорыч.

- Может быть, и ничего! - не отвергнул князь, но тут же и, кажется, не без умысла свел разговор на Крапчика, о котором отозвался не весьма лестно.

- Я этому господину, по вашему письму, ничего не выразил определенного, parce qu'il m'a paru etre stupide*.

______________

* потому что он показался мне глупым (франц.).

- Да, он солдат, и солдат павловский еще, но он человек честный! определил Егор Егорыч своего друга.

Князь, однако, вряд ли мысленно согласился с ним.

VII

Сусанна принялась аккуратно исполнять просьбу Егора Егорыча и через неделю же после его приезда в Петербург она написала ему, что у них в Москве все идет по-прежнему: Людмила продолжает болеть, мамаша страдает и плачет, "а я, - прибавляла она и о себе, - в том только нахожу успокоение и утешение, что молюсь, и одно меня смущает: прежде я всегда ходила за обедни, за всенощные; но теперь мне гораздо отраднее молиться, когда в церкви никого нет. Что это такое и не грешно ли это, - понять не могу! На днях я ходила с нашей старушкой-горничной в Кремль и была там во всех церквах. Службы в это время нигде не было, и я так усердно молилась, что даже перезабыла все молитвы и только повторяла: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!" В Архангельском соборе я больше всего молилась. Там все гробницы царей, и тут какой-то господин рассказывал двум дамам об этих гробницах. Мне очень хотелось подойти послушать, но я не посмела, и мне уж наша Марфуша рассказала, что когда в соборе похоронили царя Ивана Грозного, который убил своего сына, так Николай угодник на висевшем тут образе отвернул глаза от гробницы; видела я и гробницу младенца Димитрия, которого убили по приказанию царя Бориса{198}. Господи, думала я, если нам жить так трудно, то каково же жить царям? Мы заботимся и думаем только об родных наших, об себе, а они - обо всех нас. Недаром мне мамаша рассказывала, что когда она жалела покойного отца, очень устававшего на службе, так он сердился на нее и говорил, что цари побольше нашего работают, да не жалуются!"

Егора Егорыча несказанно поразило это письмо. Что Сусанна умна, он это предугадывал; но она всегда была так сосредоточенна и застенчива, а тут оказалась столь откровенной и искренней, и главным образом его удивил смысл письма: Сусанна до того домолилась, что могла только повторять: "Господи, помилуй!". "Теперь я понимаю, почему она напоминает мадонну", - сказал он сам себе и, не откладывая времени, сел за письмо к Сусанне, которое вылилось у него экспромтом и было такого содержания:

"Глубоко болею за Людмилу, а также и за Вашу мать, но за Вас сердечно радуюсь: Вы, по данной Вам, конечно, от природы благодати, состоите в соприсутствии бога. Сам я слишком скудельный и надломленный сосуд, чтобы говорить от себя, и взамен того спешу Вам передать то, что на днях мне читал один из высочайших духовных мыслителей о молитве. Заучите его изречения наизусть; при дальнейшем ходе Вашего духовного роста Вы поймете всю глубину их внутреннего смысла. Молитва бывает, говорит он, словесная, когда Вы, сочувствуя, повторяете молитвы святых отцов. Она бывает умная, когда Вы сами сочиняете молитву. Вы тогда находитесь в экстазе молитвенной импровизации, и от избытка сердца Вашего уста глаголют. Но есть еще высшая степень молитвы, в которой нет ни чужих слов, ни своих, а есть токмо упорное повторение: "Господи, помилуй! Господи, помилуй!" Молитва эта называется созерцательною, и она уже была в душе Вашей и на Ваших устах. Виват Вам, кроткая голубица! Пишите мне чаще и чаще; пишите все, что Вы думаете: может быть, я Вам и пригожусь немного.

Марфин (Firma rupes)".

Не прошло и двух недель, как Егор Егорыч получил новое письмо от Сусанны, в котором она опять уведомляла его, что у них все идет по-прежнему, но что с ней происходит что-то не прежнее. "Я не больна, не страдаю особенно, - объясняла она, - но чувствую какое-то томление и тоску. Мне начинает казаться, что в этом мире не стоит ни о чем заботиться и надобно думать только о смерти и что будет там за гробом. На днях у нас был Зверев, вошел почти насильно; мамаша не вышла к нему, и я уж его приняла. Он меня убедительно звал пойти с ним в церковь на Мясницкую; мне бы самой хотелось, но не знаю, как мамаше это покажется; и он мне говорил, что в Москве все теперь толкуют о скором пришествии антихриста и о страшном суде. Ах, как, должно быть, это будет страшно и непонятно!.. Солнце померкнет, луна затмится, звезды спадут с небес, и Христос явится на облаках с тьмою ангелов и повелит им собрать гласом трубным избранных от всех концов... Господи, мы увидим Христа! Но нет, голубчик Егор Егорыч, скажите, так ли это будет, и научите меня, что мне читать и какие книги: я такая глупенькая, что ничего не знаю".

