в одежде рабочего с лопатой или с железным ломом в руках, разбивающим камень по горным уступам; но чувство гордости наполняет душу при виде того, что может выдержать русский человек. О, этот белый крест на полинялой черно-желтой ленте, свидетельством какого подвига является он на груди русского офицера?
Пройдя через все испытания трехлетней героической борьбы, оставления своей родины, упорного галлиполийского сидения, голода, лишений, терзаний нравственных, русское воинство прошло и через последнее испытание, быть может, самое тяжкое, – переход на рабочее положение. И, пройдя через все, оно устояло на ногах. Силы не надломлены, не поколеблена верность своим знаменам и преданность своим полководцам. И каменщик-командир, вчера стоявший на работе, выбивая щебень на дорогах Болгарии, завтра явится вновь в ряд своей роты и поведет людей исполнять свой священный долг.
В Крыму можно было задавить численностью, в Галлиполи можно было принудительно рассеять, выморить голодом на Лемносе, а теперь нет силы, могущей сокрушить русское воинство. Завтра, по первому приказу, отовсюду соберутся люди к своим знаменам, спустятся с гор, выйдут из лесов, подымутся из шахт, оставят сельские хижины и встанут в стройные ряды.
Раздастся звук трубы, и, как сказочные видения, появятся полки за полками, и вновь русская рать, осенив себя крестным знамением, с развернутыми знаменами двинется в поход на освобождение России.
Россия будет спасена самоотвержением и подвигом людей, в душе которых не заглохли старые заветы: «Помни, что ты принадлежишь России», «Только смерть может освободить тебя от исполнения твоего долга».
Раздел 2
В. Витковский61
«Константинопольский поход». галлиполи, 1921 год62
В первых числах декабря 1920 года в Галлиполи серьезно заболел генерал Кутепов, причем, по требованию врачей, к нему некоторое время никто не допускался. 8 декабря я вступил во временное командование 1-м армейским корпусом.
Французский гарнизон в Галлиполи составлял батальон сенегальцев, и, кроме того, на рейде стояла канонерская лодка. Во главе гарнизона стоял французский комендант подполковник Вейлер, которого в начале декабря сменил подполковник Томассен.
Перед прибытием нового французского коменданта подполковник Вейлер предупредил меня, что, по требованию командира Оккупационного корпуса, находящегося в Константинополе, нам будут предъявлены довольно серьезные требования в смысле стеснения нас как воинской организации.
В Галлиполи прибыл подполковник Томассен, и на следующий день оба французских коменданта, старый и новый, пришли ко мне в штаб корпуса с официальным визитом. В тот же день я отдал им визит. Во время визитов наш разговор носил общий характер, и можно было думать, что подполковник Вейлер сгущал краски в своем предупреждении. Однако на следующий день, после отъезда Вейлера, 18 декабря я получил официальное приглашение от французского коменданта пожаловать к нему в управление.
Невольно вспоминаются мне оба французских офицера, с которыми пришлось вести служебные переговоры в первые же дни после оставления России. Тогда еще нам было совершенно непонятно странное и, с нашей точки зрения, неестественное отношение к нам со стороны нашей союзницы в лице ее офицеров.
Вейлер был среднего роста, блондин, довольно полный и ничем особенно не отличался. Томассен был более типичен. Маленький, сухощавый, пожилой, с моноклем в глазу, он носил форму колониальных войск, служба в которых оставила известный отпечаток на нем. Был весьма сух в обращении и, видимо, не только строг, но и жесток с подчиненными.
В назначенный час я отправился в управление французского коменданта в сопровождении полковника Комарова, состоявшего при штабе корпуса в качестве переводчика.
Подполковник Томассен в кратких словах изложил мне те требования, которые предъявил командир Оккупационного корпуса к русским войскам в Галлиполи. Эти требования заключались в следующем.
Эвакуированная из Крыма Русская Армия не является больше армией, а лишь беженцами. Генерал Врангель больше не Главнокомандующий, а тоже простой беженец. Также и в Галлиполи, по словам Томассена, никакого армейского корпуса нет, нет начальников – все без исключения беженцы, которые должны подчиняться только ему, как французскому коменданту. Далее он указал, что последнее, что требуется от меня, это сдать французам все имевшееся у нас оружие и объявить частям об исполнении предъявленных нам требований.
Я выслушал Томассена совершенно спокойно, когда же он окончил свое повествование, то я, хорошо зная взгляд генерала Кутепова и будучи убежден, что найду в его лице, по выздоровлении, полную поддержку, так же спокойно сказал Томассену: Русская Армия и после эвакуации осталась армией; генерал Врангель был и есть наш Главнокомандующий; в Галлиполи расположены не беженцы, а войска, составляющие корпус, во главе этого корпуса временно стою я, и только мои приказания будут исполняться войсками; на него же я смотрю как на офицера союзной армии и коменданта соседнего гарнизона; и, наконец, никакого оружия я ему не сдам.
Получив мой вполне определенный ответ, Томассен, уже взволнованный, сказал, что он примет более суровые меры к тому, чтобы приказание французского командования было исполнено, и, как он выразился, генерал, не исполняющий его требований, не может оставаться здесь, в Галлиполи, а будет доставлен в Константинополь, – другими словами, он грозил меня арестовать. На это я твердо ответил, что русские войска поступят так, как я им прикажу, встал и вышел вместе с полковником Комаровым из управления французского коменданта.
Придя в штаб корпуса, я немедленно отдал все нужные приказания на случай тревоги, а также касающиеся занятия французского и греческого телеграфа. Кроме других мер предосторожности, я отдал приказание командиру нашего броненосца «Георгий Победоносец», стоявшего на рейде недалеко от французской канонерки, протаранить и потопить ее, когда последует на то особый сигнал с берега, дабы уничтожить радиостанцию на ней и ослабить французские силы.
Мы узнали, что сенегальцы оплелись проволокой и приняли меры предосторожности, причем настроение было у них, особенно по ночам, довольно тревожное.
Такое положение продолжалось до нашего православного Рождества. За это время у меня не было никаких сношений с Томассеном. Несомненно, как я, так и он послали соответствующие донесения в Константинополь, я – генералу Врангелю, а он – командиру Оккупационного корпуса.
Наступил праздник Рождества Христова. В галлиполийском греческом соборе греческий митрополит Константин, в сослужении с нашим духовенством, совершил торжественное богослужение. После литургии служили молебен. Храм был полон молящихся. И вот во время молебна, стоя впереди, я услышал движение в церкви и шепот. Это подполковник Томассен с чинами своего штаба, все в походной парадной форме, при оружии и орденах, протискивались вперед. Они стали сзади меня. Когда я, приложившись к кресту, отошел в сторону, ко мне подошел Томассен и принес поздравление от лица своего и французского гарнизона