Послание это привело Егора Егорыча еще в больший экстаз, так что, захватив оба письма Сусанны, он поехал к Михаилу Михайлычу Сперанскому, которому объявил с первых же слов, что привез ему для прочтения два письма одной юной девицы, с тем, чтобы спросить у него мнения, как следует руководить сию ищущую наставлений особу.

Михаил Михайлыч внимательно прочел оба письма.

- В чем же тут для вас вопрос? - проговорил он. - Предоставьте этой девице - весьма, как мне кажется, нервно-духовной субстанции - идти нашим обычным религиозным путем.

- Каким? - спросил Егор Егорыч не без ядовитости.

- Пусть она молится, одна ли в храмах, или при служении церковном, это все равно, и пусть выберет себе духовника хорошего.

- Но где они? - уже озлобленно вопросил Егор Егорыч.

- Найдутся, - поверьте, их много, но наше несчастие - их знать ныне не хотят! - отвечал, усмехнувшись, Михаил Михайлыч.

- Но она спрашивает меня, что ей читать: этот вопрос очень щекотливый.

- Нисколько!.. По-моему, ей следует читать жития святых женщин... и, пожалуй, пусть прочтет мой перевод{200} Фомы Кемпийского: "О подражании Христу"...

Егор Егорыч подумал несколько мгновений.

- Это так, да! - сказал он и, почему-то вспомнив при этом о Татариновой, присовокупил:

- Госпожу Татаринову вместе с ее друзьями, говорят, сослали?

- Говорят! - отвечал довольно равнодушно Михаил Михайлыч.

- А за что, за что именно? - допрашивал Егор Егорыч.

- Подробностей я не знаю, но, как рассказывают, они продолжали свои собрания и скакания, имели что-то вроде церкви у себя.

- Князь Александр Николаич очень огорчен этим слухом! - заметил Егор Егорыч.

При имени князя на губах Михаила Михайлыча появилась как будто бы не совсем уважительная улыбка.

Егор Егорыч больше уж об этом не разговаривал и уехал на этот раз недовольный Михаилом Михайлычем.

"- Поп, поп!.. - бормотал он, возвращаясь домой. - Напечатал в законах, что у нас православие, и довольно!"

Следующее затем утро Егор Егорыч употребил на то, чтобы купить для Сусанны книг, изготовить ей письмо и самолично отправить все это на почту. Написал он ей довольно коротко:

"Имею удовольствие препроводить Вам при сем жития святых и книгу Фомы Кемпийского "О подражании Христу". Читайте все сие со вниманием: тут Вы найдете вехи, поставленные нам на пути к будущей жизни, о которой Вы теперь болеете Вашей юной душой. Еще посылаю Вам книгу, на русском языке, Сен-Мартена об истине и заблуждениях. Перевод очень верный. Если что будет затруднять Вас в понимании, спрашивайте меня. Может быть, при моей душевной готовности помогать Вам, я и сумею растолковать".

Егор Егорыч чрезвычайно желал поскорее узнать, какое впечатление произведут на Сусанну посланные к ней книги, но она что-то медлила ответом. Зато Петр Григорьич получил от дочери письмо, которое его обрадовало очень и вместе с тем испугало. Впрочем, скрыв последнее чувство, он вошел к Егору Егорычу в нумер с гордым видом и, усевшись, проговорил:

- Записка моя, которую вы передали Михаилу Михайлычу Сперанскому, вероятно, сильно воздействовала.

- Из чего вы это заключаете? - отозвался Егор Егорыч.

- Заключаю по письму дочери, которая мне пишет что господина Звездкина отозвали в Петербург, и что он не возвратится более к нам, так как граф Эдлерс прямо при всех изъявлял радость, что его освободили от этого взяточника.

- Скажите, какая откровенность! - произнес, усмехнувшись, Егор Егорыч. - А с губернатором он что же?

- С губернатором, - продолжал Петр Григорьич: - граф больше не видится; напротив того, он недавно заезжал к дочери моей, непременно потребовал, чтобы она его приняла, был с нею очень любезен, расспрашивал об вас и обо мне и сказал, что он с нетерпением ждет нашего возвращения, потому что мы можем быть полезны ему советами. Из всего этого ясно видно, что нахлобучка его сиятельству из Петербурга была сильная.